Около прилавка, в уровень с ним, положены были штуки какой-то темной бумажной ткани.
Анна Серафимовна развернула верхнюю штуку и спросила приказчика:
— Это бязь?
— Так точно.
— По какой цене?
Он назвал.
— Дешевле стала?
— На две копейки спустили, — пояснил приказчик.
— Всё армяне берут?
— Так точно.
Все приказчики боялись ее гораздо больше, чем хозяина. Его они давно прозвали "бездонная прорва" и «лодырь». Каждый из них старался красть. Им уже шепнули снизу, что, должно быть, «сама» берет в свои руки все дело. Тогда надо будет подтянуться. Кто-нибудь непременно полетит. Трифоныча они недолюбливали. Он усчитывал, что мог, и с главными приказчиками у него часто бывали перебранки. Трифоныч всегда держал руку хозяйки, почему его и считали «наушником» и "старой жилой".
На лестнице послышались скорые мужские шаги. Анна Серафимовна подняла голову. Это был Палтусов, в шляпе и пальто. Она вспыхнула. Ей стало сначала неловко оттого, что он ее застал в амбаре, среди ситцев и сукон, как настоящую хозяйку-купчиху. Но это чувство пролетело мгновенно, хотя и заставило ее покраснеть. Ну что ж такое? Она купчиха, владетельница миллионной фабрики, занимается делом, смыслит в нем. Тут нет ничего постыдного. Хорошо, кабы все так поступали, как она.
Когда Палтусов подошел к ней, она совершенно оправилась и протянула ему руку.
— Еду по Варварке, — мягко заговорил он, снимая шляпу и низко наклонив голову, как он делал только перед немногими женщинами. — Смотрю, ваша коляска. Спрашиваю. Анна Серафимовна одна в амбаре, а Виктора Мироновича нет… Вы заняты? Не мешаю?..
От его голоса она заметно оживилась. В нем было что-то такое, что действовало на нее совсем особенно. Перед ним она редко совестилась своего звания; но зато ей хочется быть «выше» этого звания, чтобы он видел в ней «человека», а не «кумушку», как Виктор Миронович. И, кажется, Палтусов так и начинает на нее смотреть. Его наружность она находила резкой противоположностью фигуре и лицу мужа. Ей нравился его склад, рост, выражение глаз, голос, манера говорить и держать себя… Он — "из господ", с воспитаньем, везде принят, служил в кавалерии и лекции слушал, а не пренебрегает бывать в купеческих домах. И держится не как барин, спустившийся до купцов; во все он входит, обо всем обстоятельно расспросит, чрезвычайно прост, никогда не скажет ни одной банальной любезности. С Виктором Миронычем сухо вежлив. Ни разу у него не ужинал. Ему не надо ни его сигар, ни его шампанского. Такого «барина» она бы пригласила к себе в директоры фабрики, если б он был техник. Только она минутами не то боится его, не то в чем-то как будто подозревает.
— Мешаете? — переспросила она. — Ничуть!
— Рассматриваете товар?
— Да, надо…
Она пошла к лестнице и его пригласила рукой. Приказчики враз поклонились.
— Сами хозяйничать надумали? — говорил ей вслед Палтусов.
— Фабрикой… своей… я давно занимаюсь, а вот теперь…
Она остановилась на лестнице двумя ступеньками ниже его и обернулась, глядя на него снизу вверх.
— Супруг уехал?
— Уезжает.
— Надолго?
— Не знаю. Чай, на всю зиму.
Ее приволжское «чай» немного резнуло его ухо, но тотчас же и понравилось ему. Голова Анны Серафимовны с широкими прядями волос, блеск глаз и стройность стана — все это окинул он одним взглядом и остался доволен. Но цвет платья он нашел «купецким». Она подумала то же самое и в одну с ним минуту и опять смутилась. Ей стало нестерпимо досадно на это глупое, тяжелое да вдобавок еще очень дорогое платье.
— Не угодно ли чаю? — спросила она, стараясь улыбнуться, у дверей хозяйского отделения.
— Не откажусь, если есть.
— Сейчас… Максим Трифоныч, — кивнула она в сторону конторщика.
Палтусов вошел за нею.
— Вы, значит, берете на себя все дело? — сказал он ей тоном утвердительного вопроса.
— Как это вы догадались?
— Догадался. И очень рад.
Они присели на диван, налево от входа.
— Виктор Мироныч, — начал он, — не деловой человек. У него тоска по… бульварам.
Палтусов рассмеялся. Ей понравилось, что он говорит про ее мужа в тоне приличной шутки, хотя и давно раскусил его. Так она желала бы, чтоб в ее присутствии все говорили о Станицыне, пока она считается его женой.
— Да, — спокойно сказала Анна Серафимовна.
Незаметно Палтусов взял ее за руку и почтительно пожал.
— Хороший вы человек! — тихо вымолвил он и поглядел ей в глаза ласково и кротко.
У ней внутри защекотало. Она слегка выдернула руку и обернула голову.
— Что же, вы это из жалости говорите, Андрей Дмитрич? — спросила она.
— Нет! не из жалости! — с живостью возразил он. — Цельный человек!.. Русская культура вот такая и должна быть… А точно, — он как бы искал слово, — судьба ваша…
Он не договорил. Дверь скрипнула. Приказчик подавал ему стакан чаю.
— Вы не выпьете? — спросил Палтусов.
— Я уж пила.
— Вам ехать?
— Да, надо.
— И я тороплюсь.
Приказчик вышел.
— И вы опять соломенной вдовой останетесь?
Палтусов во второй раз заглянул ей в глаза, но на большем расстоянии.
— Да я давно соломенная вдова! — вырвалось у Анны Серафимовны.
Оба они поднялись разом с дивана.