— Так вот как-с, — выговорил с удареньем Безрукавкин и поник головой.
— Одобряете? — спросила она.
— Еще бы! Абсолютно!
Он встряхнул волосами по моде сороковых годов "à la moujik"[33] и, улыбаясь, глядел на свою гостью.
— Еще бы! — повторил он. — Умница вы, да и какая! Вас бы надо к нам в биржевой комитет или в думу… Ей-ей! Все это превосходно — и полное мое вам одобрение. Завтра пораньше Трифоныча ко мне… Какую надо сумму и проектец доверенности. У меня есть дока… Из наших банковых юрисконсультов. Я ему завтра покажу, нарочно заеду. Так вы, — он начал говорить тихо, — пенсиончик супругу-то положили?..
Они оба расхохотались.
— А за пазухой надо сотни тысяч держать!
— Да я так и буду готовиться, Ермил Фомич.
— Пожалуй, и не хватит!..
Он ее жалел. С «дамами» Безрукавкин всегда бывал любезен, но Анну Серафимовну отличал особенно. Его влекли к ней, кроме наружности, ее деловая натура и «истовый» вид, умение держать себя. И по части «вопросов» можно с ней пройтись. Серьезные книжки любит читать, статейку ей укажешь — непременно прочтет, слушает его почтительно, спорит мало и, если с чем не согласна, возражает умно. Не раз и он жалел: почему не пришло ему на мысль присвататься к ней десять лет тому назад? Очень уж он сжился с своей холостой свободой. Все говорил: "Так-то лучше", да и не взвиделся, как пятьдесят семь годков стукнуло.
Анна Серафимовна встала и посмотрела, который час. Пора на обед к тетке. Ермил Фомич протянул ей обе руки и задержал ее еще минуты на две в гостиной.
— Когда же мы сядем рядком, — спросил он, — да потолкуем ладком?
— Забываете меня, заехали бы когда-нибудь. Я вечера все дома сижу.
— Какова статейка-то в последнем номере, а?
Они перешли в его библиотеку.
— Не читала еще.
— А-а! Прочтите! Знамение времени! Вы раскусите, чем пахнет! Есть что-то такое, как бы это сказать… Протестация. Пришел конец нашему квасу-то. Мы шапками закидаем! Мы да мы! А вся Европа нам фигу кажет…
Безрукавкин быстро подошел к письменному столу и взял книгу журнала. Она была развернута. Он надел было очки и собрался прочитать Анне Серафимовне целую страницу.
"Батюшки!" — испугалась она и начала отступать к двери.
— Торопитесь? — спросил он с книжкой в руке.
— Да, извините, Ермил Фомич, спешу.
— Жаль, а тут вот есть одно выражение. Так у нас еще не писали. Я боялся — остановка будет месяца на четыре, однако до сих пор Бог миловал…
— Вот вы какой!.. — пошутила она.
— Я такой!.. Это точно. Из старых западников… У меня какие друзья-то были? Кто мне дорогу-то указал?.. Храни, мол, Ермил, наши… как бы это сказать… инструкции. Я и храню! Перед Европой я не кичусь! Наука…
Он не докончил и подбежал к этажерке с книгами.
— Эту вещицу не видали?
Глаза его заблестели, когда он поднес брошюру к лицу Анны Серафимовны. Она прочла заглавие.
— Интересно? — спросила она боязливым звуком. Ермил Фомич оглянул комнату и продолжал шепотом и немного в нос:
— Я, вы знаете, этих господ не признаю. Они чрез край хватили… Додумались до того, что наука, говорят, барское дело!.. Каково? Наука! А что бы мы без нее были?.. Зулусы или, как их еще… вот что теперь Станлей, американец, посещает… А есть два-три места… мое почтение! Я отметил красным карандашом.
Анна Серафимовна стояла уже в дверях передней.
— Ах да! Вам к спеху… Не хотите ли просмотреть брошюру?
— Боюсь, Ермил Фомич!
— Вы-то?.. Да вы смелее любого из нас.
— Где уж! Дай Бог со своей-то домашней политикой справиться.
— Ну, коли так, с Богом! Пожалуйте руку. А если что — не побрезгуйте, заверните в амбар.
— У вас там и без меня много дела.
— Какой!.. Так, по инерции… Ей-богу! Сидишь, сидишь… Один вексель учтешь, другой, третий; отчет по банку или по обществу просмотришь; в трактир чайку! Китай!.. Ташкент!.. По сие время еще в татарщине находимся!
И он резнул себя по горлу.
В передней Ермил Фомич собственноручно отворил Анне Серафимовне дверь в сени и крикнул камердинеру:
— Проводи!