Все перешли в гостиную; но Любаша и остальная молодежь, видя, что Рубцов отошел к окну вместе с Анною Серафимовною, потащила всех в мезонин, где помещался бильярд. Митроша сел с шурином играть в карты в вист. Для этого приглашена была одна из приживалок — майорша. Марфа Николаевна отдыхала после обеда с полчасика. За стол сели поздно, и глаза у ней слипались.
Она тихо подошла к племяннице, взяла ее за плечи, поцеловала в лоб и поглядела на Рубцова, стоявшего немного поодаль.
— Видишь, Сеня, сестрица-то у тебя какая?
И старуха нежно погладила племянницу по волосам. Глаза Анны Серафимовны так и горели в полусвете гостиной, где лампа и две свечи за карточным столом оставляли темноту по углам.
Рубцов загляделся на свою "сестрицу".
— Вам, тетенька, бай-бай? — спросила Анна Серафимовна.
— Я на полчасика… Ты посидишь?
— Детей я не видала с утра.
— Не съедят… Ну, я пойду, велю вам сладенького подать.
Тут только Анна Серафимовна вспомнила про ананас. Его сейчас принесли. Тетка была тронута и сказала шепотом:
— Пускай постоит! Тем не стоит давать.
Согнутая спина старухи, с красивыми очертаниями головы, исчезла в дверях следующей комнаты.
Рубцов указал Анне Серафимовне на два кресла у окна.
— Курите?
— Нет!
— Папенька не позволял? Он ведь на этот счет строг был.
— И у самой охоты не было.
Ей делалось все ловчее с ним и задушевнее, хотя он и не смотрел особенно ласково. Домашние обиды и дрянность мужа схватили ее за сердце, но она подавила это чувство. Она не станет ему изливаться. После, может быть, когда сойдутся совсем по-родственному.
— У вас сколько же деток? — спросил он, закуривая собственную хорошую сигару.
— Двое: мальчик и девочка.
— Красные детки? — Про мужа он не стал расспрашивать — она догадалась почему; сказал только вскользь: — Супруга вашего показали мне раз на выставке, в Париже.
Однако она сообщила ему, между прочим, когда подали им фрукты и конфеты, что берет все дело в свои руки.
— Ой ли? — вскрикнул он и встал.
Тут он расспросил ее про размеры дела, про мануфактуры мужа и про ее суконную фабрику. О фабрике она говорила больше и заохотила его посмотреть, и про свою школу упомянула.
— Хвалю! — кратко заметил он.
С директором у ней мало ладу, а контракт его еще не кончился. Директор — немец, упрям, держится своих приемов, а ей сдается, что многое надо бы изменить.
— Вы бы заглянули, — пригласила она.
— Как, вроде эксперта? — спросил он с ударением на "э".
— Вот, вот!
Прибежала Любаша угощать их "своими конфетами", поднесенными ей Мандельштаубом.
— Маменька-то, — рассказала она им, — ни с того ни с сего генеральшу прикармливать стала, а та у ней серебряный шандал и стащила.
— Ах! — пожалела Анна Серафимовна.
— Да, все вышли, а она и стибрила. Зато настоящая генеральша… У ней кто чином выше из салопниц — тот ее и разжалобит скорее.
Они ничем не поддержали ее балагурства. Любаша убежала и крикнула им:
— Естественный подбор!..
Анна Серафимовна поняла намек. Рубцов крякнул и мотнул головой.
— Чудеса в решете, — начал он. — Москательный товар и происхождение видов Дарвина… и приживалки-генеральши!
— Нынче так пошло, — точно про себя заметила Анна Серафимовна.
— Да, на линии дворян, как мне на той неделе в Серпухове лакей в гостинице сказал.
Так они и проговорили вдвоем. Она узнала, что Рубцов еще не поступил ни на какое место. Всего больше рассказывал он про Америку; но у янки не все одобрял, а раза два обозвал их даже «жуликами» и прибавил, что везде у них взятка забралась. Францию хвалил.
Партия в вист кончилась. В зале стали играть и петь. Любаша играла бойко, но безалаберно, пела с выражением, но ничего не могла доделать.
— Ничего не любит кузиночка-то, — выговорил Рубцов, — только тешит себя!
Из половины Митроши доносились звуки корнета и гул механических фортепьян. Профессора он поил венгерским и угостил хором:
"Славься, славься, святая Русь!.."