Разсказъ.

I.

Корридорный шелъ впереди со свѣчой, а за нимъ слѣдовала молодая женщина въ бархатной шубкѣ на дорогомъ мѣху изъ чернобурой лисицы, большаго роста, стройная, нѣсколько широкая въ плечахъ. Изъ-подъ вуалетки нельзя было въ полусвѣтѣ корридора разсмотрѣть цвѣтъ ея волосъ. Только большіе глаза, утомленные дорогой, темнѣлись на продолговатомъ бѣломъ лицѣ. Шагахъ въ двухъ отъ нея шелъ сухой, очень большаго роста, мужчина съ желтыми длинными бакенбардами, въ дорожной шотландской шапочкѣ и въ пальто халатомъ темно-сѣраго цвѣта. У него была наружность, какую вы встрѣчаете до сихъ поръ еще въ министерствахъ: запоздалая моложавость, сухія тонкія губы, сухой носъ съ pince-nez и желтоватые глаза съ брезгливымъ выраженіемъ. Еще подальше тяжелою походкой подвигалась толстая женщина, что-то въ родѣ экономки или няньки, съ головой укутанной въ платокъ и въ лисьемъ салопѣ.

Эти господа пріѣхали съ поѣздомъ южной дороги. Имъ приготовленъ былъ шестирублевый номеръ изъ двухъ комнатъ -- гостиной и спальной. Войдя въ первую комнату, пріѣзжій спросилъ низкимъ и тупымъ голосомъ.

-- А гдѣ другія вещи?-- и сбросилъ свое пальто на диванъ.

Полная женщина съ пріемами и лицомъ няньки начала снимать шубку съ молодой дамы.

Это были мужъ и жена. Они держали себя такъ, точно будто имъ несовсѣмъ ловко было говорить другъ съ другомъ.

-- Здѣсь, кажется, угарно?-- замѣтилъ съ гримасой мужъ.

Корридорный отвѣтилъ, что въ этомъ отелѣ угарно быть не можетъ.

Дама спросила чаю и на вопросъ номернаго, гдѣ она прикажетъ накрыть, отвѣтила:

-- Здѣсь, здѣсь.-- И тотчасъ спросила, указывая на дверь:-- Это въ спальню?

-- Въ спальню,-- сказалъ корридорный.-- Вы изволили телеграфировать, чтобъ еще комнату съ кроватью. Все занято. Если угодно, будетъ черезъ номеръ.

Дама пожала плечами и, снимая вуалетку, отошла къ зеркалу. Ей было лѣтъ двадцать пять. Лицо сохраняло еще несомнѣнное дѣвическое выраженіе, но оно было крупно, съ темными глазами и темными же, почти черными, волосами, которые покрывали весь лобъ до бровей. Подбородокъ нѣсколько выдался и придавалъ лицу особенно характерную черту. Весь ея типъ былъ скорѣе южный.

-- Вѣдь было сказано въ депешѣ,-- выговорила она нетерпѣливо, груднымъ, пѣвучимъ голосомъ.

Мужъ въ это время снималъ съ себя сумку и, глядя на нее въ полъ-оборота, выговорилъ сквозь зубы:

-- Вы, мой другъ, сдѣлаете себѣ изъ этой комнаты уборную.

-- Какъ это удобно!-- вырвалось у ней.

-- Завтра освободится,-- доложилъ номерной.

-- Завтра мы ѣдемъ,-- сказала дама и значительно посмотрѣла на мужа.

Онъ отошелъ къ камину и пустилъ въ полголоса:

-- Смѣшно.

Дама подошла къ нему и еще тише сказала:

-- Вы возьмете ту комнату.

-- Какъ вамъ угодно.

Толстая женщина, освободившись отъ своего салопа и платка, оказалась не очень еще старой особой, въ темномъ шерстяномъ платьѣ съ пелериной, видомъ и манерами скорѣе экономка. Ея широкое и свѣжее еще лицо съ добрыми губами и глазами навыкатъ было смугло и еще болѣе, чѣмъ у дамы, отзывалось южнымъ типомъ. Она ходила но комнатѣ и осматривала ее; потомъ отворила дверь налѣво и сказала тономъ авторитетной няньки:

-- Двѣ кровати приготовлено. Комната славная.

-- Пойдемъ, няня,-- сказала ей дама.--Положи вещи и сходи за теплой водой.

Она пропустила свою няньку въ дверь, притворила ее и стала спиной, держась за ручку, лицомъ къ мужу.

-- Вы что гримасничаете?

-- Я?-- переспросилъ господинъ съ бакенбардами.

-- Ну, да.

-- Нисколько. Мнѣ кажется все это очень смѣшно, мой другъ.

-- Пожалуйста безъ нравоученій! Я утомлена. Двое сутокъ въ вагонѣ. У меня есть свои привычки, вы это очень хорошо знали, когда становились со мной подъ вѣнецъ.

Мужъ сдѣлалъ чуть замѣтное движеніе губами.

-- Да, предчувствовалъ,-- протянулъ онъ.

Она подошла къ нему очень быстрыми шагами. Глаза ея расширились, ноздри также. Слышно было по комнатѣ, какъ она сильнѣе задышала.

-- Послушайте, Павелъ Петровичъ,-- заговорила она,-- я не предполагала, чтобы можно было на желѣзной дорогѣ въ сорокъ восемь часовъ такъ узнать человѣка. Надо бы вмѣсто этихъ модныхъ обязательныхъ поѣздокъ изъ-подъ вѣнца дѣлать ихъ до вѣнчанья.

-- Ха-ха-ха!... По-американски?

-- Да, по-американски,-- отвѣтила она въ тонъ.-- Сорокъ восемь часовъ въ одномъ купэ это -- цѣлое откровеніе.

Онъ зѣвнулъ.

-- Ахъ, Боже мой,-- сказалъ онъ звукомъ человѣка утомленнаго и дорогой, и непріятностью разговора.-- Говорите пожалуйста проще. Что это у васъ все какія-то фразы изъ русскихъ журналовъ! Это надо оставить. У васъ нервы: очень понятно,-- вы плохо спали вторую ночь. Я бы вамъ не совѣтовалъ пить чай,-- это ажитируетъ.

-- Я буду пить и буду прекрасно спать. Совѣтую вамъ тоже въ вашемъ отдѣльномъ помѣщеніи...

Она выговорила эти послѣднія слова, подчеркнувъ ихъ, и нервно отворила дверь.

II.

Вошли два корридорныхъ мужика. Они внесли вещи. Жена приказала имъ внести большой сундукъ въ спальню, а мужъ замѣтилъ, что это безполезно, такъ какъ они хотятъ только переночевать. Жена отвѣтила, что она не знаетъ, какъ еще будетъ чувствовать себя завтра: можетъ-быть она проживетъ и двое сутокъ въ Москвѣ,-- и двумъ корридорнымъ данъ былъ приказъ поставить сундукъ мужа въ отдѣльный номеръ черезъ комнату.

Нянька показалась на порогѣ и стала покрикивать на корридорнаго мужика. Господинъ съ бакенбардами морщился, и когда нянька и мужикъ скрылись за дверями, онъ всталъ съ кресла, гдѣ сидѣлъ, поморщивался и курилъ, и, подойдя къ молодой женщинѣ, выговорилъ брезгливо:

-- Sophie, я вамъ уже, кажется, сказалъ дор о гой, что ваша няня дѣйствуетъ и на мои нервы.

-- Ну, такъ что же?

Этотъ вопросъ былъ сдѣланъ сухо и небрежно.

-- Вамъ надо взять другую горничную въ Петербургѣ. Пускай эта женщина, если вы привыкли къ ней, живетъ, но въ качествѣ экономки. Она слишкомъ вульгарна и...

-- Да, она не изъ Faubourg St.-Germain,-- перебила жена.

-- Она позволяетъ себѣ такой тонъ... за панибрата.

-- Это моя нянька, Павелъ Петровичъ, вы это хорошо знаете. Ничего въ ней нѣтъ особенно вульгарнаго. Она даже изъ бѣдныхъ чиновницъ. Добрая женщина, я къ ней привыкла,-- у меня къ ней понятная слабость. Одна только Марья меня и любила-то, по правдѣ сказать.

Въ отвѣтъ на это послышался опять короткій и немножко въ носъ смѣхъ мужа, видимо раздражавшій жену.

-- Ахъ, полноте,-- возразилъ онъ.-- У васъ какой-то пунктъ считать себя непонятой и всѣми обиженной. Что-жь такое, что вы остались сиротой безъ матери, но у отца блаженнѣе существованіе трудно себѣ и вообразить. Вы помыкали всѣми, какъ пѣшками, начиная съ того же самаго отца.

Она начала ходить по комнатѣ большими шагами и заложивъ руки за спину. Ея красивый и пышный бюстъ обтягивало дорожное суконное платье темно-песочнаго цвѣта.

-- Хорошенькій у насъ разговоръ выходитъ на третій день послѣ свадьбы,-- выговорила она точно про себя и остановилась посреди комнаты.

Принесли самоваръ. И это вызвало протестъ со стороны мужа.

-- Очень хорошо сдѣлали,-- сказала жена.-- Я не люблю этихъ отвратительныхъ чайниковъ. Довольно ихъ было на желѣзной дорогѣ. Пора чувствовать себя хоть немножко дома.

Выговоривъ это, она ушла въ комнату. Петербургскій господинъ отдалъ приказаніе, чтобъ у него въ спальнѣ было ни очень жарко, ни очень свѣжо, и чтобы нагрѣли постельное бѣлье. Когда номерной переспросилъ его съ недоумѣніемъ, какъ нагрѣть, онъ приказалъ взять кувшинъ съ горячей водой и освѣдомился, что такое у нихъ въ отелѣ внизу: концертъ, или какой-нибудь вечеръ. Онъ видѣлъ, проходя, освѣщенную лѣстницу. Номерной сообщилъ, что у нихъ представленіе: любители играютъ пьесу. Ему приказано было принести афиши. Еще не было поздно. Онъ желалъ, повидимому, переодѣться и отправиться куда-нибудь скоротать вечеръ. Номерной еще не ушелъ, когда показалась изъ своей спальни молодая дама и потребовала, чтобы для ея няни приготовили комнату. Номерной предложилъ постлать въ передней. Мужъ согласился съ этимъ, но жена возмутилась и потребовала отдѣльной комнаты, даже если она будетъ стоить и не дешевле трехъ рублей.

Петербургскій господинъ опять отошелъ къ камину и пожалъ значительно плечами.

-- Богъ знаетъ, что такое,-- пробормоталъ онъ.

Дама подтвердила еще разъ, чтобы комната для няни была готова, и сѣла за самоваръ.

-- Павелъ Петровичъ,-- обратилась она къ мужу,-- вы пожалуйста не стѣсняйтесь. Идите къ себѣ, умойтесь съ дороги,-- вы такъ страдаете отъ избытка чистоплотности.

-- Чистоплотности!...

-- Слово не изящно?

-- Да, его не употребляютъ.

-- Гдѣ?

-- Въ обществѣ людей моего круга.

Жена быстро поставила чайникъ, который только передъ этимъ взяла, и поднялась съ мѣста.

-- Павелъ Петровичъ,-- почти крикнула она,-- я прошу васъ разъ навсегда не дѣлать мнѣ репримандовъ. Мнѣ двадцать шестой годъ, вы это прекрасно знали, когда женились на мнѣ. Передѣлывать меня поздно. Мой языкъ нисколько не хуже вашего; я нахожу, напротивъ, что онъ богаче и колоритнѣе. Говоритъ вашей чиновничьей остриженной прозой я не намѣрена.

Карцевъ (такъ звали мужа) подошелъ къ ней и хотѣлъ взятъ ее за руку; она отстранила. Онъ выпрямился, точно хотѣлъ отряхнуть пыль съ своего сѣраго дорожнаго пиджака. Желтоватыя 45 его щеки покраснѣли, pince-nez слетѣло съ носа.

-- Это уже выходитъ изъ всякихъ предѣловъ,-- вырвалось у него.-- У васъ нервы, но вѣдь я въ этомъ не виноватъ. Цѣлыхъ сорокъ восемь часовъ на желѣзной дорогѣ вы сначала какъ-то все меня оглядывали и выспрашивали и потомъ начали вести себя...

-- Такъ, какъ вы сами на меня дѣйствовали, ни больше, ни меньше, Павелъ Петровичъ.

-- Наконецъ, Sophie, это Богъ знаетъ на что похоже. Если бы здѣсь были посторонніе зрители, они подумали бы, что мы играемъ комедію и что нашъ бракъ что-то экстравагантное.

Онъ оперся на столъ и нагнулъ немного голову въ ея сторону.

-- Знаете,-- продолжалъ онъ,-- будь я подозрителенъ, я бы сказалъ, глядя на васъ, что вашъ выходъ замужъ за меня какая-то макіавелевская комбинація.

-- Какой стиль!-- вскрикнула Карцева и отхлебнула изъ чашки.

-- Я говорю серьезно и прошу меня выслушать,-- продолжалъ мужъ.-- Да, такъ оно могло показаться каждому, даже и наивному человѣку.

-- Да что же такое?-- досадливо выговорила она тономъ женщины, почувствовавшей что-то противное во рту.

-- Вѣдь, если я не ошибаюсь,-- выговаривалъ онъ точно дѣлалъ докладъ кому-нибудь,-- вы были знакомы и съ разными передовыми юношами, съ разными упразднителями,-- такъ, кажется, они называютъ себя? Почемъ же знать, можетъ-быть одинъ изъ нихъ и предложилъ вамъ такой проектъ: выйти за мужъ за перваго попавшагося подходящаго человѣка и потомъ на желѣзной дорогѣ, послѣ вѣнца, повести дѣло къ разрыву...

-- А вы считаете меня на это способной?-- спросила она и ея полныя, выразительныя губы сложились въ усмѣшку.

-- Я этого не говорю,-- что же возмущаться? Обыкновенно между новыми людьми это дѣлается по взаимному соглашенію, не правда ли? Вы слишкомъ умны, чтобы сразу не разсмотрѣть, способенъ ли я пойти на такую сдѣлку; но все это я говорю, какъ бы сказать, въ видѣ... Словомъ, j'invente une situation...

Она откинулась на спинку кресла. Видно было, какъ самые звуки голоса этого человѣка несимпатичны ей, какъ она внутренно тяготится этою манерой тянуть слова и подыскивать выраженія.

-- Прекрасно!-- вскричала она.-- Это довершаетъ, какъ послѣдній штрихъ, вашу душевную физіономію.

Карцевъ потянулся, отошелъ нѣсколько шаговъ къ камину, потомъ опять приблизился къ столу и выговорилъ гораздо выше звукомъ и злѣе:

-- Софья Григорьевна, я нахожу такой тонъ совершенно неумѣстнымъ.

Онъ взялъ чашку и сѣлъ съ ней на противоположной сторонѣ гостиной, у маленькаго столика. Жена продолжала пить изъ своей чашки маленькими глотками.

-- Какъ вамъ будетъ угодно,-- отвѣтила она, не мѣняя тона.-- То, что вы сейчасъ сказали, въ сущности совсѣмъ меня не обидѣло. Можетъ-быть мнѣ въ самомъ дѣлѣ лучше было бы выйти за васъ -- вотъ такъ, макіавелевскимъ способомъ, какъ вы выражаетесь... Только, Павелъ Петровичъ, надобности никакой не было. Мнѣ разсказывали про такія замужства; это дѣлается, когда дѣвушкѣ надо освободиться изъ-подъ гнета, она желаетъ жить на волѣ, ей необходимо ѣхать учиться или что-нибудь другое... Но мнѣ ничего этого не нужно было.

-- Я полагаю.

-- Я могла уѣхать куда мнѣ угодно, а вотъ видите не уѣхала.

Карцевъ всталъ.

-- Вы говорите это такимъ тономъ, точно хотите сказать: и сдѣлала колоссальную глупость!

Она немного помолчала и потомъ перемѣнила выраженіе своего голоса.

-- Перестанемъ,-- выговорила она.-- Въ самомъ дѣлѣ это банально такъ перебраниваться.

-- Я надѣюсь,-- подтвердилъ Карцевъ.

III.

Пришелъ опять номерной, подалъ афиши и удалился. Карцева спросила своего мужа, куда онъ собирается. Онъ посмотрѣлъ въ афиши и прочелъ, что даютъ "Женитьбу Бѣлугина". У нея вырвалось:

-- Какъ они счастливы, эти любители! Имъ конечно веселѣе.

Няня Марья изъ двери спальной доложила, что все готово.

Карцева предложила ей чаю.

Это вызвало опять разговоръ между супругами. Мужъ предупредилъ жену, что онъ не желаетъ сажать ея няньку за одинъ столъ съ собою, потомъ поглядѣлъ опять въ афиши и спросилъ, не хочетъ ли она поѣхать смотрѣть "Демона".

-- Я спать хочу,-- рѣзко отвѣтила она.

Мужъ продолжалъ читать вслухъ: "во всѣхъ залахъ россійскаго благороднаго собранія маскарадъ. Оркестръ Рябова и хоръ русскихъ пѣвцовъ подъ управленіемъ г. Иванова". И задумался.

-- Это васъ соблазняетъ?-- спросила она.

-- Нисколько. Но, право, я боюсь, что такой tête-à-tête окончательно разстроитъ ваши нервы.

-- Пожалуйста, не стѣсняйтесь, поѣзжайте, если вамъ хочется. Поѣзжайте слушать "Демона" или смотрѣть этихъ любителей... Идите.

-- А еслибъ я поѣхалъ въ маскарадъ?-- промолвилъ онъ и, подойдя въ чайному столу, оперся объ него обѣими руками.

-- Почему же именно въ маскарадъ?-- оживленнѣе спросила она.

-- Такъ. Развѣ вамъ не все равно?

-- Надо открывать сундуки, вынимать платье. Не поѣдете же вы въ этой дорожной визиткѣ.

-- Это дѣло десяти минутъ.

-- Какъ вамъ угодно,-- проговорила Карцева совсѣмъ другимъ тономъ.

-- Ха-ха-ха!-- разсмѣялся мужъ.-- Вотъ видите ли, Софья Григорьевна, вы наблюдали меня въ вагонѣ, производили мнѣ смотръ вѣроятно затѣмъ, чтобы въ чемъ-нибудь поймать, въ какомъ-нибудь противорѣчіи съ поступками моими или... я не знаю чѣмъ: тономъ, манерой....-- я въ это не желаю углубляться,-- а вотъ теперь и я тоже вижу, что говорить легче, чѣмъ примѣнять слова къ дѣлу.

-- Это что еще?-- почти вскрикнула она и встала изъ-за стола.

-- Позвольте мнѣ досказать,-- продолжалъ мужъ, впадая опять вы свою манеру чиновника, докладывающаго о дѣлѣ.-- Вы вѣдь были дѣвушкой передовой...

-- Я и теперь дѣвушка!-- значительно отвѣтила она.

Онъ не останавливался и продолжалъ:

-- Вы меня даже немного напугали одно время своими взглями, принципами, всѣмъ вашимъ... какъ это сказать... женскимъ фатализмомъ.

-- Прекрасно.

-- Такъ вотъ, откровенно говоря, я смущался одно время. Шире васъ никто, кажется, не смотрѣлъ ни на бракъ, ни на взаимную свободу супруговъ. А вотъ теперь: я вамъ шутя сказалъ, что поѣду въ маскарадъ, и васъ это совсѣмъ передернуло.

Она начала оправдываться и увѣрять, что ей рѣшительно все равно.

-- Однако.. -- протянулъ мужъ, и въ этомъ словѣ было столь-ко раздражающаго, недовѣрія, что она опять не выдержала.

-- Ваше желаніе, Павелъ Петровичъ, куда-нибудь дѣться, поѣхать въ маскарадъ сегодня -- это окончательно рисуетъ человѣка.

-- Я еще не высказалъ опредѣленнаго желанія,-- возразилъ онъ.-- Но если вы будете продолжать со мною въ такомъ тонѣ, я нарочно поѣду.

-- Нарочно?

-- Да.

-- Въ видѣ исправительной мѣры?

-- Въ видѣ огражденія себя на будущее время. Это -- разъ. Да и вамъ не мѣшаетъ быть послѣдовательнѣе. Вы думаете, что достаточно говорить фразы, воображать себя передовой дѣвушкой безъ предразсудковъ. А вы читали когда-нибудь одну пьесу Дюма-фиса, въ которой женщина зрѣлыхъ лѣтъ, мать, съ передовыми идеями, воображала также, что она выше предразсудковъ, а когда сынъ ея проситъ позволенія на бракъ съ дѣвушкой хорошей, но съ дѣвицей-матерью, она возмущается...

-- Что же тутъ общаго?-- перебила Карцева.

-- Очень много, только факты крупнѣе.

Онъ выговорилъ это какъ человѣкъ одержавшій побѣду, закурилъ папиросу и, какъ-то покачиваясь на длинныхъ, худыхъ ногахъ, подошелъ къ зеркалу и расправилъ свои бакенбарды.

Встала и Карцева. Щеки ея горѣли.

-- И прекрасно,-- сказала она болѣе глухимъ голосомъ.-- Поѣзжайте, я буду очень рада,-- мнѣ хочется спать. Я вижу, что если мы будемъ разговаривать такъ за самоваромъ, то мои нервы окончательно расходятся. Поѣзжайте, поѣзжайте, но позвольте мнѣ вамъ сказать, Павелъ Петровичъ, что во всѣмъ вашимъ милымъ качествамъ присоединяется еще сухое упорство и злобность. Вамъ и не хочется совсѣмъ ѣхать, но вы нарочно поѣдете. Позвольте мнѣ объявить вамъ здѣсь разъ навсегда, что я такихъ свойствъ выносить не желаю. Вы можете ѣхать, но знайте, что это равносильно...

-- Чему?-- спросилъ Карцевъ умышленно спокойно.

-- Разрыву!-- выговорила она и посмотрѣла на него своими большими умными и смѣлыми глазами.

-- Ха-ха-ха!... Полноте, что за комедія! Всему есть мѣра.

-- Я говорю серьезно.

-- А я не могу принимать этого серьезно.

Онъ пошелъ къ двери. Она сдѣлала два шага, хотѣла себя сдержать и все-таки окликнула его.

-- Что вамъ угодно?-- насмѣшливо кинулъ онъ ей.

-- Вы ѣдете?

-- Да-съ. До свиданія, до завтра.

И вышелъ, беззвучно ступая по ковру.

IV.

Въ комнатѣ тускловато горѣли свѣчи въ жирандоляхъ. Самоваръ пересталъ гудѣть. Молодая женщина прошлась нѣсколько разъ взадъ и впередъ, потомъ больше упала, чѣмъ сѣла, на диванъ. На лицѣ ея была и досада на себя, и раздраженіе на этого человѣка. А человѣкъ этотъ -- ея мужъ и она по доброй волѣ шла за него, стояла съ нимъ подъ вѣнцомъ три дня тому назадъ.

Какъ это все и глупо, и пошло -- то, что случилось сейчасъ. Формально онъ былъ правъ. Она начала къ нему придираться, говорила съ нимъ такимъ тономъ, какимъ конечно не говорятъ на третій день супружества, да еще во время любовнаго путешествія супруговъ на иностранный манеръ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ ей сдѣлалось какъ бы и пріятно, но только на одинъ мигъ. Она точно почувствовала возможность освободиться...

-- Софьюшка!-- окликнулъ ее жирный и вздрагивающій голосъ няни съ порога спальни,-- почивать бы тебѣ.

Карцева опустила голову и оперлась ею на ладонь правой руки.

-- Няня, поди-ка сюда.

-- Что, Софьюшка?-- спросила Марья и, подойдя къ молодой женщинѣ, опустила сй правую руку на спину.

Карцева встала, обняла ее и потомъ опять опустилась вмѣстѣ съ нею на диванъ.

-- Ахъ, няня, няня!-- вырвалось у нея.

Трудно было ей еще говорить даже и Марьѣ.

-- Что, неладно, вижу?

-- Дрянь!-- крупнымъ шепотомъ выговорила Карцева и тотчасъ подняла голову. Ея темно-малиновыя губы раскрылись и въ глазахъ промелькнулъ блескъ.

-- Муженекъ-то?-- тихимъ шепотомъ спросила Марья и нагнулась къ ней своимъ добрымъ лицомъ.

-- Да, дрянь, да еще какая!

Тутъ только заслышались у ней въ голосѣ слезы. Она отвернула голову. Къ этомъ движеніи было что-то милое и дѣтское, несмотря на ея крупные размѣры.

-- Я назадъ поѣду.

-- Куда назадъ?-- почти съ ужасомъ переспросила Марья.

-- Къ отцу.

-- Что ты Соничка!...

-- Да, да, завтра поѣду. Спи здѣсь на диванѣ и запрись.

И тутъ она совершенно уже по-дѣтски поникла ей головой на плечо.

Протянулось молчаніе. Слезъ не было слышно. Потомъ сталъ раздаваться тихій голосъ няньки.

-- Вотъ, Софьюшка,-- приговаривала она, точно будто сидя въ сумеркахъ въ дѣвичьей,-- все ты по-своему дѣлала, анъ и поймалась. Гдѣ у тебя глаза-то были? И я, даромъ что на мѣдныя деньги учена, говорила тебѣ; не такого нужно человѣка. Эдакій ты огонь! И съ дѣтства привыкла ты хозяйкой быть. Чего ужь грѣха таить, папенька-то весь свой вѣкъ прыгалъ, прыгалъ предъ тобой... И ума не приложу, зачѣмъ ты этого бѣлобрысаго выбрала. Захотѣлось генеральшей быть, что-ли, тамъ въ Петербургѣ? Или на деньги позарилась? Ты -- богатая, а у него врядъ ли кромѣ жалованья много; я сейчасъ вижу, что онъ изъ такихъ. Да вѣдь какая сласть, хоть онъ и въ министры попадетъ?

Карцева молчала. Все это -- правда, правда до смѣшнаго. И вотъ ея простая, немудрая Марья Захаровна подводитъ ей итоги. Такъ сдѣлалось ей горько и больно, почти физически больно, точно кто кольнулъ ее между ребрами.

-- Да, да, няня,-- глухо вскрикнула она и вскинула руки су сжатыми кулаками.-- Дура я, дура!... И что это дѣлается иногда? Была дѣвчонкой, потомъ старше, девятнадцати, двадцати лѣтъ, смѣялась надъ замужствомъ. Зачѣмъ, говорила я, пойду? Любить и такъ можно...

-- Что ты, Соничка!-- остановила нянька.

-- Да ничего! Такъ вотъ и говорила, ты сама помнишь. А тутъ какая-то вялость на меня напала, все равно точно чего испугалась...

-- Двадцать шестой годокъ пошелъ, Софьюшка...

-- Да развѣ я старуха?-- спросила Карцева и брови ея поднялись верхними концами.

-- Старуха не старуха,-- на видъ-то, пожалуй, и двадцати двухъ не дадутъ,-- а такъ женскимъ дѣломъ что-то совѣстно становится...

Карцева встала и начала ходить по комнатѣ. Никогда еще не говорила она, даже съ этой Марьей Захаровной, такъ просто и тепло. Жалѣла она свою няньку, но держала себя балованной и часто высокомѣрной барышней.

-- Да,-- выговорила она,-- не любила я никогда. Много, много разныхъ мужчинъ прыгали и въ деревнѣ, и заграницей...

-- Чего еще!-- вырвалось у Марьи.-- Тамъ на морѣ-то пучеглазый итальянецъ... Не больно онъ былъ мнѣ по нутру. Думала, ты за него собираешься. Увезъ бы, и все бы лучше. Тотъ какъ слѣдуетъ былъ: и глаза, и волосы, и ростъ, и пѣлъ какъ сладко... И богатъ былъ: сколько однѣхъ лошадей... Правилъ самъ. Точно картинка! И годами... много что года на три тебя старше. Не судьба!

Послѣднихъ словъ Марьи Карцева какъ будто не слыхала. Она повернулась быстро на коблукѣ и совсѣмъ другимъ голосомъ приказала:

-- Открой сундукъ, вынь мнѣ черное платье! Я тоже поѣду въ маскарадъ.

Марья Захаровна не на шутку испугалась.

-- Что это ты, Софьюшка! Какже это? Третьяго дня свадьба была; всю дорогу вы какъ-то ежились, а теперь одинъ другому на зло...

"Я не буду его женой. Завтра я уѣду,-- рѣшила про себя молодая женщина.-- Я хочу ему показать, что онъ для меня не существуетъ. Я не только не желаю ни въ чемъ уступать ему, но ни на каплю не уважаю его".

Нянька подошла къ ней близко, подставила свое доброе полное лицо и шутливо проговорила:

-- Полно, кипятокъ! Вѣдь самой завтра стыдно будетъ.

-- Ты не станешь открывать сундукъ? Не нужно. Пей чай. Я сама одѣнусь,-- мнѣ одно платье накинуть, маску тамъ напрокатъ достану. Пей тутъ чай и спроси у корридорнаго, куда ѣхать.

Она поцѣловала Марью.

-- Голубушка няня, ты-то меня не разстроивай еще больше! Такъ надо сдѣлать, и я сдѣлаю.

Карцева убѣжала въ спальню. Марья Захаровна знала, что противорѣчить ей нельзя. Она допросила номернаго, гдѣ маскарадъ, можно ли нанять карету, и когда ея Софьюшка вошла въ гостиную въ черномъ платьѣ съ кружевною отдѣлкой, она спросила ее вполголоса:

-- Софьюшка, ты нѣшто въ серьезъ это?

-- Видишь, няня,-- отвѣтила Карцева, поцѣловала ее и спросила еще разъ, уѣхалъ ли мужъ.

Оказалось, что онъ уже съ полчаса какъ уѣхалъ.

Няня укутала свою барышню и сѣла пить чай. Карцева приказала ей приготовить чего-нибудь поужинать.

V.

Часа три спустя въ той же гостиной шестирублеваго номера за столомъ, съ остатками ужина, сидѣла Карцева и рядомъ съ нею молодой мужчина во фракѣ и въ бѣломъ галстукѣ. Свѣчи догорали въ канделябрѣ; вся комната темнѣла по угламъ.

Мужчина -- блондинъ, человѣкъ лѣтъ подъ тридцать, съ изящной, нѣсколько полною фигурой, не похожъ былъ ни на адвоката, ни на отставнаго военнаго. Въ прическѣ, въ тонкихъ усахъ а въ подстриженной на щекахъ бородѣ было что-то отзывающееся жизнью за границей; но сѣрые глаза, очертанія лба, усмѣшка, манера сидѣть -- все это было несомнѣнно русское.

Эта номерная гостиная съ остатками ужина и догорающимъ канделябромъ смотрѣла особымъ кабинетомъ ресторана. И запахъ въ ней стоялъ точно такой же -- смѣсь папироснаго дыма съ испареніями ѣды. Голову Карцевой драпировала кружевная мантилья. Бюстомъ она наклонилась къ столу и положила на него лѣвую руку. На своего гостя смотрѣла она полузакрывъ глаза. Блѣдное ея лицо замѣтно подцвѣтилось румянцемъ нервнаго возбужденія. Она была чрезвычайно хороша въ эту минуту.

Молодой человѣкъ отложилъ папиросу, наклонился къ своей дамѣ и взялъ ее за руку.

-- Кто вы и гдѣ я?-- спросилъ онъ вполголоса, заглядывая ей въ лицо.

Тонъ у него былъ пріятный, не фатовской, говорилъ онъ теноровыми нотами.

-- Угадайте,-- отвѣтила Карцева.

-- Зачѣмъ мнѣ угадывать? Я такъ счастливъ. Мнѣ все кажется, что это сонъ.

Онъ облокотился на столъ и еще продолжительнѣе поглядѣлъ въ лицо Карцевой. Въ его говорѣ было что-то изящное и мягкое. Чувствовалось, что этотъ человѣкъ заботился съ ранней молодости о своей дикціи.

-- Вы допускаете,-- спросила Карцева,-- что могутъ быть такія встрѣчи, знаете, какъ...

-- Какъ въ "Ромео и Юліи"?-- подсказалъ онъ.

-- Да.

Онъ еще придвинулся къ ней и немного опустилъ глаза.

-- И очень допускаю,-- выговорилъ онъ.

-- А были въ вашей жизни такія точно встрѣчи?

-- Совсѣмъ такихъ не было; я не хочу лгать. Разъ въ Италіи... Но тамъ это обошлось маленькимъ увлеченіемъ.

Тутъ онъ оглядѣлъ комнату, бросилъ взглядъ на дверь въ спальню и немного откинулся на спинку дивана.

-- Вы здѣсь въ отелѣ?-- спросилъ онъ.

Въ этомъ вопросѣ было и недоумѣніе, и удовольствіе, какое испытываетъ всякій мужчина, ожидающій развязки.

-- Я пріѣзжая,-- сказала Карцева.-- Я уже это вамъ говорила.

-- Вдова?

И этотъ вопросъ былъ сдѣланъ безъ излишняго заигрыванья.

-- Можетъ-быть... Можетъ-быть,-- выговорила Карцева и опустила голову.

Она помолчала нѣсколько секундъ и сдѣлала движеніе правою рукой.

-- Нѣтъ, послушайте,-- заговорила она,-- мы не такъ съ вами... Видите ли, я не хотѣла бы ошибиться въ васъ. Мнѣ лицо ваше поправилось въ маскарадѣ. Въ васъ есть что-то не такое, какъ во всѣхъ этихъ фрачникахъ. И вотъ оказалось, что вы художникъ, много ѣздили, ищите хорошихъ ощущеній въ жизни, мнѣ съ вами сдѣлалось ужасно легко. Я опять очутилась въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ мнѣ когда-то было славно, молодо... Точно будто бы я годами была знакома съ вами...

-- И я почувствовалъ точно то же,-- искренно добавилъ онъ.

-- Видите, это не спроста. Только позвольте, я уже сразу хочу договориться. Когда я вамъ предложила поѣхать ужинать, скажите, вы не посмотрѣли на это,-- она невольно потупилась,-- ну, какъ бы это сказать по-мужски?

-- Зачѣмъ эти вопросы?-- уклончиво замѣтилъ онъ.

-- Нѣтъ, я хочу, чтобы все было ясно...

Она опять немного остановилась, какъ бы запнулась. Передъ ней мелькнулъ этотъ маскарадъ, куда она поѣхала не на зло своему мужу, а для того, быть-можетъ, чтобъ окончательно поставить ему свою отмѣтку Она не въ первый разъ попадала въ маскарадъ. Въ Петербургѣ года два-три передъ тѣмъ они съ отцомъ проводили часто зимы и она бывала въ маскарадахъ купеческаго собранія. Тутъ въ Москвѣ ей показалось все очень провинціально: много мужчинъ въ сюртукахъ, вмѣсто домино безпрестанно простыя платья, даже цвѣтныя, обтрепанныя мантильи, чадъ отъ кухни и густыя волны дыма въ первой залѣ, гдѣ ужинаютъ. Вотъ она въ большой залѣ съ колоннами. Раздается пѣніе цыганъ, пары ходятъ вяло внизу. Ей даже сдѣлалось немного досадно на себя, что она поѣхала сюда. Въ одной изъ гостиныхъ, гдѣ было больше народа, на диванѣ, покрытомъ грязноватымъ холщовымъ чахломъ, въ углу, она тотчасъ же отыскала глазами мужа, въ очень живомъ разговорѣ съ маской. Эта маска была не похожа на другихъ,-- въ бѣломъ атласномъ, дорогомъ домино, плотно укутанная въ бѣлую же кружевную мантилью, съ огромнымъ вѣеромъ и множествомъ браслетъ. Она прошла мимо нихъ два-три раза и схватила нѣсколько фразъ изъ разговора: маска была француженка; ея картавый и сиповатый голосъ рѣзко отдѣлялся отъ общаго гула. Карцевъ сидѣлъ къ ней близко и держалъ за обѣ руки; его правый бакенбардъ касался даже ея плеча.

Не ревность почувствовала она, но гадливость: никогда еще она не видѣла на его чиновничьемъ, статсъ-секретарскомъ лицѣ этихъ линій высушеннаго сатира. Такой онъ будетъ вѣроятной тогда, когда станетъ требовать отъ нея супружескихъ ласкъ. Даже дрожь пробрала ее. И вопросъ, заданный ей нянькой Марьей, сталъ передъ ней еще безпощаднѣе. Зачѣмъ она шла за этого противнаго, долгоногаго, пошлаго каррьериста, мѣтящаго въ министры?... И должна была отвѣтить себѣ, что и въ ней копошился червякъ тщеславія... Любви, страсти она не знала. Было нѣсколько увлеченій, въ томъ числѣ и тѣмъ итальянцемъ, что вспоминала Марья. Надоѣло это мельканіе жениховъ, всякихъ ухаживателей военныхъ и штатскихъ -- у себя въ деревнѣ, въ Петербургѣ, на водахъ, на морскомъ берегу. Себя она чувствовала личностью почти съ мужскимъ характеромъ. Что же такъ прозябать, дожидаться той минуты, когда старою дѣвой начнешь играть въ благотворительность или ударишься въ какую-нибудь душевную блажь?... А этотъ каррьеристъ показался какъ разъ такимъ человѣкомъ, на котораго можно опереться и дѣлать общественное дѣло. Да, вотъ какой былъ главный мотивъ... Марья опять догадалась своимъ немудрымъ чутьемъ... Быть женой сановника, имѣть вліятельный сезонъ, направлять, играть роль не для пустаго чванства, а дѣйствительную роль... И этакъ было бы все лучше, чѣмъ метаться и прозябать изо дня въ день, а потомъ кончить тѣмъ, что кинуться на шею какому-нибудь итальянскому натурщику или заѣзжему спириту.

Ходить по этимъ плохо освѣщеннымъ гостинымъ, сталкиваться съ ужасными масками и "кавалерами", похожими на артельщиковъ, дѣлалось томительнымъ. Она выбрала перваго встрѣтившагося ей мущину съ другой внѣшностью, чѣмъ всѣ остальные, взяла его подъ руку и прямо заговорила съ нимъ хотя и на ты, по-маскарадному, но какъ со старымъ знакомымъ. Онъ отвѣчалъ ей въ тонъ. Она узнала, что его фамилія Парашинъ, что онъ учился въ университетѣ, что у него хорошія средства и съ дѣтства отецъ привилъ ему вкусы художника. Годами жилъ онъ въ Италіи, хорошо знаетъ Испанію, серьезно изучилъ не однѣ галлереи, но и всѣ частныя художественныя богатства. Ей сразу понравились его голосъ, мягкость тона, эти московскіе пѣвучіе звуки, воспитанность и какой-то оттѣнокъ всей бесѣды, говорящій, что этотъ любитель искусства ищетъ въ жизни не того, о чемъ толкуютъ другіе... Ей показалось, что такой человѣкъ пойметъ всякій душевный мотивъ.

VI.

-- Скажу вамъ прямо,-- заговорила опять Карцева,-- меня возмутила одна вещь тамъ, въ маскарадѣ. Вы должны были замѣтить, что я вдругъ перемѣнила тонъ?

-- Мнѣ не бросилось это въ глаза,-- отвѣтилъ Парашинъ.

-- Ну, хорошо, но это такъ было. Я въ этомъ не раскаиваюсь. Знаете, вы видите передъ собою женщину, сдѣлавшую ужасную глупость, но она еще поправима.

-- Какую же?

-- Выйти замужъ безъ привязанности.

-- Да?-- спросилъ онъ уже серьезнѣе.-- Въ этомъ "да" почувствовалась нѣкоторая неловкость.

-- А вотъ бываетъ же это. И посмотрите на меня: нужды нѣтъ, что вы знаете меня какихъ-нибудь два-три часа, а все-таки скажите: такая ли я женщина, чтобы податься ни съ того, ни съ сего чужой волѣ?

-- Думаю, что нѣтъ.

-- А все-таки глупость сдѣлала!

Она опустила обѣ руки на столъ и заговорила веселѣе. По глазамъ ея можно было догадаться, что и внутри у ней повеселѣло.

-- Завтра, послѣ-завтра, когда вы все узнаете... Да впрочемъ что же! Скажите мнѣ, развѣ не можетъ быть такого положенія: дѣвушка, уже не очень молодая, на полной свободѣ, не знала любви... Вѣдь и вы тоже не знали, скажите?

-- Серьезной страсти не зналъ,-- выговорилъ онъ вдумчиво.

-- Вотъ видите, а вы старше той дѣвушки. На нее находитъ затмѣніе... Но дѣло сдѣлано, обвѣнчались и потомъ въ вагонъ. И въ вагонѣ довольно было двухъ дней, чтобы разглядѣть супруга...

Парашинъ вдругъ разсмѣялся.

-- И она окончательно убѣдилась,-- продолжала Карцева,-- что ея супругъ не только противенъ ей какъ человѣкъ, какъ мущина, но что и къ женщинѣ-то онъ не имѣетъ никакого уваженія.

-- И вы убѣдились въ этомъ въ маскарадѣ?-- Въ его вопросѣ чуть замѣтно зазвучала опять другая нота.

Карцева встала изъ-за стола и отошла къ камину.

-- Да, я убѣдилась,-- выговорила она все тѣмъ же возбужденно-веселымъ тономъ.

Онъ всталъ и подошелъ къ ней.

-- Стало-быть?...-- спросилъ онъ, наклоняя голову.

Она взяла его руку и подвела къ небольшой козеткѣ.

-- Сядемте,-- сказала она.-- Разумѣется, наша встрѣча, знакомство... То, что я вамъ говорила, не правда ли, странно, даже какъ бы это сказать... все это неприлично, скабрёзно?... Но оно такъ.

-- Ахъ, Боже мой!-- вскричалъ Парашинъ, но не очень пылко.-- Мало ли что даетъ жизнь! Повторяю, все это какой-то чудный сонъ.

-- Нѣтъ, это не сонъ,-- выговорила она низкимъ голосомъ.-- Мнѣ кажется, что у насъ натуры очень похожи. Мы люди одного сорта и намъ нужно имѣть больше смѣлости... Докажемте это!-- вдругъ вскрикнула она и подняла голову.

-- Какимъ же образомъ?-- спросилъ вполголоса Парашинъ и правая рука его опустилась.

-- Докончимъ наше приключеніе, не будемъ ничего бояться... Послушайте,-- она наклонилась къ нему,-- я вамъ нравлюсь?

Художникъ взялъ ее за руку и окинулъ ее мужскимъ взглядомъ.

-- Чрезвычайно!

-- Нѣтъ, я не хочу такого тона. Вы теперь видите, кто съ вами говоритъ и гдѣ вы.

Онъ это видѣлъ, и, кажется, такое открытіе начинало выводить его изъ первоначальнаго маскараднаго настроенія.

-- Вы мнѣ очень, очень симпатичны,-- говорилъ онъ своимъ мягкимъ, пѣвучимъ голосомъ,-- и, даже прямо сказать, я не встрѣчалъ такихъ женщинъ, а я много ѣздилъ. Въ васъ есть что-то поражающее меня своей оригинальностью, смѣлостью, какъ вы сейчасъ сказали. Я уже не говорю о наружности, о вашемъ изяществѣ. Вѣдь я художникъ,-- правда диллетантъ, немножко баринъ, но все-таки художникъ,-- и вотъ мнѣ кажется, что у васъ красота въ полной гармоніи съ вашимъ душевнымъ типомъ...

-- Хорошо, хорошо,-- перебила она,-- я вамъ вѣрю. Такъ, вотъ и разрѣшите наше приключеніе.

-- Какъ? Приказывайте!-- вскричалъ онъ уже возбужденно.

-- Помогите мнѣ. Дѣвушка вполнѣ свободная, считавшая себя умницей... Та дѣвушка, что сдѣлала великую глупость -- я.

Точно будто она поразила его неожиданностью: такъ быстро онъ всталъ и выговорилъ съ изумленіемъ:

-- Вы замужемъ, и вы...

Еще разъ повторила Карцева ему исторію своего замужства, разсказала сцену, какая была въ этой самой комнатѣ, не утаила и того, что заставило ее поѣхать въ маскарадъ. Прежде, чѣмъ она подошла къ Парашину, она уже увидала вполнѣ, что такое ея супругъ, даже если требовать простой порядочности. Она не скрыла отъ художника, что ихъ разговоръ, ихъ быстрое сближеніе показались ей не спроста. Ей не стоило никакого усилія пригласить его къ себѣ ужинать. Это была не бравада... Она просто хотѣла быть свободной вполнѣ, провести еще два часа вмѣстѣ, сдѣлать изъ этой встрѣчи что-нибудь хорошее, прочное...

Но красивый блондинъ, хотя и улыбался, внутренно слушалъ ее съ возрастающимъ безпокойствомъ.

-- И вашъ мужъ здѣсь?-- спросилъ онъ, стараясь выговорить эти слова проще.

-- Нѣтъ, онъ еще не возвращался,-- отвѣтила Карцева совершенно небрежно.-- Но онъ вернется вѣроятно черезъ полчаса, можетъ-быть сейчасъ.

-- Вернется сюда, въ эту комнату?

-- У него отдѣльная комната, но я думаю, что онъ придетъ сюда.

Парашинъ заходилъ.

-- Но зачѣмъ же это?-- вырвалось у него.-- Мнѣ кажется, можно было бы вамъ, если вы окончательно рѣшились разорвать съ этимъ человѣкомъ, какъ это ни странно и порывисто, сдѣлать это иначе...

-- То-есть какъ же иначе?-- опять своимъ низкимъ, серьезнымъ голосомъ спросила Карцева.

-- Безъ лишняго скандала.

Она подошла къ нему.

-- Какой же можетъ быть скандалъ?

Онъ взялъ ее за руку и заговорилъ искренними звуками, точно старшій братъ или другъ женщины, рѣшившейся на что-нибудь неподходящее.

-- Послушайте, я васъ старше, опытнѣе, наконецъ ваша симпатичность, прелесть, умъ -- все это заставляетъ меня быть съ вами иначе. Я буду говорить какъ братъ...

-- Какъ братъ?-- повторила она и чуть замѣтно усмѣхнулась.

-- Ни на что другое я не имѣю права,-- продолжалъ онъ уже съ намѣренною сдержанностью.-- Не дѣлайте этого, не давайте вашему мужу повода... Вы хотя и замужемъ, но, судя по вашимъ словамъ...

Онъ не договорилъ. Она своимъ лицомъ отвѣтила ему, что онъ не ошибается.

-- Вотъ видите! Зачѣмъ же давать человѣку, котораго вы не уважаете, даже презираете, формальное право нападать на васъ? Не забывайте, что онъ все-таки мужъ вашъ. Вотъ сейчасъ отворится дверь, онъ войдетъ, и что же ему представится? Вы черезъ двое сутокъ послѣ вашего вѣнчанія возвращаетесь изъ маскарада съ чужимъ мужчиной, приглашаете его къ себѣ, ужинаете съ нимъ... Вотъ даже остатки этого ужина. Всѣ улики противъ васъ.

-- Я этого и хочу!-- вскричала Карцева. Лицо ея улыбалось.

-- Но зачѣмъ же? Если онъ не извергъ, не окончательный пошлякъ, то, мнѣ кажется, вы можете разойтись и просто, не прибѣгать къ такимъ крайнимъ мѣрамъ.

-- Конечно; но я не желаю этого. Я дѣлаю это не для него,-- я хочу видѣть, не ошибаюсь ли я еще разъ...

Продолжительно посмотрѣла она на Парашина. Онъ ничего не отвѣтилъ. Руки его не протянулись къ ней. Въ эту минуту дверь въ переднюю отворилась съ нѣкоторымъ усиліемъ.

VII.

Въ дверяхъ стоялъ Карцевъ въ шляпѣ и въ маскарадномъ туалетѣ. Парашинъ быстро подался назадъ. Онъ первый увидалъ его и шепотомъ спросилъ Карцеву:

-- Это онъ?

Она нисколько не смутилась и сама повернулась къ двери.

-- Павелъ Петровичъ,-- заговорила она какъ ни въ чемъ ни бывало и даже насмѣшливо,-- вы можетъ-быть не ужинали? Пожалуйста присядьте. Позвольте васъ познакомить: мой кавалеръ по маскараду. Поговорите, я сейчасъ.

Мужъ не успѣлъ даже осмотрѣться, какъ она уже скрылась за дверью въ спальню. Протянулась большая пауза. Оба мужчины смотрѣли другъ на друга. Парашинъ сначала улыбался, но нашелъ видно, что это неприлично или рискованно, и лицо его получило выраженіе, какое принимаютъ французскіе актеры передъ вызовомъ на дуэль.

Карцевъ, снявъ шляпу, подходилъ медленно къ нежданному гостю. Углы его сухаго рта оттянулись, онъ злобно прищурилъ глаза; въ эту минуту его точно перекосило. По возбужденной измятости лица видно было, что онъ самъ является съ ужина.

-- Кто вы?-- выговорилъ онъ и глухо, и трусливо.

Парашинъ смутился больше, чѣмъ желалъ.

-- Вы изволили слышать сейчасъ.

-- Ваша фамилія?-- поднялъ голосъ Карцевъ.

Этотъ допросъ заставилъ Парашина пріободриться.

-- Я не считаю нужнымъ говорить вамъ ее,-- сказалъ онъ сухо и повернулся.

-- Да что же это такое наконецъ?-- вскричалъ Карцевъ.-- Вы вѣрно думаете, что вы здѣсь...

-- Пожалуйста,-- остановилъ его художникъ,-- не доканчивайте. Я знаю, гдѣ я. Ваша жена попросила меня проводить ее изъ маскарада и, какъ видите, пригласила меня поужинать.

Каррьеристъ взялъ верхъ. Карцеву представились сейчасъ же всѣ послѣдствія скандала. Онъ схватился за голову и началъ своими длинными ногами бѣгать по комнатѣ.

-- Это Богъ знаетъ что такое!-- повторилъ онъ нѣсколько разъ и вдругъ кинулся въ двери спальной:

-- Sophie! Софья Григорьевна!

-- Воздержитесь,-- говорилъ ему въ спину Парашинъ,-- и позвольте мнѣ вамъ сказать, что я тутъ играю страдательную роль, но я вижу, что ваша супруга находится въ возбужденномъ состояніи. Она, кажется, имѣла причины поступить такъ эксцентрично. Прошу васъ однако вѣрить, что этотъ ужинъ не имѣлъ ничего обиднаго для вашей супружеской чести...

Карцевъ обернулся и оскалилъ длинные, желтоватые зубы.

-- Милостивый государь,-- прошипѣлъ онъ,-- пожалуйста безъ этихъ объясненій! Я просилъ бы васъ удалиться.

Видимо облегченный, Парашинъ отступилъ два шага назадъ.

-- Стало-быть,-- сказалъ онъ,-- вы вѣрите мнѣ? Вы видите, что я игралъ тутъ чисто-страдательную роль...

Выходъ Карцевой изъ спальни перебилъ его рѣчь. Она уже сняла мантилью. Ея бѣлая, строгихъ линій, шея обнажилась больше, лицо было очень блѣдно, губы нервно вздрагивали.

-- Ха-ха-ха!-- разразилась она.-- Это прекрасно! Двое мужчинъ -- мужъ зрѣлыхъ лѣтъ и молодой человѣкъ -- en bonne fortune.

Она обернулась къ Парашину:

-- Я васъ не подслушивала, но по неволѣ слышала вашъ разговоръ. И знаете ли?-- я нарочно оставила васъ здѣсь...

-- Софья Григорьевна,-- перебилъ ее мужъ,-- я прошу васъ прекратить... Это выше всякаго вѣроятія!...

Она сдѣлала только жестъ рукой.

-- Съ вами я потомъ поговорю,-- и, обернувшись опять къ Парашину, спросила:-- Такъ вы играли страдательную роль?

Онъ промолчалъ.

-- Вы извиняетесь?... Вамъ страшно стало?

Лицо Парашина сразу заалѣлось.

-- Позвольте,-- началъ онъ;-- я думалъ, напротивъ, что вы оцѣните мое поведеніе...

-- Я его и оцѣнила. Что же?-- я опять ошиблась. Очень безумно, эксцентрично, даже ни на что не похоже!... И какъ глупо и скандально въ глазахъ супруга и въ глазахъ jeune premier. Вотъ я прямо говорю, что вы мнѣ понравились; я думала, что я найду въ васъ натуру, какая мнѣ нужна. Чего лучше было поставить васъ въ это положеніе, а вы вотъ какъ изъ него выходите...

По мѣрѣ того, какъ она говорила, художникъ раздражался.

-- Да что же вамъ угодно?-- уже сухо спросилъ онъ.-- Я не понимаю, какъ у васъ достаетъ...

-- Смѣлости, хотите вы сказать?

-- Да-съ, ея гораздо больше, чѣмъ нужно...

Карцева взялась за ручку двери правой рукой, а лѣвой сдѣлала кругъ въ воздухѣ.

-- Такъ что же, господа,-- еще возбужденнѣе начала она,-- объяснитесь, покричите и, наконецъ, подеритесь или вызовите другъ друга на дуель. Павелъ Петровичъ, вѣдь вы видите, какое положеніе? А вы,-- она обернулась къ Парашину,-- вы, monsieur Парашинъ... Вотъ мой мужъ, вы знаете мотивъ моего поведенія. Вы сейчасъ мнѣ говорили, и за этимъ столомъ, и на этомъ диванѣ, что наша встрѣча была для васъ чуднымъ сномъ, откровеніемъ, вы нашли, наконецъ, женщину, въ которой, какъ вы выразились, красота гармонируетъ съ душевнымъ содержаніемъ... Вѣдь такъ, кажется, вы говорили? Вы очень краснорѣчивы, даже для художника; замѣчательно хорошо говорите. Докажите же все это, я жду. Боже мой! еслибъ я была мужчиной, на вашемъ мѣстѣ... Такое приключеніе, такая встрѣча!... Можетъ ли все это быть выгоднѣе для васъ?

-- Извините меня,-- промолвилъ Парашинъ,-- вашему мужу надо...

Она обернулась къ мужу:

-- Хоть вы подержите ваше достоинство,-- вы имѣете на это полное право. Вотъ сейчасъ monsieur Парашинъ началъ даже читать мнѣ нотацію, испугался вашего прихода... И дѣйствительно, большой скандалъ! Меня застали съ чужимъ мужчиной, остатки ужина, номеръ отеля -- en flagrant délit, съ поличнымъ!...

Злобность боролась въ каррьеристѣ со страхомъ скандала. Онъ почти не могъ ничего выговорить,-- до такой степени ему сжало горло. Съ большимъ усиліемъ вскрикнулъ онъ опять:

-- Что же это такое?

-- Вы сами видите,-- отвѣтила она.

-- Поводъ къ разрыву, что ли? Такъ развѣ нельзя было это сдѣлать иначе, если у васъ явилась такая предательская мысль?

-- А вы какъ думаете?-- спросила Карцева художника.

-- Мнѣ кажется, мужъ вашъ по-своему правъ.

Раздался опять ея нервный хохотъ.

-- Прекрасно, господа, вы ст о ите другъ друга! Такъ вы думаете, Павелъ Петровичъ, что и тутъ я только подвела васъ? Ухватилась за первое попавшееся средство, очень скандальное, чтобы дать вамъ возможность поймать меня и уличить въ супружеской невѣрности, сейчасъ въ отелѣ созвать прислугу?

Мужъ опустился въ кресло и вынулъ платокъ.

-- Я не желаю вамъ отвѣчать,-- все съ тѣмъ же усиліемъ выговорилъ онъ.

Тогда она подбѣжала къ нему и начала трясти его за руку.

-- А, вы не желаете отвѣчать?!... Господинъ художникъ, пожалуйте сюда. Вы читали мнѣ нравоученіе,-- надо было бы дослушать меня. А вы, Павелъ Петровичъ, вы смѣете говорить мнѣ такъ? Да, я сдѣлала все то, что вы видите. Я пріѣхала въ маскарадъ, меня окончательно взбѣсили ваша жесткость, упорство,-- я захотѣла сейчасъ же разорвать съ вами. Вы сидите съ маской, съ француженкой; я, глядя на васъ, сказала себѣ: онъ по-своему имѣлъ право разсердиться, встрѣтился съ знакомой маской, болтаетъ съ нею -- все это въ порядкѣ вещей. Но вы... вы черезъ полчаса уѣхали съ этой женщиной. Павелъ Петровичъ, знаю, что это значитъ,-- мнѣ двадцать шестой годъ... Не думайте, что я васъ приревновала. Но у васъ недостало, значитъ, простой брезгливости, тѣни уваженія ко мнѣ, какъ къ женщинѣ. А вы всего четвертый день считаетесь моимъ мужемъ. Замѣтьте, вы не сдѣлали этого par dépit, въ отместку мнѣ, прямо въ глаза,-- я бы допустила это,-- но вы не знали, что я въ маскарадѣ.

Карцева освободила руку мужа и отошла въ сторону. Онъ молчалъ и вытирался платкомъ.

-- Вотъ факты,-- заговорила она.-- Такъ поступилъ мужъ, а жена встрѣтила, послѣ того, какъ онъ уѣхалъ съ первой попавшейся кокоткой, молодаго человѣка... Онъ показался ей смѣлымъ, настоящимъ артистомъ. Она думала, что онъ способенъ сразу оцѣнить женщину и привязаться къ ней. Вотъ она пріѣхала съ нимъ сюда, разсказала ему все; она настолько увѣровала въ него, что не побоялась даже поставить его въ щекотливое положеніе. Напротивъ, она была убѣждена, что эта сцена окончится такъ, какъ она желала...

Карцева опустилась на диванъ и закрыла лицо руками на нѣсколько минутъ.

-- Но зачѣмъ я все это говорю? Господа, вы можете подать другъ другу руку,-- вы одинъ другаго ст о ите. Я васъ не удерживаю больше.

-- Но послушайте, Софья Григорьевна,-- крикнулъ было мужъ,-- вы полагаете, что...

Она опять встала и подбѣжала къ нему.

-- Что я полагаю, я вамъ завтра дамъ объ этомъ знать; но ваша нога не переступитъ этого порога. Больше вы не услышите моего голоса. Прощайте!

И обернувшись въ сторону гостя она добавила:

-- Извините меня,-- видно, для васъ такое испытаніе было слишкомъ сильно...

И мужъ и гость молчали. Она отвернулась отъ нихъ и слабѣющимъ голосомъ выговорила:

-- Довольно. Прошу васъ, господа, оставьте меня...

Черезъ минуту гостиная опустѣла.

П. Боборыкинъ.

Москва. 1881 г.

"Русская Мысль", No 12, 1881