Ну, и началась кампания. Она длится до сегодня и сроку ей еще несколько месяцев. Чего-чего не перебывало, каких внушений, замечаний, восклицаний, негодований я ни выслушивала! Каждый вечер, ложась спать, я перебирала все правила кодекса maman и подводила им итоги. В первый же месяц я убедилась, как дважды два -- четыре, что в них прочного было только бессознательные инстинкты расы и касты. Все остальное я называю "медью звенящей".
И не то, чтобы maman внушала мне какие-нибудь нелепости. В другом месте, с другими мотивами, все это было бы если не полезно и не разумно, то по крайней мере последовательно. Но в нашей жизни это -- калейдоскоп отрывистых фраз, слов, клочков мысли... Если б их записать в большой тетради, одну за другой, вышла бы жалкая и печальная пародия.
Убедившись в этом, я с каждым днем делала блистательные успехи в том, что я назвала "внутренней инерцией". (Тогда я сильно интересовалась физикой). Но такая рассчитанная борьба обходилась мне далеко не даром. Девичество, в условиях барской жизни, когда его отживают так, как я его отживала, -- едва ли не одно из самых тягостных и унизительных положений. Гораздо легче, веселее и приятнее для самолюбия сразу выкинуть какую-нибудь штуку: убежать из дому с гусаром или со студентом, записаться в страдалицы, напустить на себя истерический тон или пересолить выходками скандального характера.
Все это я отвергла. Моя кампания двигалась по медленному стратегическому плану, и каждую горечь, каждую едкую или пошлую мелочь, каждый вид скуки, одиночества, суеты, подчиненности, бесцельности, каждую крупицу своего и чужого тщеславия я пережила по капелькам, и уж, конечно, не считаю себя героиней. Больше того, что я успела сохранить своего, самостоятельного, мыслящего, я не в силах была удержать за собою.
Быть может, есть у нас, в той же среде, особые, титанические натуры; я их не встречала.