Пробило и двенадцать. Она не слыхала боя часов.
Не раздеваясь прилегла она на кушетку в гостиной и задремала. На пианино догорала свеча.
Обыкновенно она ложилась часу в первом и не ждала мужа. Он возвращался в два, в три. И сегодня Захар будет его ждать, пожалуй, до рассвета. Если Север Львович проигрался, он разденется у себя в кабинете, на цыпочках войдет в спальню и ляжет на свою постель так тихо, что она почти никогда не проснется. Но чуть только ему повезло - он входит шумно, непременно разбудит ее, начнет хвалиться выигрышем, возбужденно забрасывать ее вопросами, выговаривать ей, что она сонная...
Серафима сначала задремала, потом крепко заснула. Ее разбудил звонок в передней.
Она раскрыла глаза и сразу не могла распознать, где лежит и какой час дня. В два окна, выходившие на двор, вливался уже отблеск утренней зари; окна по уличному фасаду были закрыты ставнями. В гостиной стоял двойственный свет.
С кушетки ей видна была дверь в сени. Позвонили еще раз. Заспанная Феня отворила наконец. Север Львович вошел и крикнул горничной:
- Сколько раз надо звонить?
"Проигрался", - сказала Серафима про себя.
Сон совсем отлетел, и она сообразила, что уже светает.
Она, еще не поднимаясь с кушетки, продолжала издали смотреть на мужа, пока Феня стаскивала с него светло-гороховое очень короткое пальто, на шелковой полосатой подкладке. Шляпу, светлую же, он также отдал горничной.
На лицо его падало довольно свету из окна передней, - лицо моложаво-обрюзглое, овальное, бритое, кроме длинных и тонких усов; что-то актерское было в этом лице, в глазах с опухлыми веками, в прямом коротком носе, в гримасе рта. Он один во всем городе вставлял в левый глаз монокль. Темно-русые волосы заметно редели на голове.
Такой же моложавый, сухой и малорослый стан в двубортной синей расстегнутой визитке, из-под которой выглядывал белый жилет. На ногах красно-желтые башмаки, тоже единственные в городе.
Ему на вид казалось за тридцать.
"Проигрался!" - решила еще раз Серафима и, не притворяясь спящей, лежала в той же полусогнутой позе.
- Вы здесь?.. С какой стати, а?
Голос его слегка в нос и вздрагивающий неприятно прошелся по ее нервам.
- Надеюсь, меня не ждали?
Опять этот ненавистный отрывистый говор затрещал, точно ломающаяся сухая скорлупа гороховых стручьев.
Муж приучал жену к хорошему тону, был с ней на "вы" и только в самых интимных разговорах переходил на "ты". Она привыкла называть его "Север Львович" и "ты" не говорила ему больше года, с поездки своей на ярмарку.
- Так, заснула...
Серафима сладко потянулась и свои белые обнаженные руки закинула за спину. Одна нога в атласной черной туфле с цветным бантом свесилась с кушетки. Муж ее возбужденно прошелся по гостиной и щелкнул несколько раз языком. С этой противной для нее привычкой она не могла помириться.
- Который час? - лениво и глухо спросила она.
- Не знаю... видите, светает.
И он засмеялся коротким и высоким смехом, чего с ним никогда не бывало.
"Должно быть, здорово обчистили его!" - выговорила она про себя.
- Неужели все время в клубе?
И этот вопрос вышел у нее лениво и небрежно.
- Сначала... да. А потом... у этого приезжего инженера.
- Какого?
"Очень мне нужно знать!" - добавила она мысленно:
- Ах, Боже мой. Я вам говорил. Несвисецкий... Запржецкий. Полячишко!.. Шулер!..
Он сдержал свое раздражение, откинул борт визитки на один бок, засунул большой палец за выемку жилета и стал, нервно закинув голову.
- Несомненный шулер... И этаких мерзавцев в клуб пускают!
- Вы зачем же с ним садились?
- Разве это написано на лбу?.. Игра вдвоем.
- В пикет?
- Нет, в палки.
- Колоду подменил?
"И зачем я с ним разговариваю? - подумала она. Какое мне дело? Чем больше продулся, тем лучше".
Когда она говорила, мысленно у ней выскакивали резкие, неизящные слова.
- В клубе... нет, это немыслимо! - Он заходил, все еще с большим пальцем в выемке жилета. - Нет, у себя, в нумере...
- Ловко! - вырвалось у нее таким бесцеремонным звуком, что Рудич вскинул на нее свой монокль. Значит, к нему отправились?..
- Нельзя было... Ты понимаешь. Я был в таком проигрыше.
Он незаметно для себя стал говорить ей "ты".
- На сколько же?
- На очень значительную сумму. На очень!..
- Совестно выговорить небось?
Такого тона Север Львович еще не слыхал от жены.
В другое время он остановил бы ее одним каким-нибудь движением перекошенного рта, а тут он только выкинул монокль из орбиты глаза и быстро присел на кушетку, так быстро, что она должна была подвинуться.
- Серафима, ты понимаешь... теперь для меня, в такую минуту... на днях должна прийти бумага о моем назначении...
- И вы еще больше спустили?
Сквозь свои пушистые ресницы, с веками, немного покрасневшими от сна, она продолжала разглядывать мужа. Неужели эта дрянь могла командовать ею и она по доброй воле подчинилась его фанаберии и допустила себя обобрать до нитки?.. Ей это казалось просто невозможным. И вся-то его фигура и актерское одутлое лицо так мизерны, смешны. Просто взять его за плечи и вытолкнуть на улицу - б/ольшего он не заслуживал. Никаких уколов совести не чувствовала она перед ним, даже не вспомнила ни на одно мгновение, что она - неверная жена, что этот человек вправе требовать от нее супружеской верности.
Он провел белой барской ладонью по своей лысеющей голове и почесал затылок.
- Словом... мой друг... это экстраординарный проигрыш. Я мог бы, как... представитель, ты понимаешь... судебной власти... арестовать этого негодяя. Но нужны доказательства...
- Не дурно было бы! - перебила она. - Сам же играл до петухов у шулера и сам же арестовать его явился... Ха-ха!
Такого смеха жены Рудич еще никогда не слыхивал.
- Ты пойми, - он взял ее за руки и примостился к ней ближе, - ты должна войти в мое положение...
- Да сколько спустили-то?
- Сколько, сколько!..
- Тысячу или больше?
- Тысячу!.. Как бы не так! Подымай выше!..
Он сам соскочил с своего обычного тона.
- Ну, и что ж?
Этот возглас Серафимы заставил его взять ее за талию, прилечь головой к ее плечу и прошептать:
- Спаси меня!.. Серафима! Спаси меня!.. Попроси у твоего отца. Подействуй на мать. Ты это сделаешь. Ты это сделаешь!..
Его губы потянулись к ней.
- Никогда!.. - выговорила резко и твердо Серафима и оттолкнула его обеими руками.
- Ты с ума сошла!
Он чуть было не упал.
- Отправляйтесь спать!
И когда он опять протянул к ней обе руки со слащавой гримасой брезгливого рта, она отдалила его коленями и одним движением поднялась.
У дверей столовой она обернулась, стала во весь рост и властно прокричала:
- Не смейте ко мне показываться в спальню! Слышите!.. Ни спасать вас, ни жить с вами не желаю! И стращать меня не извольте. Хоть сейчас пулю в лоб... на здоровье! Но ко мне ни ногой! Слышите!
Она пробежала через столовую в спальню, захлопнула дверь и звонко повернула ключ.
И когда она от стремительности почти упала на край своей кровати, то ей показалось, что она дала окрик прислуге или какому-нибудь провинившемуся мальчишке, которого запрут в темную и высекут...