Октябрь 1928 года…
Наш перелет далеко позади. Он уже был почти забыт нами, но газеты и журналы снова напомнили о нем…
Я вновь сижу на веранде летного общежития в Севастополе, наблюдаю осенний прилив северян, спешащих использовать виноградный сезон Крыма, и, изнывая от жары, читаю газеты:
«…Отправившись на пароходе «Колыма» до Медвежьих островов, Красинский и его спутники совершают первый в истории перелет на остров Врангеля, доставляют туда продукты и медикаменты, возвращаются на пароход, который, дойдя до устья реки Лены, снова выгружает самолеты, совершающие беспримерный перелет почти в девственно-нетронутом человеком районе до Якутска, общим протяжением в 5.000 км.
Выдающийся успех этого первого большого северного перелета окрылил Красинского и он снова…»[21].
Вспомнили о перелете Кошелева, моем и наших спутников в связи с тем, что в 1928 году ни одно из судов не смогло дойти до острова Врангеля.
«…Текущий год (1928) является годом неблагоприятным — «ледяным». Обыкновенно бывает год хороший, а затем год «ледяной», — писали газеты, касаясь деталей этой неудачи.
Тем не менее связь с островом была необходима, чтобы доставить туда медикаменты и провиант, так как, вопреки первой газетной заметке, ни то, ни другое мы не доставили, да и не могли доставить на двух маленьких самолетах. Медикаменты предполагалось доставить на самолете «Советский Север» во время его трансарктического перелета из Владивостока в Ленинград[22], а провиант и остальную — главную часть медикаментов — на пароходах «Колыма» и «Ставрополь», но, как писали «Известия ВЦИК'а»:
«…Красинский, вторично направлявшийся на аэроплане «Советский Север», потерпел аварию. Пароходу же «Ставрополь», побывавшему на острове в 1926 году, сейчас этого сделать не удалось…
…Еще в сентябре известному арктическому мореплавателю Свенсону по радио было предложено доставить на остров Врангеля продовольствие и другие грузы…
Вчера по радио через Аляску Свенсон сообщил, что он на шхуне «Елезиф» застрял во льдах… Второе судно Свенсона, изрядно потрепанное штормами, не могло продолжать своего рейса и, вероятно, повернуло обратно…»
Дальше следовал нерадостный вывод:
«…Из тех сведений, которые имелись в нашем распоряжении, можно заключить, что до весны, повидимому, полёта на остров Врангеля осуществить не удастся. Пароходный же рейс на остров Врангеля возможен, лишь в конце лёта 1929 года, когда арктические льды уступят часть захваченного ими Ледовитого океана…»
И «Колыма» не дошла до острова Врангеля. Сжатая тисками льдов, она осталась на зимовку. Ряд радиосообщений с «Колымы» (недавно прервавшихся) говорил о том, что ее положение внушает серьезное опасение.
Ежеминутно льды готовы были раздавить ее. Люди спали, держа под руками спальные мешки и сумки с продовольствием, чтобы сразу же, не теряя времени, покинуть судно.
Последнее радио, промелькнувшее в газетах, сообщало о том, что «Колыму» вместе со льдом оторвало от берега, и она начала дрейф по Северо-Полярному морю.
Где она теперь?
Я читаю все это, и в моей памяти снова возникают образы виденного мною на острове Врангеля. За бесконечными снежными тундрами, за ледовыми нагромождениями пролива Лонга третью зиму проводит горсточка людей.
Сейчас там уже кончился период «светлого времени». Все длиннее и длиннее становятся ночи, все реже и реже показывается в темном сумраке горизонта неясное светлое пятнышко — намек на то, что мы называем солнцем. Все реже и реже, и вот…
Полярная ночь наложила на остров свою страшную темь… В маленьком домике, как в тюремной одиночке, молчаливо шагают начальник острова и доктор. Они изредка посматривают в полузамерзшие окна на снежную пустыню тундры.
«Хоть бы радио было, что ли!» — думают, вероятно, они и тоскуют по далекому миру, и иногда кажется им, что они брошены здесь и всеми забыты.
Они невольно повторяют слова тоскливой песенки чукчей, привезших ее сюда из пустынных тундр голодной Чукотки:
Ой, плохо, плохо жить….
Ой, плачет по нас тундра,
Плачет…
Ой, плачет большими слезами море,
Плачет…
«…Пароход не пришел, самолет не прилетел… Нет соли, нет сахару, нет овощей…», — думает доктор, и ему грезится призрак страшной цынги: обнажающиеся челюсти, исчезающие десны, шатающиеся, выпадающие зубы… Опухает тело, слабость одолевает, человек становится вялым, апатичным… Медленная, животная смерть…
Действительно ужасная. Невольно можно поддаться унынию, почувствовать себя заживо погребенным. Ведь там, на далеком острове не знают, что в далекой столице Союза помнят о людях, заброшенных на остров.
И лишь непреодолимые льды помешали оказать им помощь летом в 1928 году. Но уже сейчас идет энергичная подготовка к организации экспедиции помощи.
В 1929 году полярные мореплаватели надеются на лучшие условия плавания в Северо-Полярном море, чем это бывает в четные годы. Повинуясь пока неизвестному людям закону своих передвижений, льды чаще всего препятствуют полярным плаваниям в четные годы. Вот история рейдов в районе острова Врангеля, подтверждающая этот закон[23]:
1867 г. — у острова Врангеля свободно плавал в чистой воде китобой Лонг.
1881 г. — американские суда «Корвин» и «Роджерс» обследовали берега острова.
1911 г. — почти вокруг всего острова плавал Вилькицкий на «Вайгаче».
1914 г. — Вилькицкий на «Вайгаче» и «Таймыре» не смог достичь острова.
1921 г. — приплыл на остров канадец Крауфорд.
1923 г. — на острове высадилась колония американца Уэльса.
1928 г. — ни «Ставрополь», ни «Колыма», ни шхуна американца Свенсона, несмотря на ряд попыток, острова не достигли.
В 1929 г. помощь колонии, несомненно, будет оказана, и если туда не пройдут пароходы и ледоколы, то долетят самолеты. Мощные, многомоторные самолеты, снабженные радио, могущие нести большой груз, обладающие способностью посадки и на воду, и на сушу.
И летчики, и самолеты для этой цели найдутся… а пока там, далеко на крайнем Севере Союза, стонет зимняя вьюга, шторм сотрясает стены маленького домика, и изредка полыхают в небе нежные огни воздушного океана.
Эдуард Лухт.
Севастополь.