В полях, -- за гумнами пустыми,
Где жухнут тощие хлеба,
И привиденьями больными
Чернеют риги, как гроба,
Где небо пышет мглой и зноем,
И даль томит немым покоем.
Меж ветл столетних, близ дороги
Бьет живоносный ключ. Над ним
День всходит маревом слепым,
А ночь плывет, -- полна тревоги.
Весной здесь ветхий сруб оправлен,
И крест березовый поставлен...
Извечной скорбью деревень
Вздыхает степь... Порхают птички...
Порой безвестные чернички
Сойдутся полдничать под тень.
С котомками, в лаптях, в оборах...
Недуг в лице, печаль во взорах...
Из-под платков тугие косы
На плечи свисли тяжело...
Поют кондак восьмиголосый.
Простая песнь летит в село...
Никто не слышит... Тихим сном
Поникло. Пусто; степь кругом...
И гаснет безответно крик
Девичьей сиротливой доли, --
Печальной, как глухое поле,
И чистой, как живой родник...
Девичья доля каждый год
Черничкой к родникам идет...
Едва рассыплет хмель весна,
Душа пьянеет в грезах жгучих,
И по дорогам шлет страна
Недужных, порченых, падучих...
Голубит землю первоцвет,
Томит весенний смутный бред...
Быть может, у святой гробницы
Душа найдет исход тоске...
Суровый инок в клобуке
Поднимет смольные ресницы,
И усладится в кельях строгих
Любовью грешной жизнь убогих...
Меж ветл поникших и седых
Бежит родник. Порхают птички.
Пропев кондак, ушли чернички...
Никто в степи не слышал их.
Безмолвна даль... А над межой
Тяжелой хмарой виснет зной.
"Русское богатство", 1912 г., No 2.