I.

Я -- человек маленький и ничем не заметный. Вместе с своей женой, кроткой и синеглазой Анетой, снимаю скромную меблированную комнату, с полутемными окнами во двор, с затхлым коридором, шумными соседями справа, беспокойным писком детей слева, и с грязной вонючей лестницей.

Мы питаемся жалкими обедами из кухмистерской, отказываем себе почти во всех удовольствиях, за исключением кинематографа, который посещаем по праздникам раза два в месяц, не играем в карты, не устраиваем пирушек, -- пыльное и душное лето проводим в городе и единственное, что мы имеем, -- это несколько сот рублей, скопленных нами на черный день, -- на случай болезни. Часто я и Анета размышляем о том, почему мы так бедны. Вспоминаем о богачах, большинство которых так глупо распоряжается своими миллионами. Вот, например, про одного американского миллиардера мы слышали, что у него выстроен для своей любимой собачки огромный дворец и нанят целый штат слуг: лакей, который выводить ежедневно собачку на прогулки, горничная, повар и даже ветеринар, чтоб следить за её здоровьем...

О, если бы на нашу долю досталась хотя частица тех необъятных сокровищ, которые они расточают!.. Разумеется, -- мы распорядились бы иначе. Прежде всего, конечно, -- к чёрту всю эту окружающую нас грязь и нужду!.. А потом, -- сколько добра сделали бы мы людям: брошенным детям; девушкам, которых нужда гонит на улицу; юношам, желающим учиться; художникам и поэтам, губящим в нужде дарования, и многим другим...

II.

Однажды в копеечной газете я прочел известие, что в кабинете изобретений знаменитого американского учёного Эдисона имеется химический состав, который делает предметы невидимыми.

Не помня себя от радости, я бурно подпрыгнул со стула и крикнул:

-- Правильно!.. Теперь я знаю, что делать!..

Перед окном с вязаньем в руках сидела Анета. Я бурно обнял ее за талию и закружил по комнате с поцелуями:

-- Дорогая!.. Теперь мы будем богаты, а стало быть счастливы, и выполним все, все, о чем мечтали...

Анета пыталась освободиться и изумленно смотрела на меня круглыми большими глазами:

-- Сумасшедший.

Я бросил ее, поспешно надел пальто, чтоб не терять ни одной драгоценной секунды, и коротко буркнул на прощанье:

-- Дорогая!.. Я удалюсь, может быть, на месяц, может быть, на полгода... Что бы ни случилось, -- будь верна мне и жди!.. Жди!..

"Вот она -- та шапка невидимка, о которой рассказывали мне сказки в детстве! -- думал я, помчавшись в сберегательную кассу, чтоб получить обратно вклад...

Не стану утомлять рассказом, как я, получив деньги, переправился через Швецию, а потом через Англию в Америку, -- эту страну золота, наживы и авантюр. Как я разыскал дом Эдисона и выкрал из кабинета знаменитого учёного десять литров жидкости, -- страшно даже выговорить, -- целых десять литров, делающих меня счастливцем!..

Перейду прямо к описанию своего возвращения в Россию.

Пропитав чудесным составом костюм и накрасив голову и руки, -- я победоносно поехал на корабле зайцем, вполне резонно рассудив, что теперь нет оснований тратиться на билет... Клянусь, ни один заяц в мире не ехал с таким комфортом, как я!.. Я свободно разгуливал, где хотелось, пил бесплатно дорогие вина из буфета и каждое утро позволял себе маленькое удовольствие: мне понравилась жена капитана, прелестная англичанка с белокурыми волосами, и я позволял себе целовать ее украдкой. Кажется, она на это не оставалась в претензии...

Было только одно неудобство: я не имел, где спать, -- боясь быть застигнутым врасплох, и -- кроме того -- спал не раздеваясь... Приходилось кочевать с места на место. Однажды я даже провел ночь в складном капитанском кресле, -- а на утро ко мне на колени ввалился сам капитан и разбудил... Он был очень удивлен, встретив невидимое препятствие. Может быть, это и послужило основанием для диковинных рассказов, что на корабле поселился дух.

Еще иногда я скучал в одиночестве. Однажды ночью я попробовал заговорить с одним из пассажиров, -- похлопал его по плечу и спросил: "Ну, что, братец, выпьем сегодня виски?..". Но бедняга так перепугался невидимого собеседника, что от страха выпрыгнул бы за борт, если б я не удержал его за шиворот. С той поры я решил молчать и утешался мыслью, что потом с лихвой вознагражу себя за лишения.

К чести моей, скажу, что с экипажем и пассажирами корабля я поступал, как истый джентльмен... Вместе со мной ехали очень богатые люди. Но я не взял ни у кого, ни одного стерлинга, ни одного доллара, хотя меня и соблазняли маленькие золотые круглые монетки, от которых я совсем отвык у себя на родине. На прощанье мне очень хотелось крепко пожать руку капитану, славному и доброму малому, -- но я вспомнил, что -- чего доброго -- могу впутаться еще в какую-нибудь неприятную историю, и решил скромно сойти на берег...

III.

Чем прежде всего должен был ознаменовать свое прибытие в город человек, который всю жизнь проводил только в нужде и погоне за заработком, переписывая скучные ненавистные счета?

Разумеется, тем, чтобы достать больше денег... Вот почему с вокзала я сейчас же отправился в одну очень известную банкирскую контору. Кассир, старичок с зализанными волосами на желтой лысине, принимал и подавал в окошечко деньги. Дождавшись удобного момента, я протянул руку и схватил кипу ассигнаций.

-- Кар-ра-ул!.. Гр-р-а-бят!.. -- раздался отчаянный вопль.

Второпях я рассчитал плохо. Деньги не были пропитаны составом, и теперь на глазах у публики, находившейся рядом, волшебно поплыли в воздухе. На крик кассира писцы и сторожа устремились к ним. Еще мгновение и меня сжало бы вокруг тесное живое кольцо, из которого не выбраться... Мне ничего не оставалось делать, как немедля опустить добычу в карман и исчезнуть среди общего смятения, растерянности и ужаса.

Так за день обошел я несколько нужных мне учреждений. К вечеру мои карманы отдувались, тяжело насыщенные сторублевыми и тысячерублевыми билетами (мелких ассигнаций в роде десяти- и двадцатипяти-рублевок я не брал -- не хотелось перегружаться). По приблизительным расчетам, у меня в кармане было около миллиона рублей... Я человек не жадный, -- и прекратил дальнейшие хождения, считая, что этой суммы пока вполне достаточно для начала моей широкой деятельности...

Часов в шесть-семь вечера, утомленный я возвращался домой, невидимо примостившись в качестве духа на чей-то автомобиль, рядом с незнакомым мне, дремавшим господином.

IV.

В волнении подымался я по грязной и плохо освещенной лестнице чёрного двора.

"Как-то чувствует себя Анета одна, в моем отсутствии?.."

Со времени моего исчезновения прошло полгода... О себе я не подавал никаких вестей...

-- Бедная Анета! -- вздыхал я у дверей... -- Может быть ты уже не однажды оплакивала мой труп?.. Сколько слез пролито тобою в тоске разлуки!

Я позвонил... Квартирная хозяйка отперла дверь. И пока она удивлялась, что никого нет, -- я боком проскользнул мимо неё в коридор. Стараясь быть незамеченным, чтоб сделать жене приятный сюрприз, я вошел в свою комнату... И... и...

Не веря глазам, я отшатнулся...

Моя жена сидела за круглым столом. Рядом на кушетке расположился наглый и красивый грузин Лошакидзе, которого я десять лет тому назад выгнал из квартиры. Нахал утверждал, что он князь, когда он на самом деле был всего только агентом табачной фабрики.

Я стиснул со злобой зубы и стал около комода с мыслью:

-- Хорошо же!.. Посмотрю, голубчики, что вы будете делать!..

Грузин встревоженно подошел к двери, осмотрел везде и возвратился на свое место...

Я обратил теперь только внимание на то, что на столе горкой были сложены набитые папиросы и табак. И не понимал, что это могло значить...

Грузин как ни в чем не бывало продолжал:

-- Ваши глаза!.. О-о!.. Ваши красивые глаза!..

Анета -- потупившись -- набивала папиросы, и тонкие худые пальцы её дрожали...

Тут я уже не вытерпел... Главное -- мне показалось обидным, что оба они не обращали на меня внимания, словно меня нисколько не касалось все!

О, легкомысленные женщины!.. Как быстро вы порываете нити прошлого!..

Я с бешенством стукнул кулаком по комоду. Круглое туалетное зеркальце упало и разбилось...

-- Боже мой!.. что такое?.. -- суеверно вскрикнула жена.

Хвастунишка грузин поднялся, дрожа от страха, схватился

за кинжал, заткнутый за пояс, и пробормотал:

-- Э... э!.. Это что за дур-рачество!..

Кровь волной хлынула мне в лицо...

"Это я дурак?.. Хорошо же!.. Я покажу вам дурака!.."

Хотелось броситься на наглеца и пронзить насквозь ему сердце вместе с синим чекменем. Но я пересилил себя и только заскрежетал в ярости зубами:

-- Хор-рошо-же!.. Вы еще меня вспомните!.. Я придумаю для вас обоих такое наказание, от которого запляшут чертики в аду!..

И я крикнул:

-- Вон отсюда, мер-рзавец!..

Оба опрометью бросились в ужасе из комнаты, а следом за ними и я.

V.

Тысячи разных планов кружились в голове.

"Убить обоих?.. Воспользоваться тем, что Анета суеверна, -- поселиться незримо в квартире и преследовать обоих, подобно загробному духу?.."

Я пока не остановился ни на одном плане... И со злости решил отправиться в квартиру своего начальника, старшего бухгалтера Чебурахина, который все время службы отравлял мне существование бесконечными придирками и выговорами. Хотелось вылить куда-нибудь свое накипевшее чувство.

В квартире Чебурахина было много света и шума. Собрались гости. Оживленно говорили и смеялись. Еще в прихожей я услыхал вдруг свою фамилию -- "Сверчков, Сверчков" и остановился.

Говорили обо мне... Что я загадочно исчез, и недавно моя жена обращалась в контору за пособием.

-- Удивляюсь тому, что случилось!.. -- говорил Чебурахин. -- Человек -- словно провалился в ад... Правда, покойный Сверчков (Это я-то покойный!.. Каков нахал?.. А?..) был очень неисправен по службе, и это наводило меня на подозрения, не пьет ли он запоем... (А-ах ты, р-ро-жа!.. Да знаешь ли ты, что я не всегда позволяю себе это удовольствие даже по большим праздникам!). Манкировал обязанностями... (Что-о?.. А ты, подлец, хотел бы загнать меня работой в гроб!..). При том говорит, что это был ревнивец и невозможный в семейной жизни человек!.. (Вот как!.. Да ты пробовал ли со мною жить?.. А-а?..). Вообще это был субъект, не стоящий внимания... ("Субъе-ект"?.. Твое счастье, что "я" не "я", а то показал бы я тебе "субъекта"!..). И на всех этих основаниях я решил отказать его жене в пособии...

Далее я не ждал... Схватил чью-то валявшуюся у вешалки старую галошу -- влетел в гостиную, где веселилась компания за столом, попивая крюшон... "Ну, и крюшон же, чёрт возьми!.. Грушевая водица, разбавленная денатуратом!.." Со всего размаху я бросил галошу в белую фарфоровую чашку, в которой плавали кусочки льда и апельсинов.

-- Вот вам!..

Прозрачная жидкость, как лопнувшая шимоза, брызнула во все стороны: на скатерть, платья, кружева, прически, жилеты и галстухи...

-- А-а-а-й!.. -- взвизгнули звучными сопрано перепуганные дамы.

-- У-у-ух!.. -- тяжело загудели мужчины, двигая стульями.

И глаза всех устремились ко входу, куда побежал Чебурахин посмотреть, что за негодяй ворвался в дом.

Разумеется, он никого не нашел.

-- Господа!.. Э-э... Уж не спиритические ли духи?.. Э-э-э... затеяли с нами эту игру?.. -- заикаясь и дрожа побелевшими губами, попробовал пошутить долговязый ферт в высоком воротничке.

Но он даже не договорил... Глаза его от ужаса полезли на лоб. Я стоял против ферта, придумывая, что бы еще такое сделать, и высунул язык.

Язык мой не был окрашен составом и теперь стал виден всем, -- толстый, красный и мокрый -- в черной пасти разинутого рта. Были еще видны крепкие и здоровые, как у лошади, зубы...

Я плюнул и с наслаждением смотрел, как посрамленные Чебурахинские гости лезли под диваны и столы...

VI.

Ну, как жить на свете после всего этого, если нет ни любви, ни правды?.. Я хотел утопиться. И -- честное слово -- в первую минуту мне нисколько не было жаль себя... Жаль было только денег, которые лежали в моих карманах... Шутка сказать, -- похоронить в водной пучине почти миллион!..

Вот почему я не утопился, а счел более разумным продолжать свое земное странствование. И, на зло Чебурахину и всем, решил залить горе вином.

Мне, конечно, нетрудно было достать все, чего бы я ни пожелал. Проникнув в винный склад, я взял там две бутылки водки, -- одну из них немедленно же опорожнил на улице, в укромном месте, а с другой зашел в первый попавшийся трактир.

В шумном и грязном зале я сел за пустой круглый столик. Слезы глупо лились-лились из моих глаз на грязную ободранную клеенку. И пьяные мысли качались в голове...

И было уже все равно, есть ли на свете Анета, или нет, -- богат я или беден, -- жив или мертв...

-- Распить еще, что ли, вторую последнюю бутылку, которая была у меня в кармане?..

Я подошел к стойке и, не обращая ни на кого внимания, прямо на глазах буфетчика схватил приготовленную для порционных закусок рыбу.

-- Ссто-ой... Что за новые фасоны объявились?.. Ты куда?.. -- потянулся за рыбой буфетчик...

И когда увидел, что рыба не слушается, а вместе с тарелкой плывет в воздухе, стал истово креститься:

-- Свят, свят, свят!.. Аминь, аминь -- рассыпься!..

В разных концах зала вскочили растрёпанные и нечёсаные фигуры, таращили испуганно глаза, крестились, пятились назад и ощупывали себя, -- не во сне ли им померещилось такое диво...

А рыба все плыла и плыла по воздуху...

Мне показалась забавной эта история. Ну, что же?.. Человеку в моем положении, право, не грех и повеселиться. Я вынул из кармана бутылку, хлопнул рукой в её донышко и вышиб в потолок пробку. Шутка моя пришлась публике по вкусу. Страх быстро рассеялся, а за столами заржали:

-- О-го-го... Здор-ро-во!.. Эй, что там за фокусник с Кальей Марьей выискался!.. Тут, брат, не фокусник, а одно слово че-орт!..

-- Да еще видно, братцы, веселый чёрт!.. Ханку дует...

-- Не ханку... А настоящая сорокаградусная...

-- С чёртом, али еще с кем, а только водки я завсегда в веселой кампании не откажусь выпить!.. -- потянулся ко мне со стаканом, выплеснув чай, какой-то посадский... -- Эй, ты... стеклянное преподобие!.. Налей-ка стакашку!..

В ответ я дурашливо приставил ко рту бутылку и немного отпил. Жидкость булькала и невидимо исчезала в воздухе.

Публика окончательно развеселилась и принялась подтрунивать над оборванцем:

-- Облизнулся, друг любезный?..

-- Выпили да не все!.. По усам текло, а в рот не попало!..

Оборванец заупрямился и, не теряя надежды выпить, принялся ловить бутылку... Я увертывался и кружился, а зрители махали мне руками и фуражками:

-- Вот так чёрт!.. Ха-ха-ха!..

-- Танцуй, -- ваше козлобородие!.. Кад-рриль!..

-- Польку!..

-- Авось до чижовки докадрилишься!..

-- А что, братцы, не позвать-ли и в самом деле полицейского?.. -- встрепенулась какая-то чуйка, ощупывая карманы. -- Там в околотке разберутся, кто чёрт, а кто жулик... Больно уж много в нонешнее время всяких чертей кругом расплодилось... Чихнуть не успеешь, как кошелек смызнут...

Предложение чуйки одобрили...

-- Верно, что надо полицию позвать!.. Не все нашему брату клопов кормить!.. Пущай и чертей по чижовкам потягают...

Признаться, и меня забавляло, как будут арестовывать бутылку.

Поэтому я с радостью встретил важного городового, который явился в полном параде, -- с револьвером в кобуре и с шашкой.

-- Гд-де аррестовать?.. Кого аррестовать?.. -- еще с порога строго прокричал он.

-- Чо-о-рта!.. Ха-ха-ха!..

-- Бутылку!.. Хо-хо-хо!..

Кругом все визжало и бесновалось. Городовой решил, что над ним смеются и обозлился:

-- Вы у меня, Иродовы дети, поскалите зубы... Я в-вам покажу, как казённого человека со служебного посту тревожить... Я вам задам чёрта с бутылкой!..

Тут я приблизился к врагу и прямо перед его носом помахал бутылкой. Он опешил, сразу потерял грозный вид и отступил назад. Но было неловко обнаруживать перед публикой страх, и через мгновение он расправил грудь и в почтительном отдалении застучал на бутылку шашкой:

-- Что за безобразие?.. Эй, ты!.. С-слышь, -- приказывают тебе!.. Н-не скандаль!.. Пшла на свое место, куды показано!..

Я кружился в воздухе, городовой топтался на месте, публика подзадоривала его:

-- Сра-азись, герой, не робь!.. Сразись с бутылкой!.. Из леворьверту ее проклятую!.. Чикни селедкой по белой маковке...

-- Э-эх, ты фараон!.. Это видно не с торговками воевать!..

Насмешки сделали свое дело. Городовой подступил ближе и

стал махать шашкой, описывая круги перед бутылкой, сперва нерешительно, потом смелей.

-- Слышь, я говорю тебе!.. Нне скандаль!.. Пшла на место, куды велено!..

Поневоле я отступал в угол... А шашка описывала круги все ближе и ближе... Вот острое лезвие сверкнуло надо мной... И...

VII.

Я проснулся... За окном тускло брезжил зимний день. Анета еще спала, положив голову на розовые руки, и во сне сладко улыбалась.

Жалко было будить ее...

"Эх, чёрт возьми!.. -- подумал я. -- Как хорошо, если бы все, что я видел, случилось наяву!.."

"Шапка невидимка!.."

Я вспоминал сон и раздумался...

И чем больше я думал, тем нелепее представлялась мне вся происшедшая история... И даже досада на себя стала закипать в сердце.

В самом деле... Как же не досадовать?.. Я получил могущественную, необъятную силу... И что я с ней сделал?.. Куда приложил ее?..

На пароходе ради белокурой англичанки я изменил жене...

Ни с того ни с сего приревновал жену к грузину... Теперь мне было все ясно... Бедная голубка и не думала изменять мне... Но ларчик открывался просто. Я оставил ее без средств к жизни. Волей-неволей ей пришлось взять у грузина работу... Она набивала для продажи папиросы... Боже мой!.. Ради заработка, ради ничтожных грошей -- ей пришлось обратиться к этому назойливому нахальному господину!.. Сколько она должна была перетерпеть?..

Теперь третье... Как жалка была моя месть Чебурахину!.. И почему ему одному?..

Но -- самое главное... Чем все закончилось?.. Пьянством и сражением из-за бутылки!.

-- Э-эх, -- ты!.. Обывательское глупое Сверчковское счастье!.. Кроме дебоширства, -- ничего ты другого не выдумало!..