Теперь, если нам говорят, что какой-нибудь общественный класс неспособен к самостоятельному культурному творчеству, то мы должны понять это таким образом, что данный класс неспособен к самостоятельной организации, к сплочению своей массы и установлению живой связи своего опыта. Если так говорят о рабочем классе, то мы сразу видим, что это даже, в сущности, не клевета, ибо нельзя назвать клеветой то, что так явно противоречит очевидности — а безнадежная мечта тех, кого устрашает и огорчает происходящий в действительности процесс организации новых общественных сил.
Когда же нам разъясняют, что своей собственной культурной жизни пролетариат не в силах развить потому, что рабочим индивидуально не хватает свободного времени, а также обеспеченности, то в этих соображениях обнаруживаются две существенных ошибки:
во-первых, весь культурный процесс представляется в грубо-индивидуалистических формах — в виде писания книг отдельными авторами, рисование картин отдельными художниками и т. под.; сразу упускается из виду вся та часть культурной работы, которая протекает в массах анонимно и безлично, слагаясь из неуловимо-малых элементов; а это и есть основная, первичная часть классового творчества, и наиболее значительная;
во-вторых, работа индивидуальная понимается ложно, как нечто первоначальное и абсолютное, не вытекающее из самого существа жизни коллектива, и потому настолько случайное, что оно не будет реализовано, если у той или другой отдельной личности не окажется значительного досуга и достатка.
С нашей точки зрения отнюдь не существенно, будет ли идеолог данного класса или группы принадлежать к ним по своему личному социальному положению, или не будет. Не все ли равно, в ком найдет временное персональное выражение коллективная творческая сила? Вопрос только в том, насколько будет полным и совершенным это выражение. Маркс мог тысячу раз быть буржуазным интеллигентом, — но если бы его идеи были продуктом буржуазно-интеллигентской мысли, то их социально-организующая роль и ограничилась бы этим кругом. В действительности, именно там она ничтожна, и даже скорее убывает, чем усиливается, тогда как среди пролетариата она уже теперь огромна, и непрерывно возрастает.
Лет пятнадцать тому назад, когда распространение марксизма среди русских рабочих было ничтожно, мне сообщали такую историю. Один разъезжавший с просветительными целями товарищ, пробравшись на фабрику в захолустном селе, наткнулся там на кружок рабочих по характеру чисто дружеский, а отнюдь не политический. Рабочие эти не имели никаких научных книг, и не слыхали о существовании Маркса; но собираясь вместе и обсуждая условия своей жизни, они самостоятельно пришли к основным положениям теории прибавочной стоимости. Я не мог лично проверить фактов, но источник был весьма достоверный и, до существу дела, вряд ли тут можно видеть что-нибудь исключительное и странное. Не очевидно ли, что учение о прибавочной стоимости охватывает явления, жизненно важные именно для наемных пролетариев, и притом с той точки зрения, которая для них в наибольшей мере естественна и понятна. А для буржуазной интеллигенции ни материал, сгруппированный в этом учении, не представляет непосредственного насущного интереса, ни способ его группировки и освещения не вытекает из ее общественной позиции. Представление о безличном, коллективном труде, как единственной основе всякой данности, всего меньше могло бы получиться на почве практического опыта буржуазной интеллигенции, труд которой так индивидуален по форме и так индивидуализирован по содержанию, работа которой оплачивается так разнообразно, в прихотливой зависимости не только от личных способностей, но зачастую даже и от удачи.
Подобным же образом било бы в высокой степени странно думать, что теория исторического материализма возникла из интеллигентского опыта. Базисом общественного развития она признает производительные силы социальной системы, т. е. совокупность ее средств производства и ее рабочих сил: со всем этим интеллигенция всего меньше имеет дела. Живя по преимуществу в сфере «духовной» работы, она сама по себе наиболее склонна к социальному идеализму, к признанию идей за движущие силы социального бытия. Наоборот, для пролетария «производительные силы» — это та сфера, в которой протекает его ежедневный труд, вырастающие из них экономические отношения — это та область, где идет его насущная социальная борьба; и наблюдая различие своей точки зрения и точки зрения предпринимателя на одни и те же, очень простые вещи, пролетарий легче всякого другого должен чувствовать зависимость идей от экономических интересов и отношений[12]. Незаметно и непрерывно из бесчисленных мелких и крупных фактов обыденной жизни, накопляется в пролетарской душе тот опыт, для которого социально-философская теория Маркса является прямым выводом и обобщением.
Для меня до сих пор остается интересной психологической загадкой, почему я не мог найти в марксистской литературе отчетливого выражения мысли о том, что идеология, или духовная культура, выполняет организующую функцию в жизни общества, групп и классов. Взявши исторически материализм без этой концепции, мы получаем крайне странное и нелогичное положение для тех, кто ставит себе задачей жизни развитие классового самосознания, т. е. идеологии коллектива. Выходит так, как будто люди хотят содействовать перестройке общества непременно с верхнего этажа, а не хотят касаться ни фундамента, каковым являются производительные силы, ни первого этажа — экономических отношений, вообще — направляют свою работу не в глубину социального бытия, а на его поверхность.
Наоборот, наша концепция сразу устраняет недоразумение: развивать классовое самосознание — значит организовывать классовую силу.