Многие специалисты, вероятно, скажут, что предлагаемая нами реформа в способах изложения и освещения наук просто смешивает науку с ее историей, представляемой с точки зрения социального материализма. Они будут утверждать, что для познания выгодно разделение этих двух его сторон, что объективное содержание научных понятий вовсе не зависит от их социального происхождения, и должно даваться в популяризациях совершенно отдельно от него, именно в интересах упрощения, облегчения дела; в противном же случае на изучающего возлагается сразу двойная задача, весьма разнородная в двух своих частях, — и это должно запутать и затруднить его. Нельзя отрицать, что для специалистов, для людей отвлеченного познания и суженной практики, такое отношение к данному вопросу не только естественно, но также и правильно: их мышление неизбежно будет спутываться и теряться при всякой попытке воспринимать научные идеи, как живые формы, имеющие определенную историю, определенное место в социальном процессе, а не как мертвые, застывшие схемы.
Но ведь не для этих абстрактных людей и предназначается новая демократизация знаний, — а для людей широкой, конкретной, сознательно-преобразующей мир практики. Для «филистера специальности» (выражение Маха) новая энциклопедия будет столь же мало поучительным и неприятным чтением, как безбожная энциклопедия XVIII века — для верных католиков того времени.
Совершенно неверен тот взгляд, будто объективное содержание научной идеи не зависит от ее генезиса, и может быть усвоено полно и точно без отношения к нему. Мысль есть живое орудие практики, а все живое постигается глубоко и прочно только понятое в его развитии. В сущности, даже мертвым орудием, таким как машина, нельзя законченно овладеть, зная его лишь статически, в его данном устройстве и применении, вне связи с историей его выработки из других орудий. Можно, разумеется, научить солдата стрелять из магазинного ружья, не объясняя ему происхождения этой удивительной машины; но ведь можно, пожалуй, не объяснять ему и самого механизма, а обучить его только правилам заряжания, прицела и т. д. Это будут разные степени несовершенства в отношении человека к орудию. Во втором случае, малейшей порчи, малейшего расстройства в механизме будет уже достаточно, чтобы он стал бесполезен, потому что тот, кто его применяет, абсолютно неспособен исправить нарушение. В первом же случае дело, конечно, не так плохо; но полного понимания механизма все же налицо нет; все дальнейшее усовершенствование орудия остается в руках немногих специалистов, знающих пути, которыми шла техника в развитии этого и других механизмов, и способных пользоваться разными комбинациями или вариациями раньше применявшихся методов: базис технического прогресса сужен, коллективное творчество, идущее к великому через накопление неуловимо-малых величин, ограничено и ослаблено. К орудиям живым — понятиям, идеям — все это относится еще в несравненно большей степени; здесь сознательность более глубокая, охватывающая не только статику орудия, но и его динамику, его историю, гораздо необходимее. Знать описательную анатомию и даже описательную физиологию живого существа еще не значит понимать его жизнь, познавательно овладеть ею, предвидеть условия и возможности ее развития. Так же недостаточно знать содержание идеи, каким оно является в данный момент: в ее прошлом лежит ключ к ее будущему.
Уже Эрнст Мах в некоторых своих монографиях, как «Механика», «Учение о теплоте», соединяет изложение науки с изложением хода ее развития, в результате чего получается разрушение многих укоренившихся в науке предрассудков и фетишей, загромождающих познание. Но и этот лучший из идеологов интеллигенции далек от мысли систематически связывать изменения научных идей и методов с условиями и потребностями социально-трудового процесса, хотя в общей форме он и признает эту связь. Для нас же именно в ней суть дела: она оденет абстрактные понятия плотью и кровью той жизни, из которой они рождаются, органическую часть которой они составляют. Сведя экономическую жизнь общества к ее коллективно-трудовой основе Маркс показал способы предвидеть ход экономического развития. Сведя познание к его коллективно-трудовой основе, мы найдем способы предвидеть ход познавательного развития. Здесь мы также получим возможность направлять свою работу с объективным ходом исторического процесса.
Неверно было бы думать, что науки в новом их освещении будут изучаться с большим трудом, чем в их теперешнем, отвлеченном виде. Для людей практики они будут гораздо понятнее, как организующие формы практической жизни, чем оставаясь голыми схемами абстрактного мира истин. Это будет не усложнение, а напротив, упрощение науки[18]. Не только в философии, но даже в естествознании целый ряд вопросов возникает благодаря именно оторванности мышления от практики; и эти вопросы отпадают при восстановлении связи обеих частей опыта.
Так напр., концепция «энергии» до сих пор представляется в «позитивной» науке чем-то таинственным или, по меньшей мере, спорным. Имеются два крайних ее понимания, субстанциальное и символическое, а между ними ряд промежуточных оттенков. Для одних это — некоторая «сущность», заключенная внутри явлений, в определенных количествах, из чего иные делают даже вывод о том, что сумма ее в природе ограничена; для других это — чистый символ, применяемый для удобства в группировке явлений. Оба эти взгляда, как и все промежуточные между ними, сразу должны быть отброшены, как только мы поймем, что «энергия» — это просто технический принцип машинного производства; и сущность ее заключается в том, что общество, подчиняя себе природу, одни ее процессы делает источником для получения других процессов; в этом и состоит «энергетическая», т. е. социально-практическая эквивалентность явлений. Перед нами, значит, не «субстанция» природы, но и не простой символ, а определенное, активно-целесообразное отношение к ней со стороны трудящегося и познающего коллектива.
На таком пути создается целостное мировоззрение, в основе которого лежит работа, реально преобразующая мир.