Если фетишизм социальных норм обусловлен дроблением коллектива, маскирующим этот последний, и скрывающим его от мышления личности, то пролетарская культура, основанная на объединении людей в новый коллектив, очевидно, не нуждается в фетишизме, и должна с ним покончить. Так это и происходит в действительности.
Пролетариат вырабатывает то, что обыкновенно называют его «нравственным» и его «правовым» сознанием; у него складываются даже особые внешние формы общения, подобные «правилам приличия». В сущности, здесь эти термины применяются весьма неточно: новые явления слишком глубоко отличаются от старых, обозначаемых теми же словами.
Так, принято говорить, что «моральный принцип» рабочего класса — товарищеская солидарность. Но трудно даже сравнивать ее со всеми когда-либо существовавшими моральными принципами. Чтобы быть ей верным, для этого пролетарию вовсе не нужна санкция верховного авторитета; и не требуется, чтобы она предписывалась «голосом долга», независимым от всяких человеческих чувств и интересов, требующим подчинения, «потому что он есть долг». Для сознательного члена коллектива ясно, что товарищеская солидарность — это основная потребность коллектива, необходимое для него условие жизни и развития, и что она возникает из его фактического сплочения в труде и социальной борьбе. Штрейкбрехер внушает презрение другим рабочим и отвращение себе самому не по той причине, что он нарушил повеление абсолютного авторитета, — совсем напротив, все абсолютные авторитеты предписывают ему покорность господствующим; и не потому, что он не послушался категорического императива долга, который требует повиновения без всяких мотивов. Причина ясна: штрейкбрехер подрывает силу коллектива, вредит ему, внося в него дезорганизацию. Жизненный смысл принципа ясен, потому что отношения между людьми в новом коллективе просты и прозрачны.
В организациях пролетариата вырабатываются и применяются определенные уставы, правила которых могут казаться подобными «правовым нормам». Если правила эти бывают демократичны, дают членам организаций равные «права», то для коллективиста причина не в том, что такого равенства требует «абсолютная справедливость», что неравенство было бы нарушением свыше установленного или же «естественного» права участников. Дело сводится просто к тому, что организация пролетарского происхождения и состава не может успешно функционировать при иных условиях, что иные нормы мешали бы развитию сплоченности, а значит и силы организации, потому что противоречили бы тенденциям и отношениям всего коллектива, часть которого она составляет. И здесь нет иной мотивировки и санкции, кроме потребностей коллектива.
Обычная пролетарская форма обращения — титул «товарищ», может показаться однородной с буржуазными и феодальными «нормами приличия». Однако, ее обязательность заключается вовсе не в том, что «так принято», и что всякое иное обращение между членами пролетарских организаций было бы «неприличным». Слово «товарищ» выражает ту же солидарность, которая во всех областях классовой жизни служит принципом, нормирующим отношения между рабочими, культурно-организующим пролетариат. Для коллективиста здесь оно, очевидно, служит демонстрацией и в то же время закреплением классового единства, противопоставлением коллектива всей остальной социальной среде, — не пустой традиционной формой вежливости, а одним из организующих моментов, хотя и второстепенных. Если, положим, кто-нибудь в раздражении от личных обид, отказывается применять обычное обращение к другому члену коллектива, то это вызывает протест вовсе не из-за того, что первый ведет себя «неприлично», «нарушает законы вежливости», и т. под., а из-за того, что он вредит интересам коллектива, ослабляя в нем самом доверие к его единению, а во враждебных ему классах — страх перед этим единением.
С тех пор как история знает нормы нравственности, права, обычая и т. под., их постоянной и жизненно-необходимой чертой был их фетишистически-императивный характер, немотивированная принудительность. Их объективные мотивы, их социальный генезис были скрыты под этой принудительностью. Как видим, совершенно иного типа те нормы, которые вырабатываются классовой жизнью пролетариата. Это — нормы целесообразности для коллектива. Их мотивы и генезис непосредственно и открыто в них даны: интересы организованной системы, ее практика. Вот почему мы и считаем, что к таким нормам неправильно применять прежние термины — мораль, право и т. под., — так же неправильно, как напр., научно-социалистическому мировоззрению присваивать название религии. Авторитарность была конститутивным элементом всех исторически явственных доныне религий; где ее нет, там употребление слова «религия» придает только неверный оттенок понятиям об изучаемых явлениях. Столь же неверный оттенок придается понятиям тогда, когда говорят о пролетарской «нравственности», пролетарском «праве» и пр. Принципиально новые культурные формы требуют для себя новых понятий.