Дважды Рожденный, как привык теперь профессор сам называть себя, был удовлетворен: он окончательно убедился, что он не совсем был чужд новому человечеству. Правда, он был для теи не чем иным, как только троглодитом, — почти тем же, чем бы для него самого был настоящий пещерный человек, но тем не менее он не чувствовал себя больше одиноким. Ему казалось, что в великих достижениях, которыми пользовалось человечество теперь, была заложена частица его самого. Оборот космической турбины был ударом его собственного сердца, дрожь воздуха от выстрелов по холодной смерти была вибрацией его мысли.
И ведь верно! Смерть многолика. Именно по одному лику ее, вернее, по морде, стреляли два раза в день и били ее... И вместо безжизненных холодных полей холодной смерти загоралась радостная, жаркая, волнующая жизнь!
Он чувствовал радости новых людей!
Но у новых людей была и скорбь — скорбь от невозможности достигнуть те миры, которые каждый вечер неизменно зажигались в небе, и горели то ровным, то трепетным, но всегда одинаково зовущим светом.
Была у человечества сказочная красивая мечта: оно хотело летать наяву так же, как оно летало во сне.
Люди сделали воздух своей родной стихией.
Но тут же родилась еще более прекрасная мечта: другие неизведанные миры звали людей к себе.
Но вот слышится глухой гул. Что это? Ах, да: это дерзкие теи обстреливают небеса. Они завоевывают себе место под солнцем. Каждый выстрел — шаг вперед. Сколько калорий тепла сохранит он у поверхности земли? У них это точно подсчитано, они точны и аккуратны, эти теи. Что это сегодня стрельба дольше как будто продолжается? Или это профессору показалось?
Стрельба закончилась.
А ведь, в сущности, это — старая мысль, которую теи претворяли в дело. Ведь и тридцать тысячелетий назад были великие умы, которые уже тогда верно определили влияние углекислоты на температуру на земле. Правда, никто тогда не думал, что можно искусственным образом изменить климат в определенных областях, насытив воздух углекислым газом, но возможность такого естественного процесса доказывалась определенно. Вулканы, уверяли ученые, могут доставлять колоссальное количество углекислоты, именно это обилие выброшенной из недр земли углекислоты и было причиной повсеместного жаркого климата в каменноугольное время.
Теперь теи углекислотой гонят льды на север, к полюсу!
— Мы скоро и полюс растопим! — говорил Эйс.
Что ж, и это возможно.
Профессор вынул свой комбинированный карманный аппарат. Почему-то листочки электроскопа оказались отодвинутыми друг от друга. Это явление привлекло его внимание. Раздумывая о причине этого непонятного явления, он соединил листочки электроскопа и поднес его к аккумулятору: листочки мгновенно разошлись. Он по возможности унес дальше электроскоп, но через час листочки его были все в том же разобщенном положении.
— Чорт возьми! — воскликнул профессор. — А ведь, случай, кажется, из ряда вон выходящий!
Он вновь и вновь заряжал электроскоп, но результат был все тот же: сам собой электроскоп, как это бывает при обычных условиях, не разряжался.
Он несколько раз тщательно изолировал электроскоп, далеко уходил от хижины, боясь, что электроскоп каким-нибудь образом индуцируется, но все это приводило к тому же: листочки электроскопа отталкивались во всех случаях.
Занятый своими экспериментами, профессор не заметил, как прошло время. Вдруг электроскоп начал вести себя прилично, то-есть, предоставленный самому себе, лишенный воздействия электрического поля, очень быстро разряжался.
Но как раз в это время Эйс дал сигнал к новой стрельбе.
— Изумительно! — подумал профессор. — Я, стало быть, провозился с электроскопом около двенадцати часов.
И странное дело: вскоре, после прекращения стрельбы, электроскоп вновь начал «дурить», то-есть, будучи заряжен, не разряжался до следующей очередной стрельбы.
Проходили дни, а профессор продолжал экспериментировать, и все с теми же результатами. Самое любопытное во всем этом было то, что в местностях, где не было установок по борьбе со льдами, то-есть всюду на земле, электроскоп вел себя нормально Профессор помнил это хорошо.
Невольно сама собой напросилась мысль:
— А не связано ли все это со стрельбой?
Раз появившись, мысль продолжала работать в определенном направлении. Профессор уже не производил опытов, а думал долго и упорно, — думал до тех пор, пока догадка не перешла в твердую уверенность. Наконец, он проделал последний опыт: небольшую порцию той газовой смеси, которой теи удерживали теплоту на земле, он поместил в плотный сосудик, в котором был спрятан также и электроскоп. Опыт он проделал далеко от места стрельбы. Целых три месяца электроскоп не разряжался, будучи заряжен один раз и затем изолирован.
Это было уже слишком для профессора, и он вернулся к Эйсу в сильно возбужденном состоянии.
— Эйс! — еще издали не своим голосом закричал он. — Смотри сюда!
— Смотрю: в стекляном ящике заряженный электроскоп.
— Ты ничего особенного не замечаешь?
— Признаться, ничего. Да, замечать, по-моему, нечего.
— Имей в виду, что электроскоп больше трех месяцев в таком состоянии.
— Если ты что-нибудь понимаешь, то объясни.
Профессор подробно рассказал про свои опыты и затем добавил:
— Тебе известно, что, если заряженный электроскоп оставить, то он постепенно разрядится. Таково влияние космических лучей. Этот электроскоп я зарядил очень давно, и ты видишь, что заряд все еще остается на нем.
— Ты хочешь сказать...
— Я хочу сказать, что сейчас доступ сюда космическим лучам затруднен. И знаешь, что является непреодолимой преградой для них?
— Неужели... Я замечал, что ты экспериментировал что-то такое...
— Та смесь газов, которую твоя сотня пушек дважды в день стреляет в высь, — вот преграда, которую космические лучи преодолеть не могут. Конечно, здесь нужны более тонкие, более тщательно обставленные опыты, но уже и теперь я твердо убежден, что именно та газовая смесь, которую тысячами тонн выбрасывает ежедневно в воздух, непроницаема для космических лучей. Если тонкую и легкую оболочку межпланетной ракеты наполнить легкой газовой смесью, то она вполне защитит людей от действия космических лучей. Таким образом, проблема межпланетных сообщений будет разрешена. Все говорит за то, что я по праву приобрету себе место среди нового человечества.
Пораженный Эйс долго и сосредоточенно молчал, пока к нему вернулся дар речи:
— Да, это, повидимому, серьезно, и твое открытие перевернет судьбу нашей планеты.
Вдруг Эйс перебил себя и закричал:
— Да здравствует Дважды Рожденный! Я первый с тобой полечу в газовом межпланетном корабле!
— Теперь, милый Эйс, и ты, я вижу, начинаешь думать, что и троглодит способен на что-нибудь путное...
— Нет, друг мой, не то! Я вижу впереди человечество, владеющее всей солнечной системой. Вооруженное точными знаниями, оно сумеет регулировать космические силы и изменит бег планет. Можно будет говорить о курсе Луны, как мы теперь говорим о курсе воздушного корабля... Человечество подчинит себе жизнь и смерть, овладеет тайнами Вселенной...
— Ты заврался, Эйс, — охладила его Ли, вышедшая из хижины во время его тирады. — Что ты без толку орешь в честь Дважды Рожденного: да здравствует, да здравствует! Лучше бы вместо хвалебных криков устроить ему приличную операцию. Ему давно уже необходимо обновить почки, печень, вырезать половину ужасного живота и изменить пигменты крови, ибо хотя седина ему и очень к лицу, но лучше все же пусть он будет черный. Раньше он был черный.
И Ли нежно взяла профессора за руку.
В это время стало темнеть, и все трое согласно уставились на Венеру, загоревшуюся красивым зеленовато-голубым светом.
— Через несколько часов передовое человечество будет в большом волнении, — сказал Эйс, направляясь к радиоаппарату.
Профессор посмотрел в глаза Ли: в них отражался нежный голубой свет далекой планеты.