Штурм Севастополя.
(27-го августа (8-го сентября) 1855 г.).
26-го августа (7-го сентября), пополудни, генерал Боске, созвав начальников дивизии и бригад, а равно генералов инженерной части и артиллерии своего корпуса, объявил им, что, по приказанию главнокомандующего, будет произведен решительный штурм на следующий день в полдень. Затем, изложив общий план нападения и предварив, что каждый из главных начальников получит особую инструкцию, Боске предложил генералам обозреть и изучить местность, на которой им придется двигаться и действовать. Вместе с тем, он приказал им соблюсти, на счет времени штурма, глубочайшую тайну. Еще на военном совете, 22-го (3-го сентября), было решено повести главную атаку на Малахов курган, устремив туда наибольшие силы; но, вместе с тем, для развлечения внимания Русских, атаковать их на всех пунктах, начав однако же второстепенные атаки не прежде, как по взятии Малахова кургана. Штурм был назначен в полдень -- а не на рассвете -- именно потому, чтобы атаковать нас в такое время, когда мы не ожидали нападения. с тому же Союзники опасались диверсии со стороны русской армии, действовавшей в поле: если бы штурм начался на рассвете, то вспомогательная армия успела бы в тот же день придти на реку Черную и атаковать Союзников с тыла; напротив того, при начатии штурма в полдень, русская армия не могла собраться до наступления сумерек и должна была отложить нападение до следующего утра. Наконец, чтобы обеспечить взаимное содействие различных частей войск и избежать ошибок, подобных той, которая случилась 6-го (18-го) июня, решено было не подавать никакого сигнала для начала штурма; а при определении назначенного времени руководиться часами генерала Пелисье, по которым начальники частей войск и английский главнокомандующий, генерал Симпсон поставили свои часы утром 27-го августа (8-го сентября) (1).
Диспозиция к штурму заключала в себе следующие распоряжения:
Для правой (главной) французской атаки, под общим начальством генерала Боске, назначены три колонны: левая, генерала Мак-Магона, из его дивизии, резервной бригады генерала Вимпфена и двух батальонов гвардейских зуавов, всего же в составе 19-ти батальонов, числом до 10 тыс. человек, должна была штурмовать Малахов курган. Средняя колонна, генерала Ламотружа, из его дивизии и четырех гвардейских полков, в составе 21-го батальона, числом также до 10-ти тыс. человек, назначена для атаки куртины между Малаховым курганом и 2-м бастионом и позади-лежащей второй оборонительной линии. Правая колонна, генерала Дюлака, из его дивизии, бригада генерала Мароля (дивизии д'Ореля) и батальона гвардейских стрелков, всего в составе 20-ти баталионов, числом до 8-ми тыс. человек, должна была штурмовать 2-й бастион (petit redan); и овладев им, обойти с левого фланга вторую оборонительную линию. При каждой из штурмовых колонн находились: по две команды сапер и пехотных рабочих, одна с перекидными мостами и лестницами, а другая с укороченным шанцевым инструментом, для проложения пути штурмующим войскам; команда минер, для отыскания контр-мин и уничтожения приводов; команда артиллеристов, для заклепки, либо расклепки орудий; кроме того, колоннам, назначенным для штурма Малахова кургана и 2-го бастиона, приданы особые артиллерийские команды, для переноски в занятые укрепления небольших мортирок (7-фунтов.) и для действия из этих орудий (2).
Атака 3-го бастиона (grand redan) была предоставлена Англичанам, которые уже штурмовали это укрепление 6-го (18-го) июня. Главнокомандующий английской армии поручил непосредственное начальство над войсками в день 27-го августа (8-го сентября) генералу Кодрингтону. Для штурма назначены две дивизии: 2-я, Маркгама и легкая, самого Кодрингтона, а в главный резерв -- дивизии: шотландская, Колин-Кемпбеля, и 8-я, Эйра. Число всех этих войск простиралось до 10,720-ти человек, которые были распределены следующим образом: штурмовые колонны генерала Ширлея и полковника Виндгама, вообще состоявшие из 1,000 охотников 2-й и легкой дивизий, в голове коих должны были идти 200 стрелков и 320 сапер и рабочих, с лестницами и шанцевым инструментом, а в хвосте -- 200 сапер и рабочих, также с шанцевым инструментом. Позади штурмовых колонн следовали, один за другим, три резерва: первый -- в 1,500, второй -- в 3,000 и третий, главный -- в 4,500 человек (3).
В левой французской атаке, под главным начальством генерала де-Салль, назначены: правая колонна (сардинская бригада генерала Чиальдини), в составе 5-ти батальонов, числом 1,200 чел. и средняя (дивизия д'Отемара), в составе 11-ти баталионов, числом 4,000 челов. против 4-го бастиона (bastion du mat); левая колонна (дивизия Левальяна), в составе 13-ти батал., числом 4,300 человек против 5-го бастиона (bastion central), За ними, в резервах, должны были следовать дивизии Буа и Пате, всего 26 батальонов, в числе до 9,000 человек (4). Для содействия пехоте правой французской атаки, приказано иметь в готовности, утром в день штурма, 24 полевых орудия на бывшей Ланкастерской батарее и 12 орудий в редуте Виктория; а для содействия левой атаке -- 24 орудия, поставя лошадей, по возможности, в закрытой местности и снабдив прислугу лямками, на случай передвижения орудий на людях (5).
Для охранения тыла Союзных армий, со стороны реки Черной, оставлены: одна бригада из дивизии д'Ореля, в составе 7-ми батал. при 24-х орудиях, числом 2,700 человек, против Инкермана; обсервационный корпус генерала Гербильона, в числе 20-ти тыс. чел. при 100 орудиях, на Сапун-горе и на Федюхиных высотах; сардинский отряд генерала Ламармора, в числе 8-ми тыс. челов. при 36-ти орудиях, на Гасфортовой горе и у сел. Комары; кавалерия генерала д'Алонвиля, в числе около 2-х тыс. челов. в Байдарской долине. Наконец, английский корпус (две пехотные и одна кавалерийская дивизии), в числе 8-ми тысяч, и 20 тыс. Турок, под начальством Османа-паши, были расположены у сел. Кадикиой, впереди Балаклавы (6).
Для охранения же левой французской атаки, со стороны карантина, была назначена бригада генерала Соль, в числе около 2-х тыс. челов., поставленная в траншеях на Кладбищенской высоте (7 ).
Таким образом против Корабельной стороны штурмовые колонны и резервы их находились в числе 38,720 штыков; а против Городской стороны -- 18,500 штыков. Для охранения же их с тыла и флангов, было оставлено 62,700 человек; следовательно, у Союзников в сей день наличное число войск вообще простиралось до 120-ти тыс. человек.
Гарнизон Южной стороны в день штурма был расположен следующим образом:
На береговых батареях: Александровской, No 8 и No 10, под начальством генерал-майора Пихельштейна, 2 батальона, в числе 800 человек (8).
На Городской стороне, под начальством генерал-лейтенанта Семякина, 40 батальонов с 16-ю запряженными орудиями, всего 17,200 челов., а именно: на 1-м отделении (на 6-м и 5-м бастионах с смежными батареями), под начальством генерал-майора Хрущова, 12 батал., в числе 5,000 человек (9); на 2-м отделении (4-м бастионе и смежных батареях), под начальством генерал-майора Шульца, 12 батальонов, в числе 6,000 человек (10); в главном резерве Городской стороны 5-я пехотная дивизия, в составе 16-ти батал., числом в 6,200 челов., введенная в Севастополь во время шестого (последнего) бомбардирования, и 16 запряженных орудий (11).
На Корабельной стороне, под начальством генерал-лейтенанта Хрулева, 54 батальона, три дружины и 28 запряженных орудий, всего 23,300 челов., а именно: на 3-м отделении (3-м бастионе), под начальством генерал-лейтенанта Павлова, 13 батал. и одна дружина, в числе 7,500 челов. (12); на 4-м отделении (на Малаховом кургане), под начальством генерал-майора Буссау, 9 батальонов, в числе 3,560 челов. (13), и в непосредственном резерве 4-го отделения под начальством генерал-майора Лысенко, 8 батальонов и одна дружина, в числе 3,500 челов. (14); на 5-м отделении (на 2-м и 1-м бастионах), под начальством генерал-майора Сабашинского, 9 ╬ батальонов и одна дружина, в числе около 3,800 челов. (15); и в непосредственном резерве 5-го отделения 5 ╪ баталион., в числе 1,500 человек (16); в главном резерве Корабельной стороны 9 батальонов, в числе 3,500 человек и 28 запряженных орудий (17).
Всего же в Севастопольском гарнизоне было: пехоты 96 батал. и 3 дружины, в числе 41,300 человек, один стрелковый батальон, 400челов.; 2 ╬ батал. сапер, до 1,100 челов.; в прислуге артиллерии 4,000 моряков и 2,200 человек сухопутного ведомства. А число людей вообще 49,000.
Вечером, накануне штурма, все начальники французских пехотных дивизий, а равно начальники артиллерии и инженеров, получили от генерала Боске приказ по войскам, который должно было прочесть в каждом батальоне в 8 часов утра, когда войска уже станут строиться к бою. В этом приказе, Боске, напоминая взятие наших передовых укреплений, 26-го мая (7-го июня), и победу на Черной, 4-го (16-го) августа, и умолчав об отбитом штурме, 6-го (18-го) июня, вызывал своих солдат нанести последний, смертельный удар Русским, взятием Малахова и Севастополя (18).
С рассветом 27-го августа (8-го сентября), как и в прежние три дня, неприятель открыл жесточайшую канонаду, направляя преимущественно огонь на Малахов курган и 2-й бастион.
Наши секреты, в продолжении ночи, доносили о сборе в неприятельских траншеях значительных сил и мы готовились к отражению штурма: орудия были заряжены картечью, банкеты заняты пехотою, резервы поставлены вблизи укреплений. Но прошло несколько часов, и неприятель, не производя штурма, продолжал истреблять наши войска адским огнем, что заставило нас отвести назад резервы, оставя на банкетах и при орудиях только необходимое число людей.
В 8 часов утра, осаждающий бросил на 5-й бастион два бочонка, заряженных каждый ста килограммами (более пяти пудов) пороха, и тогда же взорваны под гласисом Малахова кургана три горна, каждый в 500 килограмм (тридцать пудов). От этого взрыва, в расстоянии около 10-ти сажен от контрэскарпа, образовались воронки, которые не причинили никакого вреда нашим галереям, но камнями и глыбами земли у нас было перебито несколько. человек, и часть бруствера от сотрясения обвалилась в ров; впрочем, неприятель, производя эти взрывы, преимущественно имел целью успокоить солдат, между которыми ходили слухи, будто бы на всем пространстве впереди Малахова были устроены контрмины, на случай штурма (19).
В 10-м часу, неприятель ослабил на короткое время огонь своих батарей; а, между тем, его передние траншеи наполнялись людьми, скрытно перебегавшими из задних параллелей, куда стягивались сильные колонны; тогда же с Малахова кургана заметили движение французской артиллерии, проехавшей полем и ставшей за редутом Брансион (бывший Камчатский люнет). В 10 часов утра, на Малаховом кургане неприятельскими выстрелами взорвано до 50-ти снаряженных гранат и сбит стоявший у горжи флагшток, на котором поднимался синий флаг, для подания сигнала резервам в случае неприятельской атаки. В это же самое время, под сильнейшим громом батарей, прибыл в 6-ую параллель генерал Боске. Несколько спустя, Французы бросили еще два бочонка с порохом. В 11 часов, неприятель усилил огонь против Малахова кургана, а в исходе 12-го направил его на нашу 2-ю линию, для поражения резервов. Тогда же на редут Брансион прибыл Пелисье, с генералами Ниелем, Тири (Thiry), Мартимпре, и с офицерами, туда собранными для рассылки приказаний главнокомандующего (20).
Еще на рассвете, наши секреты, уходя с ночных постов, донесли о появлении в неприятельских траншеях значительного числа войск, в парадной форме. Потом -- замечены были передвижения их в ближайшие к нам подступы, что заставило нас соблюдать все обычные меры предосторожности. Но огонь неприятеля был так смертоносен, что мы не могли -- ни занять оборонительной линии достаточными силами, ни держать резервы вблизи укреплений.
Малахов курган, защитникам которого пред стояло принять на себя сильнейший удар противника, был занят четырьмя батальонами трех полков 15-й резервной дивизии: Модлинского, Прагского и Замостского, составленных, большею частью, из новобранцев, всего в числе 1,400 человек. (Из четвертого полка -- Люблинского, в однобатальонном составе, числом в 500 чел., одна треть находилась постоянно на работе в минах, а прочие две трети -- на отдыхе, в Корабельной слободке). Кроме того, на кургане состояло до 500 челов. артиллерийской прислуги, штуцерных и сапер, да на работах до 1,000 челов. Орловского князя Варшавского полка и 49-й курской дружины. В резерве, за горжею Корнилова бастиона, и на 2-й оборонительной линии, были расположены остальные три полка 9-й дивизии: Елец-кий, Севский и Брянский, всего 6 батальонов в числе 2,400 человек. Начальником войск на Малаховом кургане был старый опытный воин генерал-майор Буссау. Как в продолжении канонады с рассвета до полудня убыло на кургане несколько сот человек, то число защитников его вместе с резервом не превосходило 4,000 штыков.
Около полудня, на Малаховом кургане, люди обедали, укрывшись, по возможности, за траверсами и под разбитыми блиндажами, от пуль и осколков бомб, во множестве падавших на бастион. На банкетах оставалось лишь несколько штуцерных, а при орудиях не было почти никого из прислуги. Генерал Буссау готовился раздавать нижним чинам георгиевские кресты; а капитан-лейтенант Карпов находился в блиндаже с присланным от главнокомандующего флигель-адъютантом Воейковым... И вдруг раздался крик: "Французы!" (21).
Это было начало штурма. После нескольких залпов, большею частью картечными гранатами -- ровно в полдень -- неприятельские батареи прекратили огонь, и в тот же миг вся дивизия Мак-Магона, в числе около 10-ти тыс. челов., устремилась на штурм с оглушающим криком: Vive l'Emprereur! (да здравствует Император!) Французы, перебежав сорок шагов, от своей передней траншеи до контрэскарпа Малахова кургана, кинулись, в виде густой цепи, на левый фас бастиона Корнилова, одновременно с войсками, штурмовавшими 2-й бастион и куртину. Артиллерия кургана успела сделать только шесть выстрелов. Полки 1-й зуавов и 7-й линейный, почти без выстрела, взлезли на обвалившийся бруствер, прежде чем солдаты Модлинского полка успели занять банкеты; но едва лишь прошло одно мгновение, как Модлинцы дружно кинулись на встречу неприятелю. Ожесточенный, отчаянный рукопашный бой завязался внутри бастиона. Наши пехотинцы и артиллеристы отбивались от Французов, чем могли, дрались штыками и прикладами, банниками, метали камни. Сам Буссау, держа в одной из рук маленькую шкатулку с солдатскими крестами, кидал другою в неприятелей камни, пока пуля, ударив ему в грудь, положила его на месте. Тогда же пали командир Модлинского полка, полковник Аршеневский и батальонный командир майор Кованько. Модлинцы, лишенные своих начальников, потерявшие многих офицеров, подавленные беспрестанно прибывавшими неприятелями, подались назад, Французы, заняв весь валганг перед башнею и влево до куртины, водрузили трехцветное знамя. Поручик Цуриков, с несколькими солдатами, бросился на знамя, вырвал его из рук знаменщика; но был убит. Тогда же капитан-лейтенант Карпов, собрав на-скоро несколько матросов из артиллерийской прислуги и ратников из 49-й курской дружины, покушался отбить. бастион; но почти все его люди пали в неравном бою и сам он, раненый, упал замертво, был отнесен Модлинцами в блиндаж и, очнувшись там, захвачен в плен (22).
Между тем Французы, по овладении батареей, влево (с нашей стороны) от башни, оттеснили стоявшие там две роты Прагского полка и пробрались в тыл ретраншамента. Завидя их появление за горжею бастиона, командир Прагского полка, полковник Фрейнд, собрав несколько своих рот, атаковал неприятеля и выбил его с бата-реи; но сам был смертельно ранен. Генерал Мак-Магон поддержал свои передовые войска 20-м и 27-м линейными полками, которые ворвались на батарею, оттеснили Прагские роты и вместе с полками 1-м зуавов и 7-м линейным, выставили свои знамена на бастионе Корнилова и на соседственных батареях. Остатки Прагских рот, отойдя назад через один из проходов ретраншамента, соединились с остатками Модлинского полка; а Французы, преследуя их по пятам, открыли по ним сильный огонь -- частью из-за траверсов и из блиндажей, частью с бруствера левого фаса. Вслед затем, также был принужден отступить и Замостский полк, после чего люди трех наших полков [ Модлинского, Замостского и Прагского ] продолжали обороняться, стреляя из-за горжи ретраншамента и сражаясь в рукопашную на последней площадке перед горжею [ Как на этой площадке пало много людей, то солдаты прозвали ее Чортовою площадкой ]. В половине 1-го часа пополудни Французы занимали уже почти весь Малахов курган. Тем не менее однако же те из наших людей, которые не успели отступить к ретраншаменту, ушли в блиндажи, завалили входы всем, что попало под руку, и били оттуда в упор неприятелей; в особенности же наделали хлопот Французам 30 солдат Модлинского полка, с тремя офицерами: поручиком Юнием, подпоручиками Данильченком и Богдзевичем, и двумя кондукторами морской артиллерии Дубининым и Венецким. Эти бесстрашные люди, будучи оставлены для охранения пороха и снарядов в башне, завалили отверстие, в нее ведущее -- каменную арку -- турами и фашинами, и, очищая меткими выстрелами сквозь ружейные бойницы площадку за башнею, нанесли Французам много вреда (23).
По занятии Корнилова бастиона, 1-й стрелковый . батальон и 1-й зуавский полк обратились влево и, ударив во фланг батареи Жервё, оттеснили к правой стороне ее егерский Его Имп. Высочества Михаила Николаевича (Казанский) полк. Командир полка, полковник Китаев, был ранен и многие офицеры перебиты. Тогда штабс-капитан князь Гинглят, собрав остатки полка, отвел их на вторую линию. Между тем, в час пополудни, подошли на Корабельную направленные туда с Городской стороны, начальником гарнизона, Костромской и Галицкий полки, которые, расположась за второю линией, правее Малахова кургана, вместе с Казанским полком, остановили неприятеля (24). Одновременно с атакою на Малахов курган, Французы штурмовали 2-й бастион и куртину.
В этот день, начальником 5-го отделения оборонительной линии был капитан 1-го ранга Микрюков, а начальником войск, за болезнью генерал-адъютанта князя Урусова, генерал-майор Сабашинский. Стенку (куртину) между лево-фланговою батареей (Никифорова) Малахова кургана и 2-м бастионом и самый бастион занимали четыре батальона Олонецкого полка, в числе 1100 человек под командою подполковника Алексеева. Стенку от 2-го бастиона до право-фланговой (Парижской) батареи 1-го бастиона обороняли три батальона Белозерского полка, в числе 1,200 челов. под начальством полковника Иванова 5-го, а на 1-м бастионе и в траншее до рейда были расположены два батальона Забалканского (Черниговского) полка, две роты Алексопольского полка, курская дружина No 48-го и две роты 4-го стрелк. батальона, всего до 1,700 челов. под начальством полковника Нейдгардта. Непосредственный резерв 5-го отделения, в Ушаковой балке и ближайших улицах Корабельной слободы, состоял из полутора батальона Алексопольского полка, двух батальонов Полтавского и двух баталионов Кременчугского полка, всего в числе 1,500 человек (25).
Ровно в полдень дивизия Дюлака, в составе 12-ти батальонов, числом до 5,000 человек, двинулась на штурм 2-го бастиона. Впереди шла бригада Сен-Поля. И здесь, подобно тому, как на Малаховом кургане, наши нижние чины, истомленные продолжительным ожиданием штурма, сойдя с банкетов и укрывшись по возможности от сильной канонады, ели кашу; генерал Сабашинский, в это время, говорил с капитаном генерального штаба Черняевым, присланным на 5-е отделение генералом Хрулевым, с предложением -- сменить 4-ою дивизией 8-ую, чтобы дать последней сколько-нибудь отдыха. "Ни за что не расстанусь с моею 8-ою дивизией -- отвечал Сабашинский -- давайте лучше закусим". Но едва лишь он успел вымолвить эти слова, как ударили тревогу. Французы, перебежав шагов 30 или 40, перескочили ров, почти совершенно засыпанный, мгновенно ворвались в бастион и опрокинули бежавшие в рассыпную им на встречу Олонецкие батальоны. Затем, увлеченные успехом, войска Сен-Поля, не заняв до-статочными силами бастиона, устремились вслед за Олонцами, уходившими в Ушакову балку, и достигли батареи Генериха. В эту самую минуту, заведывавший инженерными работами на 5-м отделении, 3-го саперного батальона капитан Лебедев, собрав остатки Олонецких батальонов и несколько сапер, атаковал Французов. Майор Ярошевич, с батальоном Белозерского полка, и сам генерал Сабашинский, взяв из резерва батальон Кременчугского пока майора Вакгаузена, ударили на неприятеля, который, между тем, успев заклепать ближайшие орудия, покушался остановить наши войска, но был выбит из бастиона, потеряв до полутораста человек убитыми и ранеными и несколько офицеров пленными: в числе убитых находились полковники Дюпюи и Жавель и начальник штаба 4-й дивизии, подполковник Маньян. О нашей стороны тяжело ранены: майоры Ярошевич и Вакгаузен и капитан Лебедев (26).
Генерал Сабашинский тотчас занял банкеты густою цепью, которая открыла огонь по бегущим Французам; тогда же картечью из двух полупудовых единорогов, которых неприятель не успел заклепать, было довершено расстройство бригады Сен-Поля; бригада же Виссона, состоявшая большею частью из войск еще никогда не бывших в огне, оставалась в траншеях (27).
Атака на куртину между бастионами 2-м и Корнилова была поведена несколько позже. Здесь Французы должны были пройти большее пространство и к тому же их движение было затруднено тройным рядом волчьих ям. Дивизия де-Ламотт-Ружа, в числе более 4,000 челов., кинулась густою толпою на куртину; в голове Французов устремились сам начальник дивизии и бригадные командиры Пикар и Бурбаки. Правая часть куртины тогда была занята Муромским полком, в составе двух баталионов, числом 700 человек, а левая -- двумя баталионами Олонецкого полка, в числе 550-ти чело-век. Как только на Малаховом кургане поднялась тревога, то на куртине ударили в барабаны и пехота обоих полков частью заняла банкеты,
частью стала позади куртины, в ротных колоннах. Французы были встречены картечью и ружейным огнем; но, несмотря на то, ворвались на куртину и опрокинули наши малочисленные баталионы, в самом начале боя потерявшие своих начальников. Командир Олонецкого полка, подполковник Алексеев 7-й, был окружен неприятеля-ми и захвачен в плен; командовавший Муромским полком, подполковник Ничик тяжело ранен; многие из офицеров выбыли из фронта. Бригада Бурбаки, под картечью батареи Геннериха и 4-х полевых орудий, прорвалась чрез нашу вторую линию, захватила полевые орудия и достигла Корабельной слободки (28).
Но успех неприятеля был непродолжителен.
Генерал Хрулев, перед началом штурма, находился на своей квартире, в одном из казематов Павловской батареи, вместе с генералами Лысенко и Ренненкампфом и с своими ординарцами. Они готовились обедать, как вдруг Хрулев, заметив необыкновенное движение войск на оборонительной линии, закричал: "штурм!" Все кинулись на коней и поскакали к главному резерву, стоявшему в Корабельной. Сам Хрулев, не имея возможности, за пылью и дымом, видеть, что делалось на Малаховом кургане, и полагая, что там неприятель отбит, повел Шлиссельбургский и Ладожский полки к слабейшему пункту -- 2-му бастиону, и уже на пути туда, получа известие, что Французы ворвались на Малахов курган, послал приказание генералу Лысенко, чтобы он шел с резервом 4-го отделения (9-ю дивизией) отбивать курган. Как между тем штурм на 2-й бастион уже был отражен Сабашинским, то Хрулев повернул вправо по направлению к куртине. Но еще до прибытия его со 2-ю бригадою 4-й дивизии, туда прискакали во весь опор из-за Аполлоновой балки четыре орудия 5-й легкой батареи 11-й артиллерийской бригады, под начальством капитана графа Тишкевича, которые осыпали картечью занятую неприятелем батарею Геннериха, и, вслед за тем, по приказанию Хрулева, подполковник Маллер, с 3-м батальоном Шлиссельбургского полка, выбил Французов с батареи, а майоры Новацкий и Львов, с двумя батальонами Севского полка, опрокинули неприятеля с части второй линии, примыкавшей к горже Малахова кургана. Таким образом, очистив совершенно вторую линию, Хрулев поскакал на курган. За ним в след ускоренным шагом двинулся Ладожский полк (29). Французы, покушаясь устроиться между нашею второю линией и куртиною, были атакованы с фронта подполковником Маллером с Шлиссельбургским и майором Новацким с Севским полками, а с фланга, вышедшими из Ушаковой балки полками: графа Забалканского (Черниговским), полковника Нейдгардта, и Кременчугским, майора Вакгаузена, и прибывшим с Лабораторной батареи, одним Полтавским батальоном майора Грушки. Генерал Сабашинский, по отбитии штурма на 2-й бастион, приняв начальство над этими войсками, опрокинул неприятеля, не позволил ему удержаться на куртине и заставил его скрыться в ближайших траншеях. Но едва лишь была отражена эта атака, как Французы снова пошли на штурм 2-го бастиона и куртины. Против 2-го бастиона двинулась опять бригада Сен-Поля, вместе с бригадою Биссона и гвардейским стрелковым баталионом, а против куртины -- дивизия де-Ламотт-Ружа. Французы успели взойти на бруствер 2-го бастиона и прорваться чрез куртину; но, будучи совершенно расстроены огнем батарей Парижской [ Парижская батарея была построена в конце мая (в первой половине июня) и образовала часть 1-го бастиона; она состояла из двух фасов, назначенных -- левый для действия по Килен-балочной высоте, а правый -- для фланкирования слева 2-го бастиона ] и Лабораторной [ Лабораторная батарея построена в первой (во второй) половине февраля, для фланкирования справа 2-го бастиона ] и встречены пехотою генерала Сабашинского, понесли огромный урон; а канонада с пароходов: Херсонес, Владимир и Одесса, под начальством капитанов: Руднева, Бутакова и Попандопуло, довершила их поражение.
В день штурма 27-го августа (8-го сентября), . наши пароходы занимали места у южного берега Большой бухты, между Аполлоновою балкою и Павловскою батареей, и когда неприятель открыл усиленное бомбардирование, приготовились к движению. Те из них, которые были назначены защищать наше левое крыло, немедленно пошли полным ходом: Херсонес и Одесса к Голландии; а Владимир прямо к северному краю французской батареи, сооруженной для обстреливания Рейда. Проходя мимо Ушаковой балки, последний пароход пустил несколько бомб по (бывшему) Камчатскому люнету; неприятельская батарея стреляла рикошетно по пароходу бомбами; но все они перелетали, не нанося никакого вреда нашим морякам. м, лишь только открылась Килен-балка, Владимир открыл с правого борта огонь бомба-ми и картечью по бегущим на штурм наших укреплений. Французам. Неприятельская Килен-балочная батарея стала стрелять по пароходу; но как на ней не ожидали, чтобы он так смело подошел к самому входу в бухту, то все снаряды перелетали через пароход. Пользуясь тем, капитан Бутаков успел стать на такое место, где, действуя по неприятельским войскам, он был прикрыт от выстрелов Килен-балочной батареи и где Рейдовая батарея не могла, для действия по нем, достаточно понизить свои орудия. Таким образом Владимир подвергался только штуцерному огню из траншей. В продолжении пальбы пароход сносило к берегу и корму его по преращении хода вперед заворачивало к берегу, что заставило его, для поворота всем бортом к неприятелю, маневрировать, проходя -- то под северным, то под южным берегом рейда, чтобы становиться на прежнем, выгодном для действия, месте. В половине 4-го часа, Владимир, в продолжении трехчасового боя, потеряв убитыми и ранеными 15 человек и получив 21 пробоину ядрами и 62-х-фунтовыми бомбами, остановился у Аполлоновой балки, чтобы несколько оправиться, а в 4 часа прошел срединою рейда и, опять став близ французской батареи, снова стрелял по не-приятельским резервам, бежавшим на штурм к Малахову кургану. Когда же, в 9 часов вечера, началась в Корабельной амбаркация войск, Владимир перевез на Северную сторону -- сперва 1,300, а потом, в 5 часов утра, еще 1,190 чел. Во время высадки в Куриной балке, неприятель стал бросать в пароход бомбы с батареи у рейда; но как только корма Владимира освободилась от людей, он, в свою очередь, открыл огонь по французской батарее; а потом пошел в Южную бухту и не прежде стал на якорь между Северною пристанью и Сухою балкою, как удостоверясь, что уже больше никого из наших не оставалось в городе (30). По словам писателя, которого отнюдь нельзя подозревать в пристрастии к Русским: "Геройское и величественное, хотя и бедственное для Французов, зрелище представлял в особенности столь славный своими прежними подвигами пароход Владимир, который, под начальством Бутакова, подойдя быстро под выстрелы укреплений Лаваранда (Килен-балочных редутов), давал залпы то с одного, то с другого борта, по-видимому, нисколько не страдая от огня наших батарей и внося гибель и смятение в ряды штурмовых колонн. Трудно сказать, сколько пало Французов у 2-го бастиона. Никогда -- говорят -- не было на таком пространстве столько убитых и раненых" (31). Один из бригадных командиров, Сен-Поль -- был убит; другой, Биссон -- тяжело ранен. В 85-м линейном полку выбыли из фронта все штаб-офицеры и остатком полка командовал капитан. Бригада Бурбаки, прорвавшаяся чрез куртину до ближайших строений Корабельной, была принуждена столь же быстро уйти назад. Бригада Пикара, потеряв убитыми и ранеными своего командира и почти всех штаб-офицеров, также была отброшена в траншею (32).
Двукратная неудача нападения на куртину заставила генерала де-Ламотт-Ружа послать к начальнику полевых батарей, стоявших у Ланкастерской батареи, Сути, с просьбою о поддержании штурмующих войск действием артиллерии. Полковник Сути сказал присланному офицеру, чтобы он обратился к генералу Бёрё, который, с своей стороны, отозвался на то, что "следует испросить разрешение состоявшего при главнокомандующем, начальника артиллерии, генерала Тири" (Thiry).Когда же наконец начальник штаба Мартимпрей доложил о том самому генералу Пелисье и получено было приказание поддержать пехоту огнем артиллерии, тогда находившийся в свите главнокомандующего полковник Гюгене (Huguenet) вызвался провести батареи по местности ему совершенно известной. Оказалось, что артиллерия могла двигаться по указанному им направлению не иначе, как колонною в одно орудие, и, подходя к нашей куртине, должна была выстраиваться под градом ружейных пуль и картечи. Все усилия неприятельской артиллерии выехать на позицию были напрасны. Батарее Дешана (Deschamps) не удалось сделать ни одного выстрела; большая часть прислуги пала; из 96-ти строевых лошадей осталось всего-на-все три или четыре. Полковник Сути был изранен. Командир другой его батареи капитан Рапатель был поражен смертельно, а полковник Гюгене убит на повал. Несколько других артиллерийских штаб-офицеров выбыло из фронта. Сам Боске, стоявший за бруствером. передней параллели и распоряжавшийся оттуда с обычным ему хладнокровием, был поражен в бок осколком гранаты. Французы были принуждены оставить на месте четыре орудия и бросили бы все остальные, если бы не спасло их действие осадных батарей против куртины (33). Эта канонада, вместе с тучею ружейных пуль, летевших с левого фронта Малахова кургана во фланг и в тыл войскам, оборонявшим куртину, нанесла им огромные потери. Командир графа Забалканского (Черниговского) полка, полковник Нейдгардт был тяжело ранен; командир Кременчугского полка Вакгаузен -- ранен. Войска наши гибли, почти не имея возможности поражать неприятеля, засевшего во рву и за наружною крутостью бруствера; в продолжении получаса, солдаты обеих сторон, разделенные одни от других только толщею бруствера, перестреливались в упор и бились камнями. Наконец -- генерал Сабашинский, видя, что Малахов курган все еще оставался в руках неприятеля, уже в 3-м часу, решился оставить занятую Французами часть куртины. Севский и Шлиссельбургский полки, отойдя во вторую линию, стали вправо от батареи Геннериха; а полки 8-й дивизии -- частью в траншее, правее 2-го бастиона, частью в самом бастионе (34).
Вскоре затем двинулась в помощь дивизии Дюлака, в числе 2,500 человек, следовавшая в резерве бригада Мароля. Полки 15-й и 96-й линейные, незадолго пред тем прибывшие в Крым и состоявшие в комплектном числе, кинулись на валы. Ни картечь, ни ружейный огонь в упор, не могли остановить их, и уже трехцветное знамя развевалось на 2-м бастионе. "Сюда! на валы!" кричал генерал Сабашинский. Солдаты его, вскочив на бруствер, встретили Французов ударом в штыки; другие, внутри бастиона, дрались в рукопашную штыками и прикладами, поражали неприятеля, опрокинутого в ров, камнями и осколками бомб. Этот ужасный бой продолжался не долее нескольких минут. Французы не только совершенно очистили бастион, но выскочили из рва и бежали в ближайший из своих плацдармов, провожаемые батальным огнем со 2-го бастиона и картечью с Лабораторной и Парижской батарей. Потери неприятеля были огромны: сам Мароль был убит; множество штаб и обер-офицеров выбыло из фронта. Ров бастиона и все пространство впереди его были наполнены телами Французов. Неприятельские войска, занявшие куртину, также были поддержаны резервом -- отборными войсками гвардейских гренадер и вольтижеров, под начальством генералов Уриха и Понтеве. Но и здесь Французы понесли страшную потерю: один из отличнейших генералов их -- Понтеве был смертельно ранен; генерал Меллине, полковники Бланшар и Монтера, несколько штаб-офицеров и многие обер-офицеры четырех гвардейских полков были убиты, либо ранены; а несколько офицеров и полтораста нижних чинов захвачены в плен нашими войсками (35).
В продолжении трехчасового боя, на 2-м бастионе и куртине, неприятель ввел в дело 41 баталион, всего до 18-ти тыс. штыков; а с нашей стороны участвовало в бою 21 батальон, числом до 7,000 человек (36). И несмотря на такую несоразмерность сил, все штурмы Французов были отражены и в руках их осталась только ближайшая к Малахову кургану часть куртины.
Густая пыль, гонимая северным ветром навстречу Союзникам, и дым от артиллерийской и ружейной пальбы не позволяли различать сигналов; но как только Англичане заметили появление трехцветного знамени на Малаховом кургане, то генерал Кодрингтон повел войска на штурм 3-го бастиона. Сообразно отданной диспозиции, в голове колонн рассыпались 200 стрелков (rifles); за ними следовали саперы и рабочие, и наконец штурмовые колонны генерала Ширлея и полковника Виндгама, в числе около тысячи человек, в резервах коих должны были идти остальные войска -и и легкой дивизии, поддержанные дивизиями: шотландскою и 8-ею. Вообще же для штурма 8-го бастиона было назначено -- как уже сказано -- до 11-ти тыс. человек.
В гарнизоне 8-го бастиона тогда находился Владимирский полк (2 батальона, в числе 750 человек); на смежных с бастионом батареях, -- влево от него, стояли полки: Суздальский (2 батал. 800 чел.), Якутский (2 батал. 1,200 чел.) и 47-я дружина Курского ополчения (600 чел.); а вправо от 3-го бастиона -- 6-й сводный резервный баталион (350 чел.) и Камчатский полк (2 батал. 1,100 чел.) На Пересыпи Охотский полк (2 батал. 1,500 чел.), а в резерве за бастионом, во 2-й линии, Селенгинский полк (2 батал. 1,200 чел.). Всего же на 8-м бастионе и смежных батареях было до 7,500 человек, под общим начальством генерал-лейтенанта Павлова.
Штурмовые английские колонны, которым надлежало перебежать пространство трехсот шагов от своих траншей до контрэскарпа 3-го бастиона, понесли большие потери; в особенности же пострадала от картечного и ружейного огня колонна генерала Ширлея, направленная на исходящий угол бастиона. Полковник Унетт был смертельно ранен; а Ширлей, изнемогавший от болезни, будучи ранен, передал начальство над своими войсками полковнику Банбури. Полковник Виндгам устремил свою колонну несколько правее исходящего угла и, пользуясь полуразрушенным состоянием бастиона, ворвался в него. Начальник 3-го отделения Перелешин 1-й, с первыми из попавших ему под руку солдат Владимирского полка, покушался остановить неприятеля и был ранен пулею, оторвавшею у него два пальца на левой руке; но хотя он и весьма ослабел от истечения крови, однако же не прежде оставил бастион, как сдав отделение капитану 1-го ранга Никонову. Владимирцы, атакованные превосходными силами, были оттеснены за вторую линию, где стал устраивать их командир полка, полковник Венцель, между тем как Англичане не пошли далее, а занялись заклепкою орудий и открыли ружейный огонь по отступавшим войскам. Пользуясь их бездействием, под-полковник Артемьев и капитан Коршун, с 1-ою карабинерною ротою Камчатского полка, взятою с батареи Никонова, и прибежавшими с батарей Яновского и Будищева частями Суздальского и Якутского, полка; а также полковник Венцель, с остатками своего полка, ударили в штыки. Исправлявший должность начальника штаба 3-го отделения, командир Селенгинского полка Мезенцов, отличный офицер, прославившийся на Кавказе, услышав тревогу, также направил к бастиону свой. полк и сам один из первых, встретив. Англичан, пал смертью героя, пораженный двумя пулями. Подполковник Артемьев был ранен, но остался при войсках и участвовал в совершенном поражении неприятеля. Войска Виндгама, потеряв одними пленными до полутораста человек, в числе коих полковника Гаммонда, получившего девять ран штыками, частью бежали в свои траншеи, частью залегли в ложбинах местности и продолжали стрелять по бастиону.
Сам Виндгам, по истреблении штурмовых английских колонн, отправился, под сильнейшим огнем, к генералу Кодрингтону и просил его о немедленном поддержании отбитых войск резервами. "Действительно ли вы надеетесь еще что-либо сделать? -- спросил генерал. -- В таком случае, возьмите резервы". -- "Господа офицеры, вперед! Пойдем в порядке, и если только не расстроимся, то бастион наш!" -- сказал Виндгам, указав направление, по которому должна была следовать колонна.
Но уже было поздно. Генерал Павлов успел поддержать войска, оборонявшие бастион, стоявшими на 2-й линии двумя батальонами Селенгинского полка. Англичане были отражены ружейным огнем и картечью нескольких орудий, незаклепанных неприятелем, из коих, за недостатком артиллерийской прислуги, которая почти вся была перебита, действовали Селенгинцы, под начальством штабс-капитана Васильева. Только небольшой кучке Англичан удалось достигнуть рва бастиона и засесть там; но прапорщик Дубровин, с охотниками, вызванными из Владимирского полка, спустился в ров и частью истребил, частью забрал в плен всех скрывавшихся во рву неприятелей.
Одновременно со вторым штурмом 3-го бастиона, Англичане атаковали смежные батареи небольшими колоннами и были везде отражены с уроном. На батарее Яновского, влево от бастиона, их опрокинул полковник Дараган 5-й, с двумя баталионами Суздальского полка, поддержанный тремя ротами Якутского полка, под начальством полковника Велька, и частью 47-й курской дружины полковника фон-Аммерса. На штурмовых же батареях, вправо от бастиона, Англичане опрокинули Сводный резервный Минско-Волынский баталион, причем ранен командир его, майор Маслов: но вслед затем были выбиты за вал майором Торнау, с шестью ротами Селенгинцев, и частью Камчатского полка.
Это была последняя попытка Англичан овладеть 3-м бастионом. В два часа пополудни, генерал Павлов, отбив второй штурм, приказал обратить огонь лево-фланговых батарей 3-го отделения на занятый Французами Малахов курган. Командир крайней батареи у Докового оврага лейтенант Прокофьев направил свои орудия на исходящую часть кургана и, вместе с пароходами Бессарабия и Громоносец, под начальством Щеголева и Кульчицкого, стоявшими у Павловского мыска, открыл навесный огонь на оконечность кургана. С Бессарабии было брошено туда до 600 бомб, а как нельзя было видеть, где ложились снаряды, то отчасти доставалось и своим (37).
В час пополудни, когда Англичане в первый раз штурмовали 3-й бастион и, казалось, могли утвердиться в этом укреплении, генерал Пелисье подал условленный сигнал несколькими ракетами к нападению на Городскую сторону; но генерал де Саль не мог различить достоверно сигнала, и пока посылал осведомиться о нем и получил ответ, уже было два часа пополудни. Между тем, предполагалось с самого утра действовать с моря по Городской стороне; но сильный ветер, угрожавший обратиться в бурю, парализировал морские силы Союзников, и только канонирские лодки, стоявшие в Стрелецкой бухте, открыли огонь по городу и мосту. Им отвечали береговые батареи.
Для обороны 4-го и 5-го бастионов с ближайшими к ним укреплениями, мы имели вместе с резервами Городской стороны до 15-ти тысяч человек, под общим начальством генерал-лейтенанта Семякина [ Под его же начальством состояли гарнизоны береговых батарей и 6-го бастиона с смежными батареями, в числе 2,800 человек ]. Для атаки Городской стороны были сделаны следующие распоряжения: дивизия Левальяна (13 батал. в числе 4,300 чел.), назначена для атаки 5-го. бастиона (bastion Central) и смежных с ним укреплений; дивизия д'Отемара (11 батал. -- 4,000 челов.) должна была следовать за дивизиею Левальяна и, пройдя за оборонительную линию, овладеть с горжи 4-м бастионом (bastion du Mat), против которого с правого фланга предполагалось направить сардинскую бригаду Чиальдини (5 батал. -- 1,200 челов.); в резерве находились дивизии Пате и Буа (26 батал. в числе 9,000 челов.). Всего же против Городской стороны направлено 18,500 человек, под общим начальством генерала де Саль (38).
Ровно в два часа пополудни, дивизия Левальяна, выйдя из своих передовых траншей, устремилась бегом на штурм: бригада Трошю, впереди которой шли стрелки и охотники с двинулась двумя колоннами на исходящий угол 5-го бастиона и на люнет Белкина; а бригада Кустона, в таком же порядке, на люнет Шварца, от которого была не далее 50-ти шагов. Французы бросились на это укрепление, едва дав нашим войскам время сделать несколько картечных выстрелов, ворвались через амбразуры на правый фас люнета и оттеснили занимавший его Житомирский батальон (500 челов.) сперва к левому фасу, а потом -- в Городской овраг. При этом пал храбрый батальонный командир майор Романович. Но дальнейшее наступление неприятеля было остановлено картечью и ружейным огнем 5-го бастиона, на котором штурм тогда уже был отбит; а между тем, командир Житомирского полка, полковник Жервё, выйдя из Чесменского редута с одним из своих батальонов и присоединив к нему остатки другого, ударил в штыки и опрокинул Французов в ров. Когда же они устроились снова и ворвались вторично в люнет, их встретил командир Екатеринбургского полка, подполковник Веревкин, пришедший из Городского оврага с двумя своими ротами, и прибыл в Чесменский ре-дут сам генерал Хрущов с Минским полком. Французы были окончательно выбиты из люнета и скрылись в своих траншеях, потеряв множество людей убитыми и 90 чел. пленными; в числе последних находился подполковник Ле-Баннёр.
Отбитию штурма на люнет Шварца много содействовал картечный огонь нескольких орудий люнета Белкина. Сам Трошю повел одну из своих колонн на штурм этого укрепления и был тяжело ранен в ногу. Многие офицеры его бригады выбыли из фронта. Несмотря однако же на страшный урон, Французы прошли глубокою лощиною мимо 5-го бастиона и залегли в обрыве, откуда им оставалось до люнета не более 40 шагов. Там, еще весною, были заложены, на случай штурма, три камнеметных фугаса с галваническим приводом. Как только неприятели столпились на этом пункте, то фугасы были взорваны. Когда же Французы, устрашенные неожиданным взрывом и поражаемые картечью с 5-го бастиона, укрылись во рву люнета, подпоручик Банковский, с ротою Подольского полка, и поручик морской артиллерии Назаров, с шестью матросами, выбили неприятеля из рва, захватив в плен 6 офицеров и 78 нижних чинов (39). Атака на 5-й бастион была ведена довольно вяло, потому что Французы опасались контрмин, и, дойдя до вала исходящего угла, завязали перестрелку. В это самое время от пальбы загорелась туровая одежда внутренней крутости; но сводный батальон Белостокского полка и один из батальонов Подольского полка, под начальством полкового командира, храброго полковника Аленникова, кинулись в огонь, сбросили неприятеля с бруствера и обратили его в бегство. Здесь, к общему сожалению, пал славною смертью лейтенант Банков (40).
Французы, отбитые на всех пунктах своей левой атаки, решились возобновить нападение на 5-й бастион частью войск дивизии д'Отемара, сперва назначенной для действия против 4-го бастиона. Начальник штаба 1-го корпуса, генерал Риве и начальник штаба дивизии Левальяна, полковник Ле-Телье-Валазе, направили из ближайшей к нашим укреплениям траншеи бригаду генерала Бретона, правее колонн Левальяна. Но едва лишь эти полки тронулись с места, как. встреченные жестоким картечным огнем, были отброшены в беспорядке назад в траншею. Здесь пали генералы Риве и Бретон, а генерал Кустон был сильно контужен (41).
В три часа пополудни, генерал де Саль, собрав в траншеях дивизию Левальяна, которая потеряла вообще выбывшими из фронта более 1,600 человек, устроил войска, чтобы возобновить нападение на 5-й бастион, и атаковать 4-й бастион, с содействием дивизии д'Отемара и резервов. Генерал Пелисье, еще не будучи уверен в том, что занятие Малахова повлечет за собою падение Севастополя, приказал спросить генерала Симпсона -- может ли он немедленно снова штурмовать 3-й бастион, и когда Симпсон, по совещании с главными начальниками войск, отвечал, что он будет готов к тому не прежде как на следующий день, Пелисье послал приказание де Салю -- ограничиться канонадою по русским укреплениям (42).
Таким образом неприятель, штурмуя разрушенные укрепления, обороняемые недостаточным числом войск, на пространстве от 2-го до 5-го бастиона, успел овладеть только Малаховым курганом; на всех же прочих пунктах устояли защитники Севастополя.
Занятие Малахова кургана обошлось дорого неприятелю.
При отступлении гарнизона Корнилова бастиона на последнюю площадку кургана, прибыл, по распоряжению Хрулева, генерал Лысенко, с частью находившихся в резерве полков 9-й дивизии: князя Варшавского (Орловского), Елецкого и Брянского. Спустя несколько минут, прискакал сам Хрулев и за ним прибежал Ладожский полк. Став в голове этого полка и нескольких рот 9-й дивизии, Хрулев слезает с лошади и ведет солдат в шестирядной колонне чрез проход, оставленный в горже бастиона. Все пространство, по которому надлежало наступать нашим войскам, под огнем густой цепи алжирских стрелков, занимавших траверсы и блиндажи, было завалено трупами. Французы стреляют почти в упор. Головные ряды колонны Хрулева падают; за ними идущие подаются вперед. Уже остается не более тридцати шагов до траверса, за которым стоят Французы; русский штык уже готов решить дело; но вдруг Хрулев ранен пулею, оторвавшею ему палец на левой руке; превозмогая боль, мужественный .воин еще делает несколько шагов вперед, и вслед за тем, сильно контуженный в голову, принужден остановиться. "Скачите к генералу Сабашинскому -- говорит он одному из своих ординарцев, штабс-капитану Павлову. -- Пусть он примет команду над войсками", и сам, изнемогая от потери сил, оставляет место кровавого побоища [ Впоследствии, когда у солдат и ополченцев, оборонявших Малахов курган, спрашивали -- зачем они уступили неприятелю свои укрепления, все они, как будто бы сговорившись между собою, отвечали: "оттого, что с нами уже не было генерала Хрулева ]. Тогда же был ранен командир Ладожского полка, полковник Галкин и перебиты все старшие офицеры. Войска наши остановились и, подавшись назад, частью стали позади горжи, за траверсами, частью укрылись за развалинами строений, на заднем (северном) склоне кургана. Приняв над ними начальство, генерал Лысенко повел вперед несколько рот своей дивизии, часть Ладожского полка и 48-й курской дружины, но также был отбит и смертельно ранен. Место его занял генерал Юферов. Устроив с трудом уже два раза опрокинутые войска, храбрый Юферов повел их на штурм кургана. Наши солдаты отчаянно ломились в горжу бастиона, где завязался жестокий рукопашный бой. Сам Юферов, сражаясь в голове своей колонны, был окружен Французами и на предложения сдаться отвечая сабельными ударами, пал геройскою смертью. Почти в одно время с ним смертельно ранен один из наших отличнейших офицеров, флигель-адъютант Воейков. Собрав несколько охотников, он повел их на курган со стороны батареи Жерве и пал. пораженный пулею в грудь на вылет. Капитан-лейтенант Ильинский, по смерти генерала Юферова, оставшись старшим при войсках у Малахова кургана, как будто заговоренный от вражеских пуль, разъезжал на своей казачьей лошадке среди убитых и раненых и покушался атаковать неприятеля со стороны куртины; но все усилия храбрых были напрасны. Французы окончательно оттеснили расстроенные остатки наших войск, сильно заняли горжу и стали заделывать оставленный в ней выход (43).
Таково было положение дел на кургане, в половине 3-го часа пополудни.
Как только главнокомандующий получил известие о начале штурма, то приказал перевести с Северной стороны, по мосту, в город, полки: Азовский, Украинский, Одесский и резервный Смоленский. и сам прибыл на Николаевскую батарею; вслед затем, узнав о занятии неприятелем Малахова кургана и ране Хрулева, князь Горчаков послал туда начальника 12-й пехотной дивизии, генерал-лейтенанта Мартинау, с Азовским и Одесским полками, и поручил ему команду над всеми войсками в Корабельной. Прибыв к Малахову кургану, в то время. когда наши войска уже были вытеснены оттуда и совершенно расстроены, генерал Мартинау повел на штурм Азовцев и Одессцев. Эти малочисленные, но закаленные в боях, полки двинулись чрез горжу без выстрела, с барабанным боем. Но на этот раз все усилия храбрых воинов остались безуспешны. "Казалось -- говорит французский историк -- что они шли только затем, чтобы показать, как Русские жертвуют собою до последней минуты и умирают". Сам мужественный Мартинау был тяжело ранен штуцерною пулею, раздробившею ему плечо. Удаляясь с поля битвы, он послал доложить главнокомандующему, что войска Корабельной остались без начальника (44).
И действительно -- уже не было у нас там не только главного начальника, но и полковых и баталионных командиров; почти все офицеры выбыли из фронта. Несколько раз не хватало патронов и капсулей и приходилось сбирать их от убитых и раненых, которыми было устлано все пространство между курганом и Корабельною слободкою. И в таком безвыходном положении, бесподобные русские солдаты, не обращая внимания на несметное превосходство неприятеля в силах, не допускали мысли, чтобы курган остался в руках Французов. Беспрестанно раздавались крики: "Давайте патронов!" -- "Ведите нас!" Инженер-полковник Геннерих, с двумя ротами 4-го и 6-го саперных батальонов, кинулся в атаку на горжу: к этой горсти войск примкнули часть 49-й курской дружины, полковника Черемисинова, и команда матросов, под начальством капитан-лейтенанта Ильинского. В голове сапер шли офицеры: инженеры: капитан Влангали, штабс-капитан Рерберг и поручики: Эвертс, Бурмейстер и Ленчевский; саперы: поручик Софронов, подпоручик Постельников и прапорщик Жуков и прикомандированные: Томского полка подпоручик Насакин и Екатеринбургского полка подпоручик Бениславский. Небольшая наша колонна, встреченная жестоким огнем с горжи, была отбита. Вторичная атака сапер и моряков, вместе с двумя пехотными ротами, так же не имела успеха (45). Полковник Черемисинов был смертельно ранен, Насакин убит, Постельников тяжело ранен.
Затем было еще несколько попыток с нашей стороны отбить курган; но что могли сделать остатки полков, совершенно расстроенных, толпившихся в беспорядке, под градом пуль с горжи? Перестрелка продолжалась; но нападение на густые массы Французов уже не представляло ни малейшей вероятности успеха. Неприятель, поставя на кургане несколько небольших мортир, поражал наши войска, и без того терпевшие огромный урон, от перекрестного действия осадных батарей. В легкой No 4-го батарее 17-й артилл. бригады, стоявшей на 2-й линии, вправо от кургана, пали: командир батареи, капитан Глазенап, все офицеры и большая часть нижних чинов; но батарея не прекращала огня ни на мину-ту. Штуцерные пули с высоты Малахова осыпали Корабельную, где толпились войска и жители, а между тем несколько матросских жен оставались у северной покатости кургана почти до сумерек, поднося воду сражающимся и подавая посильную помощь раненым (46).
Главнокомандующий, находясь на Николаевской батарее и получив там с различных сторон известия -- то об отражении неприятеля от 2-го и 3-го бастионов и Городской стороны, то о неудаче покушений выбить Французов с Малахова кургана, послал, в три часа, генерал-лейтенанта Шепелева, для принятия начальства над войсками в Корабельной, а потом поехал туда сам, чтобы лично убедиться в положении дела. Прибыв, около пяти часов, на вторую линию, против кургана, он оставался более получаса у дома Тулубеева, под страшным огнем неприятеля, как истый рыцарь, подвергаясь гибели наравне с своими солдатами. Тут, в нескольких шагах от него пал смертельно раненый штабс-капитан генерального штаба Мейендорф -- офицер, подававший большие надежды -- в тот самый миг, когда указывал фурштадтскому рядовому, везшему снаряды, направление, по которому ему следовало ехать к батарее. Хладнокровный, среди тысячи смертей, князь Горчаков, видя перед собою Малахов курган, сильно занятый французскими войсками, за которыми стояли другие огромные массы, удостоверился, что сомнительное, почти невероятное, отбитие нашими войсками этого укрепления потребовало бы несметных жертв, и еще более утвердился в намерении тяжко павшем на его сердце -- преисполненное любовью к России -- очистить Севастополь. Он решился воспользоваться обстоятельствами, облегчавшими это, в высшей степени, трудное дело: отражением штурма на многих пунктах, и в особенности на 3-м бастионе, по положению своему, составлявшем как бы ключ нашего отступления к мосту; утомлением неприятеля и колебанием его наступать по минированной -- как полагал он -- местности. Генерал-лейтенанту Шепелеву было подтверждено приказание -- не предпринимать нападения на занимавших Малахов курган Французов, чтобы не подвергнуть войска напрасным потерям, а удерживать, во что бы то ни стало, напор неприятеля и не допускать его в Корабельную слободу, оставаясь до ночи в разоренных строениях на северной покатости кургана.
Генерал Шепелев, прибыв к месту боя, около четырех часов пополудни, расположил скрытно в улицах Корабельной Азовский и Одесский полки, составлявшие наш единственный резерв на этом пункте, отвел туда же остатки 9-й и 15-й дивизий и, по возможности, устроив их, озаботился о снабжении войск патронами. Сам главнокомандующий, подъехав к Малахову кургану и остановясь у его подножия, под страшным градом пуль, долго всматривался в положение войск обеих сторон. Готовясь уступить неприятелю Севастополь, князь Горчаков, по-видимому, искал смерти, но смерть щадила его (47).
Уже все наши усилия отбить Малахов курган оказались безуспешны, а в развалинах башни все еще билась горсть храбрых -- 30 или 40 солдат Модлинского полка, под начальством трех офицеров: поручика Юния и подпоручиков Данильченка и Богдзевского, и несколько матросов с двумя кондукторами морской артиллерии: Дубининым и Венецким. Поставя в дверях несколько матросов с длинными абордажными пиками и открыв стрельбу чрез бойницы из ружей, наш небольшой отряд был почти неприступен среди нескольких тысяч Французов.
Неприятели кинулись ко входу; но были удержаны пиками матросов, а, между тем, на площадке у башни беспрестанно валились их солдаты, поражаемые пулями невидимых противников. Когда же Французы стали по ним стрелять, наши заложили бойницы тюфяками и подушками, оставя лишь небольшие отверстия для своей пальбы, и хотя пули целыми роями влетали через вход в башню, однако же наносили немного вреда ее защитникам. Генерал Мак-Магон приказал обложить башню фашинами и турами и поджечь их, чтобы выкурить Русских дымом из их убежища. Но вскоре Французы спохватились, что огонь мог дойти до пороховых погребов, и сами потушили сильно горевший фашинник; а потом, уже в 6-м часу по-
полудни, поставили мортирку против входа в каземат и стали бросать туда гранаты. Одна из них не разорвалась; другая разбила икону, взорвала несколько мешков с патронами и ранила осколками человек 15. Когда же, при разрыве третьей гранаты, почти все наши люди были убиты, либо ранены; и все патроны исстреляны, защитники башни сдались после пятичасового сопротивления во сто раз сильнейшему неприятелю (48). Кроме того, на Малаховом кургане Французы захватили в плен несколько офицеров и нижних чинов, которые, не успев отступить и надеясь на выручку, оборонялись в блиндажах. В минах было захвачено до 200 человек сапер и рабочих от полков Люблинского и князя Варшавского (Орловского).
Всего же на Малаховом кургане взято в плен до 600 человек, большею частью раненых (49). Французы сознаются, что, желая узнать, где находился главный пороховой погреб бастиона, они (в противность обычаям, соблюдаемым просвещенными нациями) угрожали расстрелянием русскому офицеру, не хотевшему указать им место этого погреба (50).
Около пяти часов пополудни, одною из гранат, брошенною со второй оборонительной линии, взорвало на куртине между Корниловым и 2-м бастионами пороховой погреб. От этого взрыва понесли значительный урон дивизии Дюлака и Ла-Мотружа, и в особенности последняя. Множество офицеров и солдат взлетели на воздух. Дивизия Мак-Магона и резервы ее также сильно потерпели, хотя и находились в расстоянии полуверсты от места взрыва. Огромные балки упали на Малахов курган. Неприятель, устрашенный неожиданным ударом, опасаясь вторичного взрыва, отвел значительную часть войск, собранных на кургане, в траншеи, хотя и ожидал с нашей стороны новой атаки (51). Но у нас против Малахова кургана, кроме войск, совершенно расстроенных боем, тогда оставались только два полка (Азовский и Одесский), и уже князь Горчаков отказался от всяких покушений против многочисленного неприятеля.
Главнокомандующий, по возвращении на Николаевскую батарею, в 6-м часу пополудни, отдал приказ об отступлении на Северную сторону.
Союзники, будучи отражены на всех пунктах, кроме Малахова кургана, не смели и думать, чтобы занятие этого укрепления имело непосредственным последствием оставление нами Севастополя. Отбитые от 2-го бастиона и большой части куртины, а также от 3-го и от 5-го бастионов, они не порывались атаковать 4-й бастион, который считали одним из самых грозных укреплений нашей оборонительной линии [ На 4-м бастионе готовился встретить неприятеля храбрый Шульц ], и думали, что в городе были приготовлены к обороне все дома, минированы все улицы, и что во второй линии находились сильные форты. Генерал Пелисье, при всей своей отваге, усомнился в успехе, и видя, как дорого ему стоило овладение одним из наших бастионов, предполагал, утвердясь на Малаховом кургане, штурмовать постепенно прочие укрепления. Начальники инженеров и артиллерии 2-го корпуса, генералы Фроссар и Бёре получили приказание -- принять меры для обороны Малахова кургана и занятой французскими войсками части куртины, на случай ночного нападения Русских, и для штурма на следующий день 2-го бастиона (Petit Redant du Carenage) и смежных укреплений (52). Со стороны Англичан были сделаны распоряжения к новому штурму на 3-й бастион, а между тем Французы вооружали орудиями Малахов курган, для поддержания атак на прочие пункты (53). Все это несомненно доказывает, что мы, несмотря на потерю Малахова кургана, могли еще отстаивать Севастополь. Но, вслед затем, является вопрос: выгодно ли было для нас продолжать оборону? Если бы мы решились оставаться в Севастополе, то близость неприятеля к нашей оборонительной линии заставила бы нас, в постоянном ожидании штурма, держать вблизи сильные резервы, что повело бы к столь же огромной, сколько и напрасной трате людей. Я говорю -- напрасной, -- потому что осаждающий мог засыпать нас снарядами, подвергаясь относительно ничтожному урону. В последние дни обороны Севастополя мы теряли от действия осадной артиллерии по 2,500 человек в сутки. Стоило неприятелю продолжать бомбардирование еще дней 15 или 20 (и для этого только подвезти поболее снарядов), и мы были бы принуждены, и без штурма, очистить Севастополь. По всей вероятности, Союзники не понимали нашего положения, либо увлеклись славолюбивым желанием -- взять город с боя. Иначе -- они не пожертвовали бы таким огромным числом людей, имея возможность овладеть Севастополем посредством бомбардирования с несравненно-меньшею потерею. После всего сказанного, очевидно, что не потеря Малахова кургана заставила нас очистить город, и что Союзникам вовсе не следовало штурмовать его для, достижения предположенной ими цели. Продлить защиту Севастополя мы могли не иначе, как замедлив подступы неприятеля, и этого можно было достигнуть -- как предлагал Тотлебен -- передовыми укреплениями (контр-апрошами) и контрминами; в особенности же последнее средство оказалось действительным при обороне 4-го бастиона, приблизясь к которому, неприятель принужден был вести осадные работы медленно, как бы ощупью. Если бы перед Малаховым курганом были своевременно устроены контрмины, то быть может осаждающий не избрал бы его главным пунктом атаки, либо, в противном случае, еще дороже поплатился бы за успех своего предприятия.
Защитники Севастополя, обрекшие себя на гибель, во славу нашего Царя и России, изнуренные непомерными трудами, но бодрые духом, были поражены молвою о предстоящем оставлении Севастополя. В особенности же моряки не могли свыкнуться с мыслью -- уступить неприятелю свой го-род. Один из севастопольцев говорит: "в день штурма 27-го августа, в половине десятого часа вечера, увидя огонь в библиотеке, я вошел в большую залу, где было темно, и оттуда в соседнюю комнату, откуда брезжил свет. Там нашел я штурманского штаб-офицера, смотревшего с большим вниманием на молодого офицера, также из штурманов, который ковырял гвоздем в стенных часах. "Что это вы делаете?" -- спросил я. -- "А вот в наших часах кукушка испортилась, так поправляем". -- "Как вижу, вы намерены здесь оставаться". -- "А как-же-с?" -- "Да вы разве не знаете, что очищают Севастополь, что может быть уже около трети гарнизона ушло за бухту". -- "Куда ушло?" -- "На Северную". -- "Зачем же это-с?" -- "Да Севастополь оставляем". -- "Помилуйте, да разве это можно-с?" -- "Стало быть, можно, когда все уходят; я тут при последних войсках; вот у вас, при библиотеке, стоит Волынский полк; собирайтесь скорее, да уходите". -- "Нам нельзя уходить, мы никакого распоряжения не получали; армейские могут уходить, а у нас свое, морское начальство; мы от него не получали приказания; да как же это Севастополь оставить? Разве это можно? Ведь штурм везде отбит; только на Малахове остались Французы, да и оттуда их завтра прогонят; а мы здесь на своем посту, по случаю телеграфа, так куда же нам уходить?" -- "Ну, и сидите тут, пока неприятель заберет вас; ведь говорят вам, что Севастополь очищают". -- "То есть, это значит -- отдают неприятелю; об этом мы не слыхали. Армейское начальство этого не может разрешить, потому что у нас здесь все морское, доки, магазины, и мало ли еще чего. Мы здесь должны помирать, а не уходить; что же об нас в России скажут?" Даже и тогда, когда штурманы получили от своего начальства приказание уходить, старый подполковник, убирая нёхотя свои пожитки, ворчал: "Слыханное ли дело? Севастополь оставляют; непременно будет отмена".
Отступление наших войск началось в седьмом часу пополудни и длилось всю ночь. Оно было исполнено согласно диспозиции, составленной одним из доблестных героев севастопольских -- начальником штаба гарнизона, князем Васильчиковым. Огонь с обеих сторон все еще продолжался. Для поддержания пальбы, имевшей целью, по возможности, скрыть наше отступление, были оставлены охотники от пехоты и артиллерии, а для порчи орудий и станков и для взрыва пороховых погребов, (по сигналу ракетами, пущенными с Малого бульвара), команды моряков и сапер. Для прикрытия же отступления войск с оборонительной линии, были заняты внутренние баррикады: на Городской стороне -- тремя полками, под начальством генерал-майора Хрущова, именно: Тобольским полком -- от Южной бухты до публичной библиотеки; Волынским -- у библиотеки, на горе, и Минским далее влево, до Артиллерийской бухты; а на Корабельной -- Азовским, Одесским и Великого Князя Михаила Николаевича (Казанским) полками и баталионом патронщиков, под начальством генерал-лейтенанта Шепелева (55).
В сумерки взвилась ракета, послужившая сигналом к отступлению. С Городской стороны войска последовательно стягивались на Николаевскую площадь и переходили через Большую бухту по мосту, а с Корабельной -- частью переправлялись на судах, частью, по малому мосту, чрез Южную бухту, присоединялись к стоявшим в городе и, вместе с ними, переходили на Северную сторону. Перевозочными средствами распоряжался капитан 2-го ранга Плат. Вас. Воеводский, который провел большую часть ночи на шлюпке, в разъездах между Северною и Южною сторонами, наблюдая, чтобы суда не оставались ни минуты без дела. Отправление наших и неприятельских раненых с Графской пристани на судах производилось под личным наблюдением князя Васильчикова, а также и с Павловского мыска, где в полуразрушенных строениях было однако же оставлено до пятисот ампутированных и тяжело раненых с медиком, которому князь Горчаков вручил письмо к французскому главнокомандующему, прося его озаботиться о призрении этих страдальцев. Как город был обречен пламени, и даже было поручено официально капитану Воробьеву поджечь его на многих пунктах, то предоставление раненых заботливости неприятеля, в таком месте, куда не допускали его огонь и взрывы, было не совсем основательно. К счастью, на другой день, когда уже было все объято пожаром, нашлись охотники для перевозки остававшихся раненых на Северную сторону. Но, по свидетельству иностранных и некоторых из наших писателей, не все эти несчастные могли быть спасены и некоторые из них погибли от голода, жажды и от недостатка ухода (56).
Переправа совершалась при бурном северо-восточном ветре. Несмотря на волнение бухты, мост, нагруженный густою массою людей, орудий и повозок, хотя по временам сильно колыхался и был заливаем водою, однако же устоял, благодаря усердию моряков и сапер, стоявших у канатов и быстро подводивших под мост осмоленные бочки везде, где в том встречалась надобность. Иногда переходящим казалось, что мост разорвался и идет ко дну; толпы с криком бросались назад и переправа останавливалась. Легко вообразить, какого труда стоило приставленному к мосту, начальнику курского ополчения, генерал-майору Белявцеву, соблюсти сколько-нибудь порядок (57).
Часу во втором ночи, когда Воеводский был на Графской пристани, его потребовали к князю Горчакову, который желал знать о ходе амбаркации. Тогда же главнокомандующий приказал перевозить полевую артиллерию. Для этого были высланы две баржи и пароход к Павловской батарее; но, когда, по недоразумению, эти орудия были брошены в бухту, то пароход и баржа были обращены для перевозки войск (58).
Ночью, когда главные силы гарнизона и большая часть раненых уже были переправлены на Северную сторону, подан был второю ракетою, пущенною с Екатерининской площади, сигнал, по которому стали отходить к мосту войска, занимавшие баррикады, и охотники с оборонительной линии, оставляя за собою в пороховых погребах зажженные фитили различной длины, чтобы взрывы последовали разновременно и продолжались как можно долее. Вместе с тем, в городе, пожары, вспыхнувшие еще с вечера, вскоре слились в огромное пламя, подобно волкану, пылавшее над развалинами Севастополя, и, по мере отступления арриергардов, взлетали на воздух, один после другого, 35 пороховых погребов (59).
Неприятели, заметив отступление наших войск, стали действовать навесно по большому мосту; бомбы рвались над уходившими людьми и обозами, но не причиняли им большего вреда. Преследовать же наши войска Пелисье не решился, по причине пожаров и взрывов в городе (60), и к тому же успех, одержанный Союзниками, стоил им дорого; надлежало устроить полки, понесшие наибольшую потерю, снабдить их патронами и принять меры для призрения раненых (61).
28-го августа (9-го сентября), на рассвете лейтенант Афанасьев развел малый мост на Южной бухте; тогда же (в половине 4-го часа утра), главнокомандующий, остававшийся всю ночь в городе, отправился, вместе с начальником штаба генералом Коцебу, на катере, на Павловский мыс, посетил палаты, где лежали ампутированные, и переправился на Северную сторону (62). В поло-вине 8-го часа утра, перешли на Северную сторону все войска, кроме арриергардов, которые начали отступать уже около 8-ми часов; Тобольский полк, под начальством полковника А. А. Зеленого, перешел последним. Генерал Сакен тогда стоял пеший в 50-ти шагах от Графской пристани, правее ее, близ берега Южной бухты, пока капитан Воеводский с последним транспортом раненых отчалил от берега; когда же князь Васильчиков доложил о том графу Сакену, тогда Сакен, сев на лошадь, приказал полковнику Зеленому отвести назад цепь и, вместе с своим штабом, в сопровождении князя Васильчикова и генерала Хрущова, последовал за полковником Зеленым, который шел в хвосте своей цепи, Генерал-лейтенант Бухмейер, стоявший всю ночь на мосту, увидя генерала Хрущова, сказал: "Вы заключаете шествие; вы точка. Я развожу мост" (63). В то же время, переправились с Корабельной на Северную сторону генерал-лейтенант Шепелев и вице-адмирал Панфилов, вместе с отплывшими от берега последними частями войск (64).
Южная половина моста на рейде была разведена по частям, а северная подтянута поворотом на канате к северному берегу.
Кроме пароходов, исключительно назначенных для переправы войск, были спущены на воду всевозможные гребные суда, от военных баркасов до вольных яликов. К каждому из них бежал народ с громкими воплями; по берегу, везде, где было свободно от войск, толпились обыватели, остававшиеся донельзя в родном городе, женщины и дети (65).
В ночи одновременно с переправою войск, по приказанию главнокомандующего, были затоплены на рейде остатки славного Черноморского флота: 6 кораблей, один фрегат, один корвет и 5 бригов (66). Последним затонул фрегат Кулевча. Корабль Ягудиил, затопленный у Павловского мыска и по мелководию не совсем погрузившийся, был сожжен. Пароходы были отведены к северному берегу, кроме парохода Корнилов, сожженного в доке на стапеле (67).
28-го августа (9-го сентября), утром были произведены командами охотников взрывы пороховых погребов на береговых батареях NoNo 7, 8 и 10. После полудня взлетела на воздух Александровская батарея. Затем охотники, на гребных судах, переехали на Северную сторону (68), и тогда, среди пламени и в густых облаках дыма, объявших Севастополь, можно было изредка видеть только немногих наших солдат и жителей, не успевших переправиться, либо неприятельских мародеров, грабивших имущество, брошенное в городе, и погибавших при взрывах. Пожар продолжался целых двое суток и, в продолжении всего этого времени, Союзники, из опасения новых взрывов, не входили в город, довольствуясь водружением своих знамен на укреплениях, ими не взятых.
29-го августа (10-го сентября), была взорвана Павловская батарея. Это укрепление, в случае занятия и вооружения его неприятелем, могло причинить большой вред нашим батареям, расположенным на Северной стороне. Капитан-лейтенант Дм. Вас. Ильинский заявил о том рано утром генералу Тотлебену, вызываясь взорвать батарею, и, получив разрешение исполнить это предприятие, взял на пароходе Владимир баркас с гребцами и отправился на Павловский мысок. Там в лазарете на батарее находилось восемь раненых, которых Ильинский приказал перенести на баркас, после чего, устроив привод к пороховому погребу и поджегши его, переплыл обратно на Северную сторону. Вслед затем, Павловское укрепление взлетело на воздух (69).
Наконец, 30-го августа (11-го сентября),погасли развалины Севастополя, и неприятель, заняв город, усилил канонаду по стоявшим у северного берега Большой бухты нашим пароходам. Главнокомандующий приказал затопить их, сняв с них орудия и порох. 31-го августа (12-го сентября), в 3-м часу пополуночи, по выгрузке с пароходов части орудий, снарядов и прочего казенного имущества и по свозе на берег команд, все эти суда (10 пароходов и один транспорт) были зажжены и затоплены (70). Такова была последняя жертва Черноморского флота, несравненно менее чувствительная, нежели потеря моряков, составлявших нашу гордость. Россия, богатая средства-ми для постройки морских судов, со временем будет опять иметь флот, соответствующий современным требованиям науки, но чтобы иметь таких людей, каковы были Севастопольские моряки, нужны Лазаревы, Корниловы, Нахимовы и сподвижники их, которых остается уже немного.
По занятии Союзниками развалин Севастополя, комендантом города был назначен (впоследствии приобревший столь печальную известность) французский генерал Базен; а комендантами Корабельной полковник Виндгам и один из французских штаб-офицеров. Вместе с тем был составлен, из французских и английских войск, гарнизон города и Корабельной; но как уже не существовали ни город, ни Корабельная, то коменданты с гарнизонами возвратились в бараки и палатки Союзного лагеря, а развалины Севастополя обратились в пустыню.
Напротив того, Северная сторона кипела жизнью. Весь берег был покрыт войсками и густыми массами народа. Пехота, моряки, артиллеристы, перейдя в более безопасное место, на первый раз расположились как успели и тотчас заварили щи и кашу, либо тюрю (толченые сухари, размоченные в воде и приправленные солью); другие чинили одежду и обувь, мылись, либо спали сном непробудным, после нескольких месяцев, проведенных под грозою увечья и смерти. Затем, войска, разбросанные по Северной в величайшем беспорядке. стали собираться, устроиваться, а к вечеру 28-го августа (9-го сентября) потянулись на указанные им места. Как в этот день, так и в следующие, неприятель стрелял по рейду и по Се-верной; но пальба эта, в сравнении с прежнею, казалась ничтожною (71).
В день штурма 27-го августа (8-го сентября), наши войска понесли следующий урон:
Генералов
Шт.-офиц.
Об.-офиц.
Нижних чинов
Убитыми (72)
2
5
65
2,900
Ранеными (73)
4
28
230
6,500
Контуженными
1
10
43
1,250
Без вести пропавшими
--
3
34
1,838
Итого
7
46
372
12,488
Вообще же у нас выбыло из строя человек (74).
Французы в сей день потеряли:
Генералов
Шт.-офиц.
Об.-офиц.
Нижних чинов
Убитыми (75)
5
24
116
1,489
Ранеными (76)
4
20
224
4,259
Без вести пропавшими
--
2
18
1,400
Итого
9
46
358
7,148
Вообще же у них выбыло из строя, 7,561 человек.
Урон Англичан простирался:
Генералов
Штаб и обер-офиц.
Нижних чинов
Убитыми (77)
--
29
356
Ранеными (78)
3
124
1,752
Без вести пропавшими
--
1
175
Всего же у них выбыло из строя -- 2,440 человек.
Сардинцы потеряли (в траншеях против 4-го бастиона), убитыми и ранеными 40 человек, в числе коих 5 офицеров.
Следовательно потери Союзников на штурме вообще простирались, по официальным донесениям генералов Пелисье и Симпсона, до 10,040 человек, т.е. были почти тремя тысячами человек менее наших. В действительности же урон их был гораздо более (79).
При занятии Севастополя Союзными войсками было найдено: орудий медных 128 (в том числе турецких 10); чугунных 3,711 (в числе тех и других было более 1.000 подбитых); ядер 407,814. пустотелых снарядов 101,755; картечей 24,080; патронов, частью испорченных, 630,000; пороху 262,482 килогр. (около 16,000 пудов), и проч. (80).
В продолжении 11-ти-месячной осады, с 27-го сентября (9-го октября) 1854 года по 27-е августа (8-го сентября), 1855 года, Французы потеряли вообще выбывшими из фронта, не считая умерших от болезней, до 46,000 челов. (81). Англичане, во время осады, потеряли одними убитыми около 5,000 человек (82), следоват. вообще не менее 25,000. Урон Турок и Сардинцев в точности неизвестен.
С нашей стороны, в продолжении осады, выбыло из фронта, в самом Севастополе, около 102 тысяч, и в сражениях при Алме, Балаклаве, Инкермане, Евпатории и Черной, до 26 тысяч человек, всего же около 128 тыс. челов., не считая 8,455 умерших от болезней. Но как выздоровевших вообще было 53,262 челов., то действительный безвозвратный урон наших войск простирался до 83-85 тыс. человек (83).
В продолжении осады французская артиллерия выпустила следующее число снарядов: ядер 510,000; бомб, гранат, боевых ракет, и проч. 594,000, всего же 1,104,000 выстрелов, на кои вообще издержано пороху более 3-х милл. килогр. (около 183,000 пудов); Англичане выпустили 252,000 артиллерийских снарядов, издержав более 40,000 пудов пороху. Кроме того, Французы израсходовали более 26-ти милл. патронов (84). Вообще же Союзники издержали 271,650 пудов пороху, именно: Французы 195.350 и Англичане -- 76,300 пуд. (85).
С нашей стороны, за все время осады, доставлено на все батареи оборонительной линии: 817,634 ядра, 584,000 разрывных снарядов и 105,330 картечей, вообще же 1,506,964 снаряда; а выпущено: с сухопутных батарей Южной стороны 962,000, а с береговых батарей -- 65,000, всего же 1,027,000 снарядов, из коих разрывных около 500,000. Оставлено, при отступлении, на Южной стороне, до 480,000. Патронов израсходовано 16 1/2 миллионов. Пороху ко дню высадки Союзников имелось 65,000 пуд. В продолжении осады подвезено 160,000 пудов. Из этих 225,000 пудов:
Израсходовано артиллериею -- 150,000
Израсходовано пехотою -- 10,000
Оставлено по отступлении на Южной стороне до -- 40,000
(из коих взорвано около 24,000).
Оставалось на Северной стороне -- 25,000 (86).
Продолжительной обороне Севастополя более всего способствовали превосходный дух наших войск и искусство наших инженеров, создавших в короткое время сильные преграды. Но, кроме этих главных причин, содействовали успеху обороны следующие обстоятельства:
Нерешительность действий неприятеля. Союзники упустили несколько случаев овладеть Севастополем, именно: 1) после сражения на Алме, когда они должны были штурмовать слабое Северное укрепление; 2) по переходе на Южную сторону, когда город был почти совершенно открыт и занят малыми силами; 3) после первого бомбардирования, когда артиллерия их разгромила 3-й бастион, и 4) после второго бомбардирования, когда они, находясь в расстоянии не более 35-ти сажен от 4-го бастиона, совершенно ослабили его оборону. Утвердительно можно сказать, что если бы Французы, вместо того, чтобы предпринять новую атаку -- на Малахов курган, усилили атаку на 4-й бастион, то овладели бы Севастополем скорее и достигли бы важнейших результатов, не допустив гарнизон переправиться на Северную сторону.
Севастополь не был обложен осаждающим и до конца осады сохранял сообщения с армиею и Империею, что подавало нам возможность усиливать гарнизон свежими войсками и снабжать его жизненными и боевыми припасами. Впрочем, Союзники, владея морем и имея значительный флот, находились, в отношении сообщений, в лучших обстоятельствах, нежели русская армия, коей подвозы чрезвычайно затруднялись дурным качеством дорог.
Севастополь обладал значительными средствами Черноморского флота, который доставил обороне громадную артиллерию, превосходных офицеров и отличных артиллеристов. Дальнозоркость моряков, привыкших различать предметы на больших расстояниях, приносила нам пользу во многих отношениях.
Оставление Севастополя, после отчаянного боя, в котором выбыла из фронта почти треть сражавшихся с нашей стороны войск, в виду сильной неприятельской армии, и отступление в порядке за огромную преграду, образуемую рейдом, хотя и были облегчены бездействием противника, однако же делают величайшую честь -- и русским войскам, и начальникам их.
Заслуги, ими оказанные, нашли высшую награду в сердечной признательности великодушного Монарха, выраженной в следующем Высочайшем Приказе Российским армиям:
"Долговременная, едва ли не беспримерная в военных летописях, оборона Севастополя обратила на себя внимание не только России, но и всей Европы. Она с самого почти начала поставила его защитников на ряду с героями, наиболее прославившими наше Отечество. В течении одиннадцати месяцев гарнизон Севастопольский оспаривал у сильных неприятелей каждый шаг родной, окружавшей город, земли, и каждое из действий его было ознаменовано подвигами блистательнейшей храбрости. Четырехкратно возобновляемое жестокое бомбардирование, коего огонь был справедливо именуем адским, колебало стены наших твердынь, но не могло потрясти и умалить постоянного усердия защитников их. С неодолимым мужеством, с самоотвержением, достойным воинов-христиан, они поражали врагов или гибли, не помышляя о сдаче. Но есть невозможное и для героев. 27-го сего месяца, после отбития шести отчаянных приступов, неприятель успел овладеть важным Корниловским бастионом, и главнокомандующий Крымскою армиею, щадя драгоценную своих сподвижников кровь, которая в сем положении была бы уже без пользы проливаема, решился перейти на Се-верную сторону города, оставив осаждающему неприятелю одне окровавленные развалины.
Скорбя душою о потере столь многих доблестных воинов, принесших жизнь свою в жертву Отечеству, и с благоговением покоряясь судьбам Всевышнего, Коему не угодно было увенчать их подвиги полным успехом, Я признаю Святою для Себя обязанностью изъявить и в сем случае, от имени Моего и всей России, живейшую признательность храброму гарнизону Севастопольскому, за неутомимые труды его, за кровь, пролитую им в сей почти целый год продолжавшейся защите сооруженных им же в немногие дни укреплений. Ныне, войдя снова в ряды армий, сии испытанные герои, служа предметом общего уважения своих товарищей, явят, без сомнения, новые примеры тех же воинских доблестей. Вместе с ними и подобно им, все наши войска, с тою же беспредельною верою в Провидение, с тою же пламенною любовью ко Мне и родному нашему краю, везде и всегда будут твердо встречать врагов, посягающих на Святыни наши, на честь и целость Отечества, а имя Севастополя, столь многими страданиями купившего себе бессмертную славу, и имена защитников его пребудут вечно в памяти и сердцах всех русских, совокупно с именами героев, прославившихся на полях Полтавских и Бородинских.
Александр
С.-Петербург. 30-го августа 1855 года."
Несколько дней спустя, Государь Император писал князю Горчакову:
...."Приказ Мой армиям Моим, от 30-го августа, покажет вам, что Я умею ценить непоколебимую твердость и самоотвержение, с которыми славные войска наши, в продолжении более 11-ти месяцев, отстаивали грудью своею едва возведенные ими самими укрепления Севастополя. Повторите им еще раз Мое душевное спасибо и скажите им, что, если обстоятельства позволят, Я сам надеюсь, в весьма непродолжительном времени, лично объявить им Мою искреннюю благодарность.
Намерение Мое есть отправиться из Москвы 8-го сентября вечером в Николаев, дабы видеться там с Лидерсом, осмотреть произведенные там работы, для обороны сего важного пункта, и если можно, то отправиться оттуда к вам в Крым.
Из прилагаемой при сем Моей записки, вы увидите, как Я смотрю на теперешнее положение вещей, и какие меры Я полагаю необходимым принять для будущего устройства нашей армии.
По всему этому Мне бы весьма желательно с вами переговорить лично и условиться что нам делать.
Итак, если к тому времени, т.е. недели через три, Союзники не предпримут ничего важна- с го и не будет предвидеться опасности Перекопу, то Я надеюсь видеться с вами в Симферополе, или другом каком-нибудь пункте.
Держаться вам долго на северной стороне Севастополя не вижу никакой нужды; надобно помышлять теперь о сохранении остальной части Крыма и не жертвовать им без самой крайней необходимости, чего, признаюсь, при теперешних обстоятельствах, как бы они ни были трудны, Я предвидеть не могу. С нетерпением буду ожидать вашего мнения, но предоставляю вам совершенно действовать по вашему усмотрению.
Ответ ваш пришлите с флигель-адъютантом Волковым, в Николаев, как можно скорее.
Я весьма доволен, что вы вновь предупредили мысль Мою о высылке в Николаев геройских остатков наших Черноморских моряков...
Прикажите генерал-майору Тотлебену, если состояние здоровья его позволяет, отправиться не-медленно в Николаев, дабы на месте осмотреть возведенные укрепления и усилить их, если признает то нужным.
Генерал-майору князю Васильчикову прикажите также явиться ко Мне туда же.
Итак, надеюсь, до скорого свидания! Не унывайте, а вспомните 1812-й год и уповайте на Бога. Севастополь не Москва, а Крым не Россия. Два года после пожара Московского победоносные войска наши были в Париже. Мы те же Русские и с нами Бог!"
В записке Государя было сказано:
"На случай Моего приезда в Крым, Я строжайшим образом запрещаю делать какие-либо приготовления для смотров войск. Они и без того много перетерпели, и потому не хочу, чтобы приезд Мой был им в тягость.
По очищении Южной стороны Севастополя, Крымская армия освободилась от труднейшей ее обязанности -- обороны Севастополя.
Теперь дело должно идти: 1) об охранении остальной части Крыма; 2) об укомплектовании Крымской армии, и 3) об усилении войск ген.-ад. Лидерса.
По 1-му пункту:
Удерживать долго Северную сторону Севастополя нет никакой цели, ибо флот Черноморский по нужде нами самими уничтожен.
Не полагаю, чтобы Союзники решились атаковать нас на Инкерманских высотах, либо на Мекензиевой горе, и вообще на левом фланге занимаемых нами высот. Скорее можно думать, что неприятель сделает диверсию в наш тыл, высадив сильный десант в устье Качи, либо у Евпатории, или около Перекопа. Поэтому, имея самостоятельный отряд у Перекопа, казалось бы выгодным выбрать центральный пункт около Симферополя, с авангардом к стороне Бакчисарая и большой дороги на Алушту. На сей позиции, Крымская армия, числом по меньшей мере 100 тысяч чел. под ружьем, всегда будет в состоянии угрожать правому флангу корпуса, высадившегося на одном из трех помянутых пунктов. Нельзя полагать, чтобы Союзники могли высадить разом более 40т. чел., следовательно числительный перевес всегда будет на нашей стороне, и маневрируя искусно, можно надеяться, что всякая попытка десантного корпуса на наш тыл кончится в нашу пользу.
По 2-му пункту:
В Крымской армии находятся теперь, не считая Перекопского отряда:
2-й пехотный корпус: 4-я, 5-я и 6-я пехотные дивизии.
3-й пехотный корпус: 7-я, 8-я, 9-я пехотные и 7-я резервная дивизия.
4-й пехотный корпус: 10-я, 11-я и12-я пехотные дивизии.
5-го пехотного корпуса: 14-я пехотная и 15-я резервные дивизии.
6-го пехотного корпуса: 2-я бригада 6-й легкой кавалерийской дивизии, 16-я и 17-я пехотные дивизии.
1-го резервного кавалерийского корпуса: резервная уланская дивизия.
2-й резервный кавалерийский корпус: 1-я и 2-я драгунские дивизии.
Сводная резервная кавалерийская бригада.
Три линейн. Черноморск. батальона.
Один Гарнизонный батальон.
Балаклавский Греческий баталион.
Пять Черноморских казачьих батальонов.
Четырнадцать Донских казачьих полков.
Два Уральских казачьих полка.
Семнадцать дружин Курского ополчения.
Для приведения Крымской армии въ4-х-бата-лионный состав, предполагалось достаточным (по соображению, посланному к князю Горчакову, в первых числах августа) употребить всего 69 дружин ополчения. Впоследствии, потери, понесенные Крымскою армиею, были столь значительны, что предполагавшееся укомплектование дружинами оказалось недостаточным. Между тем Государь, в письмах к князю Горчакову, неоднократно настаивал, чтобы кадры расформированных баталионов были высланы из Крыма, для укомплектования их готовыми рекрутами, вне района военных действий.
Взамен последней меры, ныне казалось бы удобным назначить для действий в Крыму два корпуса, именно 2-й пехотный и 8-й или 4-й пехотный, укомплектовав их до полного 4-х-баталионного состава из остатков прочих дивизий (кроме 7-й резервной дивизии 3-х-батальонного состава). Затем кадры сих дивизий вывести из Крыма во внутрь России, где расположить их на удобных квартирах, для укомплектования в 4-х-баталионный же состав...
Если, по теперешнему слабому составу войск, князь Горчаков найдет невозможным 2-й и 3-й или 4-й корпусы привести в 4-х-батальонный состав, то можно на время довольствоваться приведением полков в 3-х-баталионный состав, с добавлением четвертых баталионов ополчения. Кадры четвертых батальонов сих корпусов, в таком случае, необходимо выслать ныне же из Крыма, для доформирования их при резервах.
Если же предлагаемая Мною мера признается им удобоисполнимою, то Я полагал бы придать к каждому полку по 4 дружины ополчения и разделить каждый полк на два, так, чтобы в каждом находилось по два баталиона и по две дружины, называя их бригадами, а полки -- 1-м и 2-м того же наименования.
В таком случае придется удвоить число полковых командиров, или назначить старших полковников вместе и бригадными командирами в тех бригадах, где будет недоставать генералов. С удвоением числа бригад, придется назначить вновь 7 дивизионных начальников.
Артиллерию же оставить по числу настоящих дивизий, т.е. 7 бригад, приведя каждую в 5 батарей 8-ми-орудийного состава и имея в каждой 2 батарейных и 3 легких батареи.
Из кавалерии казалось бы достаточным оставить один драгунский корпус с его артиллериею и теми казачьими полками и батареями, которые теперь в Крыму находятся. Всю же остальную кавалерию отдать в распоряжение генерал-адъютанта Лидерса, тем более, что сам князь Горчаков писал, что зимою не будет никакой возможности продовольствовать его многочисленную кавалерию в Крыму.
Отряд генерал-лейтенанта Врангеля оставить в теперешнем его составе, или усилить его по усмотрению князя Горчакова.
По 3-му пункту:
Из всего южного прибрежья, занимаемого войсками Южной армии, по Моему мнению, Николаев может преимущественно привлечь Союзников, которые, сделав высадку, могли бы уничтожить все заведения Черноморского флота и нанести тем окончательный удар могуществу нашему на Черном море.
Поэтому на сохранение Николаева должно быть обращено все наше внимание.
...Хотя общее число войск Южной армии довольно значительно и с приходом ополчения еще более увеличится, однако же они разбросаны на огромном пространстве, и потому необходимо усилить Южную армию всем Гренадерским корпусом, заменив его в Перекопе 7-ою резервною дивизиею, с присоединением к ней Черноморских казачьих пеших батальонов, что составит в Перекопском отряде 21 батальон.
Подробности обороны Николаева должны быть предоставлены испытанной опытности генерал-адъютанта Лидерса... К войскам его можно бы присоединить 14-ю или 15-ю резервную дивизию, укомплектовав одну из них теперь же готовыми рекрутами 5-й Запасной дивизии" (87).