"Если вы пробыли въ Японіи шесть недѣль, вы все понимаете.
Черезъ шесть мѣсяцевъ вы начинаете сомнѣваться. Черезъ шесть
лѣтъ вы ни въ чемъ не увѣрены". Petrie Watson "Japan", ст. 9.
Есть какая-то грань между всѣмъ, выработавшимся вѣками, духовнымъ складомъ европейца и японца, между самымъ угломъ зрѣнія того и другого. Въ этомъ различіи нѣтъ, конечно, ничего мистическаго и абсолютнаго, оно достаточно объясняется естественными историческими и географическими причинами. Бытъ можетъ, со временемъ тѣсныя международныя сношенія и взаимное треніе народовъ изгладятъ самое воспоминаніе о немъ. Но въ настоящее время это неуловимое "нѣчто", мѣшающее европейцу разобраться до дна въ душевной жизни японца, взглянуть на міръ его глазами, предсказать въ каждомъ данномъ случаѣ его поступокъ, однимъ словомъ понять его психологію -- еще очень сильно. Поэтому такъ разнообразны и противорѣчивы отзывы о немъ жившихъ тамъ европейцевъ и такъ противоположны ходячія характеристики. Европеецъ, сколько бы онъ ни прожилъ въ Японіи, едва ли можетъ установить вполнѣ правильную психологію японскаго народа. Онъ неизбѣжно будетъ прилагать къ нему свои европейскія мѣрки и или пойметъ его невѣрно, или совсѣмъ не пойметъ. Одинъ изъ послѣднихъ опытовъ дать ключъ къ пониманію японской націи, появившійся въ текущемъ 1904 году, начинается слѣдующимъ заявленіемъ: "Что неясно въ этой книгѣ,-- пишетъ самъ авторъ,-- это мнѣніе автора о Японіи. Оно заключается въ томъ, что Японія непонятна, не можетъ быть понята. Положимъ, это самая избитая вещь, какую онъ или кто-либо другой можетъ сказать о Японіи. Тѣмъ не менѣе, написавъ цѣлую книгу, онъ можетъ повторить только это. Это его исповѣдь. Онъ не понимаетъ Японіи. Основа его книги -- непонятность, непостижимость, таинственность Японіи. Онъ написалъ книгу о томъ, чего онъ не понимаетъ,-- фактъ, не новый въ литературѣ. Онъ прожилъ въ Японіи три года въ непосредственномъ, тѣсномъ, ежедневномъ общеніи съ населеніемъ, съ его задачами, съ его политикой. Тѣмъ не менѣе онъ не понялъ Японіи" {W. Petrie Watson "Japan: Aspects and Destinies". London, 1904. Preface.}. Какъ мало отличаются эти слова отъ того, что сказалъ нашъ русскій путешественникъ Гончаровъ, посѣтившій* Японію въ 1854 году, когда ея гавани впервые были открыты для европейцевъ. "Да гдѣ же это я въ самомъ дѣлѣ!-- восклицаетъ онъ во время званнаго обѣда у японцевъ.-- Кто кругомъ меня съ этими смуглыми, какъ у мумій, щеками, съ поникшими головами и полуопущенными вѣками, въ длинныхъ широкихъ одеждахъ, неподвижные, едва шевелящіе губами, изъ-за которыхъ съ подавленными вздохами вырываются неуловимые для нашего уха глухіе звуки?.. Ужъ не древніе ли покойники встали изъ тысячелѣтнихъ гробницъ и собрались на совѣщаніе?.. Ходятъ ли они, улыбаются ли, поютъ ли, пляшутъ ли? Знаютъ ли нашу человѣческую жизнь, наше горе и веселье, или забыли въ долгомъ снѣ, какъ живутъ люди" {"Фрегатъ Паллада", т. 7, стр. 198.}. А между тѣмъ съ тѣхъ поръ прошло полвѣка, и Японія изъ страны дѣйствительно никому невѣдомой превратилась въ страну всѣмъ интересную и всѣмъ извѣстную хотя бы по наслышкѣ. Намъ кажется поэтому, что единственный способъ составить себѣ хоть нѣкоторое самостоятельное представленіе о Японіи заключается въ томъ, чтобы заранѣе отказаться отъ всякой попытки проникнуть въ душу японскаго народа и ограничиться изученіемъ ея исторіи и ея современнаго соціальнаго и экономическаго строя. Настоящіе очерки и представляютъ собой попытку свести разбросанныя въ разныхъ трудахъ данныя* касающіяся природныхъ условій Японіи, ея исторіи и ея современнаго положенія.