Фантастический рассказ К. БОГОЛЮБОВА

Иллюстрации Н. КОЧЕРГИНА

I.

Люди, потерпевшие неудачу, обыкновенно волнуются. Их речь становится сбивчивой к неясной; кроме того, они гримасничают, размахивают руками и неизвестно зачем бегают но комнате. Но, вопреки этому общему правилу, Митчель повествовал о своих злоключениях исключительно хладнокровно.

— Так вот, — говорил Митчель: — на завод, где находится его рабочий кабинет, никто проникнуть не может. А городскую квартиру мы поставили вверх дном, мы хозяйничали там, как у себя дома, но не нашли ничего, то есть нашли многое, что пригодилось бы простому взломщику… А нас не интересует ни гардероб, ни счета от портных, ни саксонский фарфор, ни средневековая утварь…

Господин Пик, слушавший чрезвычайно внимательно, встрепенулся.

— Вы хотите сказать, что Рэм собирает редкости?

— Да, именно это.

Несколько времени господин Пик молчал, потирая руки и радостно улыбаясь бабочкам, вытканным на ковре.

Он был совсем маленький господин, жирный, с брюхом, круглым, как яблоко, с прищуренными глазами и крошечным ртом. Голова у господина Пика была большая, переполненная злодейскими замыслами, которые, собственно говоря, и должны быть в голове владельца тайной конторы… Конторы чего? Воровства, разбоя, ограбления? — нет, говоря деликатно — конторы пересылки вещей из одних рук в другие.

И сюда-то, после целого ряда мытарств, попал Митчель, энергичнейший человек во всей Америке, желавший увидеть недосягаемые чертежи изобретателя Рэма. Теперь Митчель ожидал, когда заговорит господин Ник. И господни Пик сказал:

— Я думаю, что так можно сделать. Суть в том, чтобы попасть на завод, куда, по вашим словам, не попадает никто. Я думаю, что это удастся. Подождите немного…

Господин Ник исчез, и Митчель сидел в одиночестве, пока его не позвали из другой комнаты.

— Пройдите сюда, пожалуйста.

В соседней комнате было еще спокойнее. Был неподвижный воздух, пропитанный запахом лака и старого дерева, и были еще разные вещи, расставленные по углам: комоды с вычурной итальянской резьбой, малайские безобразные идолы, стулья рококо и стулья ампир, и турецкие табуреты для кальяна. А у окна стоял сам господин Пик с бесконечно приятной улыбкой.

— Вот это для вас годится, — сказал он, — похлопывая ладонью по крышке какого-то столика. — Митчель обозлился.

— Я не покупаю старую мебель.

— А я не продаю старую мебель, — ответил господни Пик шепеляво, потому что его губы были растянуты улыбкой и уже не оставалось места для слов. — Я продаю агентов, от которых требуется знание дела и полнейшая незаметность. А это у меня — самое лучшее. — Господни Пик снова похлопал ладонью по крышке столика.

Столик был толстоногий, c необычной массивной доской, изукрашенный всякими завитками, но Митчель не стал разглядывать варварскую орнаментику вещи, а поспешил догадаться:

— В столике, конечно, фонограф?

Господин Пик обиделся.

— Фонограф? — переспросил он, оттопырив губы. Или вы думаете, что я глуп, как девушка? Фонограф услышит самые пустяки, какую-нибудь фразу, вроде: — «подайте линейку». — Он запишет, как Рэм разговаривает с прислугой. По какое вам дело до прислуги. Агент должен посмотреть чертежи.

— Ну, да, агент изучит чертежи Рэма. Смотрите…

И вдруг толстолапый, криволапый, диковинный столик выдвинул вперед одну ножку, и, как бы цепляясь этой ножкой за пол, перетащился на один шаг ближе к Митчелю.

Движения вещи были неуклюжи. Казалось, что ей, сотворенной для стояния на одном месте, каждое движение дается с трудом. Была какая-то болезненность в движениях столика, но была и какая-то сила. Столик упрямо стоял на своих ножках, согнутых, как у человека, взявшего на спину куль соли.

Перед ожившей вещью стояли двое, одаренные искусством движения, изворотливые, но такие слабые на ногах, которых всего две и которые очень тонки. Один, Митчель, был, как стальная пружина, как пистолетный курок, взведенный, когда уже на полку насыпан порох и пуля забита в ствол; другой, господин Пик, посмеивался и разъяснял свои планы.

— Во что бы то ни стало поднять цену столика; он должен быть редкой и единственной вещью… заставить Рэма перевезти его на завод.

А столик продолжал жить. Он приседал, сгибая свои узловатые ноги, и, когда уже касался пола своим плоским лакированным животом, вдруг прыгнул. Он прыгал, словно лягушка, отделяясь от земли сразу четырьмя лапами и грузно падая сверху. Ему приходилось несколько мгновений качаться, чтобы сохранить равновесие.

И подскакивания столика были столь отвратительны и нелепы, что Митчель не выдержал. Он, неожиданно для себя самого, вытащил из кармана револьвер и крикнул сдавленным голосом:

— Стой, убью!

Он угрожал вещи, как человеку. А господин Пик, стоявший подле, возразил улыбаясь:

— За убитого агента вы заплатите.

Господин Пик шутил весьма остроумно, и его шутка возвратила Митчеля к обычной жизни, где вещи должны стоять на своих местах и только людям досталось в удел благородное искусство движения.

II.

— Что у тебя нового? — спросил Абель Ройман после обеда, когда другие гости заговорили о политике.

— Ничего, — ответил Рэм, — вчера, кажется, я купил пару китайских столиков, но они неинтересны.

Однако, Ройман почему-то заинтересовался.

— А где они стоят, твои столики?

— В маленьком кабинете. Сходи посмотри.

Рядом со столовой был маленький кабинет, куда Рэм ставил вещи похуже. В пыли и забвении лежали там церковные облачения и восточные ткани, стояли средневековые шкатулки, вырезанные из одного куска дерева, и бронзовые канделябры с цепями. На полу и везде валялись книги.

Все это было давно знакомо Ройману, но все же он долго не выходил из кабинета, так долго, что Рэм был вынужден позвать его.

Ройман ответил из-за дверей необыкновенно свирепо:

— Чудовище!

— Кто?

— Ты. Что ты наделал?

В его голосе был такой ужас, что все кинулись к нему, думая увидеть какую-нибудь невероятную картину.

Ройман сидел на корточках перед уродливым столиком, ощупывая его со всех сторон.

— Конечно, — бормотал он: — Юн-Ло или первое царствование Ин-Цзуна…

— Что? — спросил Рэм, ничего не понимая: — Что с тобой случилось?

— Ничего. Когда люди не берегут своих вещей… Это уж, наверное, ты обломал лаковым драконам хвосты. Ничего но разобрать.

— А ты посмотри второй столик, за шкафом. Они, как две капли воды.

Ройман принялся обнюхивать и второй столик. Он злился, как никогда, и, повидимому, не заботился о своем языке.

— Дуракам счастье. — говорил он, раздражаясь все больше и больше.

— Да скажи ты, в чем дело, — взмолился Рэм.

— И скажу! Чудеснейшие столики Минской династии, а он обращается с ними чорт знает как! Вероятно, эпохи Ин-Цзуна… туалетные столики.

Все были заинтересованы. Вытянув шеи, гости смотрели на Роймана, как собаки на мясо. Рэм, добродушный парень, вытаращил глаза, как только умел.

— Видите, фарфор под красной глазурью из меди и корналина. Глазурь еще грубовата, в пузырьках. А, вот, хвосты драконов, вырезанные из лака. Дай сюда лупу, Рэм.

— Но здесь темно. Столик можно перетащить в столовую. Джон!

Лакей взял столик за крышку.

— Потише, потише, — испуганно шептал Ройман. Но лакей Джон тащил столик самым небрежным образом, и походка его была неверна. В дверях, где требовалась наибольшая осторожность, лакей вдруг покачнулся, попробовал удержаться за стену, но не успел и грохнулся на пол вместе с драгоценным столиком. Все это было дело нескольких секунд, и когда гости кинулись на помощь, было уже поздно. Столик лежал на полу, разбитый вдребезги, и лакей Джон стоял на четвереньках, подбирал кусочки лаковой резьбы и осколки фарфора. Ножки столика тоже никуда не годились. Они были оклеены тончайшей, почти прозрачной фанерой, которая теперь полопалась, как яичная скорлупа.

— Чорт тебя побери! — кричал Рэм, а Ройман не мог ничего выговорить от ужаса и стоял, прижав кулаки к подбородку.

Слуга Джон бессмысленно усмехался.

— Он, наверно, пьян, — догадался кто-то.

В самом деле, лакей напился, как последний сапожник, и это случилось с ним впервые от роду. Но это не важно. Важно другое: Рэм обладал теперь единственным в мире китайским столиком, который только выиграл от того, что у него не было пары.

И пока гости созерцали осколки, одни человек, тоже гость и, кроме того, сотрудник газеты, поспешил исчезнуть, никем незамеченный. Он помчался прямо в редакцию и успел поместить в завтрашнем номере сенсационное известие о случайно найденной редкости и о преступном деянии лакея Джона.

С этого дня Рэм потерял спокойствие. К нему приезжали ученые, репортеры и фотографы, которые снимали столик с боков, сверху и снизу. Одни из них ухитрился снять даже восковой слепок с дверного замка. Но он был стар, этот бродяга с поломанным аппаратом, и потому попался. Однако, мог появиться фотограф и помоложе, и наверное уже появился: — в квартире ведь перебывали разные люди.

— Твой столик неимоверной ценности. Нужно беречь его, — советовал Ройман.

— Знаю, — отвечал Рэм, — я хочу вызвать агентов из сыскного Бюро.

— Ну, а если агенты не помогут? Преступники проникают и в банки, которые, конечно, крепче твоей квартиры. А, может быть, и тебе надоест быть под присмотром… — Ройман засмеялся: — Предстань себе… Ты вышел из дому. И вдруг твоя собственная физиономия наводит на подозрения. — «Ваши документы»!.. Вообще неприятно и небезопасно.

— Что же в такой случае сделать? — спросил Рэм и сам нашел простое и верное средство: — Я перевезу его к себе на завод. Это самое надежное место в городе.

— Прекрасно, — сказал Ройман: — если не крадут твои чертежи, то уцелеет и столик.

В тот же день туалет китайской принцессы был доставлен на заводскую квартиру изобретателя. Рабочие обращались с этим деревянным чудовищем так осторожно, что не обратили внимания на его тяжесть, на прямо таки невероятную тяжесть для такого хрупкого столика.

III.

— Алло! Слушает Митчель.

— Говорит Пик. Приезжайте немедленно в гостиницу «Рим».

Гостиница «Рим». Ее хозяин мог бы назвать ее и «Мемфисом», — это дела не меняет. Важно, что сюда приходили люди, не интересующиеся делами своих ближних.

Коммивояжеры поигрывали карандашиками на цепочках, размышляя о выгодных сделках, актеры средней руки хвастались друг перед другом напропалую, конюхи из соседнего цирка предпочитали позвякивать серебром молча. Можно было встретить здесь и шулера, который носил по два кольца на каждом пальце и еще браслет на левой руке. Вот в такую гостиницу и вызвал Митчеля господин Пик.

— Все обстоит хорошо, — говорил он, сияя.

Он сиял, как солнце; он напоминал солнце, потому что у него была круглая голова и щеки, готовые лопнуть. Но он не сказал ничего больше, а увлек Митчеля в отдельный кабинет.

— Вот, к вашим услугам.

На стол он бросил несколько чертежей, измятых, но не сделавшихся от этого дешевле. Это были подлинники, и на них кое-где Рэм сделал отметки красным карандашем.

— Я получил их сегодня ночью, — сказал господни Пик, прикасаясь кончиками пальцев к драгоценной бумаге.

— Да, это они, — шептал Митчель, не слушая. Он согнулся над столом. Можно было подумать, что он старается просунуть голову в одно из колес, вычерченных на ватмане. Господин Ник посмеивался.

— Ну, хорошо. Давайте рассчитываться, — сказал он томно, как бы объясняясь в любви.

— Да, извините. Я совсем позабыл об этом. — Митчель обернулся и…

…Его глаза встретились с чужими глазами. Из угла уставились на него чужие глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Взгляд был снизу, и оттого казалось, что смотрит кто-то подозрительный и тупой. В углу сидело странное существо, без головы, и глаза помещались у него где-то между плечами.

— Кто это? — спросил Митчель, схватив господина Пика за руку.

— Стол, — отвечал тот безмятежно, — человек-стол. Рассмотрите поближе.

Господин Пик демонстрировал своего агента…

В углу сидел человек, у которого плечи были подняты так высоко, что ключицы шли параллельно одна к другой, а между плечами была запрятана голова с совершенно плоским черепом и плоским лицом. Это был почти безголовый человек, потому что голова не возвышалась над плечами. Затем туловище, плоское, лишенное всякой талии, четырехугольное, как ящик. Голова и туловище были одно, ящик, доска стола. Затем четыре ноги… именно ноги потому что рук не было… а может быть четыре руки… четыре конечности по краям ящика-туловища, одинаково направленные вперед, одинаковой длины, искривленные, как ножки китайского столика.

Это был человек. Он сидел на полу, прикрытый кое-какими лохмотьями, и смотрел снизу вверх, отчего взгляд казался подозрительным и тупым.

— Теперь посадите его в деревянный футляр, и y вас будет столик, — пояснил господин Пик, — он будет чувствовать себя превосходно, потому что сделан для этого. Совершенно незаметный агент. Тут же, в футляре, у него запасы воды и шоколада.

— Но как… — начал Митчель и не успел окончить. Господин Пик перебил его:

— Как он попал на завод? Очень просто. Мы взвинтили его цену. Мы продали его вместе с простым столом. Потом этот простой стол был разбит пьяным лакеем, хе, хе.

— Нет, я спрашиваю, где вы нашли такого человека?

— Ах, как я его сделал? хе хе. Длительный опыт и проницательность! Вам не приходилось читать о старой китайской шутке? Мандарины воспитывали уродов для комнатных услуг, следуя моде. Новорожденных детей помещали в фарфоровые вазы, и постепенно тело ребенка само становилось вазой, приобретало ее форму. Это было замечательно! — Теперь бы — человек с телом пивной кружки!.. Но это грубое ремесло. У китайцев был вкус к прекрасным вещам, но не было знания. А у меня — медицина, хирургия, евгеника. Принцип обычен: человек подражает вещи. И я выращиваю, оперирую, произвожу опыты. Мешает мне больше всего скелет. Если бы удалось без вреда удалить кое-какие кости, о, что я тогда сделал бы!..

Господин Пик расхохотался впервые за все время знакомства с Митчелем. Он зажмурился и широко раскрыл рот и закудахтал, как обыкновенная курица. Это был человек-курица… Он даже хлопал себя руками по бедрам.

— Что вы скажете, например, если человек помещен в рамке круглого зеркала?

Митчель не сказал ничего. Он ушел поскорее от фабриканта шпионов. Его проводил тяжелый вздох человека-стола.

IV.

— Он ожидает вас в приемной, — сказал слуга.

И Митчель поспешил выйти к неизвестному посетителю.

Это произошло через год после описанной встречи с г-ном Пиком.

Но на пороге Митчель остановился, пораженный поведением посетителя.

Высокий человек в старом пальто с поднятым воротником осматривал мебель, перебегая от предмета к предмету, останавливаясь перед каждым, чтобы ощупать его со всех сторон и даже постучать по нем косточками тощих пальцев.

— Что вам угодно? — спросил Митчель.

Человек оглянулся. У него был небритый подбородок и темный широкий рот. Глаза запали глубоко, а волосы лежали кое-как, как попало.

— Меня зовут — Рэм.

По спине Митчеля пробежал холодок.

Толстомясый, крепкосколоченный изобретатель был неузнаваем. Кто бы узнал в сгорбленном человеке с неопрятной прической прежнего Рэма, громкоголосого весельчака, хохотавшего постоянно, когда надо и когда не надо?

Но Митчель сделал вид, что ничего особенного не случилось.

— Чем могу служить?

— Я пришел… — вымолвил Рэм и вдруг спросил: — Почему вы не уберете их отсюда?

Он кивнул головой на стулья у стен. Его глаза завертелись по комнате, и он задал еще вопрос, такой же неожиданный и нелепый:

— А как вы думаете, зачем украшают мебель львиными ножками и листьями дуба?

— Что вам угодно? — спросил Митчель снова.

— Мне? Я предостерегаю.

Рэм поднял палец кверху и… усмехнулся. У него искривились губы, а глаза попрежнему были острые, как огонь.

— Я думал, что у вас нет мебели, а ее — вон сколько. Впрочем, я пересмотрел ее, она безопасна.

Митчель сообразил, что имеет дело с помешанным и сразу сделался добрым. Он даже предложил Рэму стул.

— Хорошо, я сяду. Я вам расскажу об этом. Можно? С самого начала, с того, как я невзначай приехал на завод ночью. У меня были свои дела на заводе. Меня впустил сторож через северную дверь. Я, кажется, еще пожелал ему доброй ночи и пошел в контору, по тропинке мимо железопрокатной. Была луна, а от нее резкие тени, вырезанные из жести. И вот я увидел, что навстречу идет… я думал… это было, как черепаха, но больше, на кривых лапах. Я ожидал, но мимо меня по дорожке прошел тот самый столик, который я привез на завод накануне вечером. Столик ковылял по дорожке, у него были смешные движения, но я не смеялся. Бывает так… А столик пошел к будке сторожа. Говорили потом, что сторож был убит, а мои чертежи украдены, но это мне все равно. Я простоял, не двигаясь, до утра. Я говорил, что светила луна? Да, от луны падали тени, от каждого предмета своя… У столика была неприятная тень…

Мимо меня по дорожке прошел мой столик… Я не смеялся…

Рэм помолчал немного, потом заговорил опять:

— С того времени я предупреждаю. Почему вы не уберете мебель из комнаты? Смотрите, стол напоминает быка. Он крепко стоит на своих копытах, а рогами уперся в стену. Он оброс шерстью, зеленой, как сукно.

Рэм смотрел на письменный стол, поеживаясь словно от холода.

— Вам что нибудь нужно? — спросил Митчель наудачу, не зная, как поступить.

Рэм вздрогнул.

— Мне? Мне ничего не нужно. Я предостерегаю. Нужно убрать мебель из комнаты… Я хотел вас предупредить.

Рэм быстро вышел, не подав Митчелю руки и даже не поклонившись на прощанье.

Это было в высшей степени странное посещение. И, раздумывая о сумасшествии изобретателя Рэма, Митчель подошел к окну. На площади стоял Рэм и ласкал подбежавшую к нему собачонку.

— Он, очевидно, сошел с ума, — подумал Митчель.

Наступал вечер, и уже на диванах покоилась темнота, черная кошка, свернувшись клубком. Доносилось визжание трамвая на повороте и крики продавцов мороженого. Это была вечерняя музыка, и Митчелю захотелось подумать о чем-нибудь веселом. Он даже подошел к зеркалу поправить галстук.

И, как это часто случается в полутьме, в зеркале было другое лицо, не его; гораздо круглее, с темными глазами и блестящим носом.

Митчель дотронулся пальцами до стекла. Оно было холодное, омерзительное на ощупь, неподвижное, сопротивляющееся.

И как раз в это мгновение возникла мысль, маленькая, еще нерешительная, но… Она была ужасна.

— Что делает сейчас господин Пик? — подумал Митчель, вытирая руку о пиджак.

---

Журнал "Мир приключений", № 2, 1928 г.

Иллюстрации Н. Кочергина