Иванъ Ивановичъ происходилъ изъ старинной дворянской семьи. Онъ родился въ 1798 году и тринадцатилѣтнимъ мальчикомъ (въ 1811 г.) былъ отданъ въ знаменитый Царскосельскій лицей, изъ котораго вышло впослѣдствіи столько извѣстныхъ литературныхъ и общественныхъ дѣятелей. Уже въ стѣнахъ лицея въ Пущинѣ пробудились самые живые общественные интересы, а знакомство съ кружкомъ передовыхъ русскихъ людей того времени (Муравьевы, Бурцевъ, Колошинъ, Семеновъ), какъ знакомство въ ту же эпоху лицейскаго товарища Пущина, славнаго русскаго поэта Пушкина съ Чаадаевымъ, закрѣпило и оформило взгляды вступавшаго въ жизнь юноши. По окончаніи лицея Пущинъ прослужилъ нѣкоторое время въ гвардейской конной артиллеріи, но, будучи вскорѣ принятъ Бурцевымъ въ извѣстный Союзъ Благоденствія, рѣшилъ на дѣлѣ проводить идеи Союза въ жизнь. Съ этою цѣлью онъ сбросилъ съ себя блестящій мундиръ гвардейскаго офицера и принялъ должность судьи въ Московскомъ надворномъ судѣ. Нужно вспомнить предразсудки того времени, чтобы оцѣнить все значеніе поступка Пущина и всю силу его убѣжденій.
Это былъ протестъ противъ той общественной среды, къ которой Пущинъ принадлежалъ по рожденію и воспитанію, желаніе идти по пути къ "опрощенію", такъ сказать, демократизаціи личной жизни, шагъ въ томъ направленіи, по кото рому впослѣдствіи и, конечно, гораздо дальше, чѣмъ Пущинъ, шло многое множество представителей русской интеллигенціи...
Поступкомъ Пущина многіе люди его круга были шокированы, объясняя непонятный фактъ въ лучшемъ случаѣ чудачествомъ Ивана Ивановича, желаніемъ его пооригинальничать, и лишь небольшой кружокъ лицъ понималъ тѣ морально-политическіе мотивы, которыми руководствовался онъ въ своемъ рѣшеніи. Въ числѣ такихъ немногихъ былъ и Пушкинъ, писавшій, обращаясь именно по этому поводу, къ Пущину:
Ты освятилъ тобой избранный санъ.
Ему въ очахъ обшественнаго мнѣнья
Завоевалъ почтеніе гражданъ.
Тутъ надо остановиться немного на отношеніяхъ Пущина къ Пушкину. Будучи, какъ уже сказано, лицейскимъ товарищемъ знаменитаго поэта, Пущинъ и по выходѣ изъ лицея поддерживалъ съ нимъ самыя дружескія отношенія. Когда Пушкинъ находился въ ссылкѣ въ деревнѣ, Пущинъ посѣтилъ изгнанника, и Пушкинъ этого никогда не забывалъ.
...Поэта домъ опальный,
О, Пущинъ мой, ты первый посѣтилъ;
Ты усладилъ изгнанья долгъ печальный,
Ты въ день его лицея превратилъ,
писалъ Пушкинъ въ "Годовщинѣ 19 октября".
Вступивши въ тайное общество, Пущинъ раздумывалъ не принять ли въ число его членовъ и Пушкина, который подозрѣвалъ, что его другъ скрываетъ отъ него какую-то тайну и очень на него за это обижался. Колебался же Пущинъ не потому, чтобы образъ мыслей Пушкина отличался чѣмъ-нибудь отъ образа мыслей будущихъ декабристовъ, а по двумъ другимъ основаніямъ: во-первыхъ потому, что, цѣня въ немъ громадный литературный талантъ, боялся подвергать его риску, неизбѣжно связанному съ дѣятельностью въ тайномъ обществѣ и, во-вторыхъ, потому, что молодой поэтъ отличался въ то время склонностью къ вѣтренному образу жизни, и это обстоятельство заставляло членовъ тайнаго общества воздерживаться отъ предложенія Пушкину вступить въ число его членовъ.
"Преслѣдуемый мыслью, что у меня есть тайна отъ Пушкина и что, можетъ быть, этимъ самымъ я лишаю Общество полезнаго дѣятеля, -- разсказываетъ въ своихъ запискахъ Пущинъ, -- я почти рѣшился броситься къ нему и все высказать, зажмуря глаза на послѣдствія", но тутъ Пущинъ, какъ нарочно, встрѣтилъ отца Пушкина Сергѣя Львовича, который разсказалъ Ивану Ивановичу о какой-то новой проказѣ молодого поэта и тѣмъ отвратилъ Пущина отъ его рѣшенія.
Изъ записокъ Якушкина извѣстно, какъ страстно желалъ Пушкинъ вступить въ число членовъ тайнаго общества (встрѣча Якушкина съ Пушкинымъ въ имѣніи декабриста Давыдова Каменкѣ) и потому, сдѣлай ему Пущинъ предложеніе, оно было бы, безъ сомнѣнія, принято поэтомъ съ величайчайшею радостью.
Случайная встрѣча Пущина съ Сергѣемъ Львовичемъ помѣшала такому предложенію и тѣмъ, -- кто знаетъ, -- быть можетъ, спасла для Россіи великаго Пушкина отъ эшафота, каторги или Сибири...
Въ 1828 году Пущинъ былъ въ Читинскомъ острогѣ. "Что дѣлалось въ это время съ Пушкинымъ, -- пишетъ въ своихъ запискахъ Пущинъ, -- я рѣшительно не знаю. Знаю только и глубоко чувствую, что Пушкинъ первый встрѣтилъ меня въ Сибири задушевнымъ словомъ. Въ самый день моего пріѣзда въ Читу призываетъ меня къ частоколу А. Г. Муравьева (добровольно послѣдовавшая въ Сибирь жена декабриста H. М. Муравьева) и отдаетъ листикъ бумаги, на которомъ неизвѣстною рукою написано было:
Мой первый другъ, мой другъ безцѣнный,
И я судьбу благословилъ,
Когда мои дворъ уединенный
Твой колокольчикъ огласилъ.
Молю святое Провидѣнье,
Да голосъ мой душѣ твоей
Даруетъ то же утѣшенье,
Да озаритъ онъ заточенье
Лучемъ лицейскихъ ясныхъ дней.
Псковъ, 15 декабря 1826 года.
Отрадно отозвался во мнѣ голосъ Пушкина. Преисполненрый глубокой, живительной благодарности, я не могъ обнять его, какъ онъ меня обнималъ, когда я первый посѣтилъ его въ изгнаньи. Увы, я не могъ даже пожать руку той женщины, которая такъ радостно спѣшила утѣшить меня воспоминаніемъ друга; но она поняла мое чувство безъ всякаго внѣшняго проявленія, нужнаго, можетъ быть, другимъ людямъ и при другихъ обстоятельствахъ. А Пушкину, вѣрно, тогда не разъ икнулось. Наскоро, черезъ частоколъ, Александра Григорьевна проговорила мнѣ, что получила этотъ листокъ отъ одного своего знакомаго предъ самымъ отъѣздомъ изъ Петербурга, хранила его до свиданія со мной и рада, что могла, наконецъ, исполнить порученное поэтомъ. По пріѣздѣ моемъ въ Тобольскъ въ 1839 г. я послалъ эти стихи къ Плетневу. Такимъ образомъ они были напечатаны (въ "Современникѣ" за 1841 г.), а въ 1842 г. мой братъ Михаилъ отыскалъ въ Псковѣ самый подлинникъ Пушкина, который теперь хранится у меня въ числѣ завѣтныхъ моихъ сокровищъ".
Но возвратимся къ Пущину еще свободному, Пущину -- судьѣ, Пущину -- общественному дѣятелю, Пущину -- члену тайнаго общества.
Гуманный образъ мыслей, горячее, отзывчивое на страданія ближняго сердце и благородный, рѣшительный характеръ завоевали Пущину "почтеніе гражданъ". Даже Гречъ, тотъ самый Гречъ, который далъ въ своихъ "Запискахъ" столько несправедливыхъ характеристикъ многихъ декабристовъ, отозвался о Пущинѣ такими строками:
"Иванъ Ивановичъ Пущинъ, одинъ изъ воспитанниковъ Царскосельскаго Лицея перваго блистательнаго выпуска, благородный, милый, добрый человѣкъ, истинный филантропъ, покровитель бѣдныхъ, гонитель неправды. Въ добродѣтельныхъ порывахъ для благотворенія человѣчеству вступилъ онъ на службу безвозмездно но выборамъ въ уголовную палату... Онъ выстрадалъ слишкомъ тридцать лѣтъ въ Сибири... Память объ его умѣ, сердцѣ и характерѣ и глубокое сожалѣніе объ его несчастьи останутся навѣки въ глубинѣ души моей!.."
Строки, несомнѣнно свидѣтельствующія о завоеваніи Пущинымъ "почтенія гражданъ".
Когда Союзъ благоденствія былъ закрытъ и въ Петербургѣ возникло Сѣверное Общество, Пущинъ тотчасъ же вступилъ и въ него.
Имъ, по свидѣтельству кн. Оболенскаго, былъ принятъ въ Общество Рылѣевъ, -- обстоятельство, имѣвшее, какъ извѣстно, въ судьбахъ Общества важное значеніе.
Принимая дѣятельное участіе во всѣхъ начинаніяхъ Общества, Пущинъ особенно горячо интересовался постановкою въ немъ вопроса объ освобожденіи крѣпостныхъ крестьянъ. Извѣстно, что но вопросу о томъ, на какихъ именно основаніяхъ слѣдуетъ освободить крестьянъ, среди декабристовъ существовали различныя мнѣнія. Во второй редакціи конституціи H. М. Муравьева но этому поводу говорится слѣдующее: "Земли помѣщиковъ остаются за ними. Дома поселянъ, съ огородами оныхъ, признаются ихъ собственностью со всѣми земледѣльческими орудіями и скотомъ, имъ принадлежащимъ". На поляхъ этой рукописи другою рукою написано: "ежели огородъ, то и земля". Существуетъ мнѣніе, что замѣчаніе это принадлежитъ Рылѣеву, но В. И. Семевскій, путемъ тщательнаго сличенія почерка, пришелъ къ заключенію, что замѣчаніе "ежели огородъ, то и земля", сдѣлано на рукописи Пущинымъ.
Пущинъ много занимался пропагандою въ обществѣ идеи освобожденія крестьянъ. Въ статьѣ В. И. Семевскаго "Крестьянскій вопросъ въ Россіи во второй половинѣ XVIII и первой половинѣ XIX вѣка" находятся такія, основанныя на подлинныхъ показаніяхъ декабристовъ, строки:
"Въ своемъ показаніи, въ январѣ 1826 года, Пущинъ говоритъ: "въ началѣ прошлаго 1825 года, не находя никакихъ средствъ къ распространенію Общества и желая хоть нѣсколько содѣйствовать къ общему благу въ духѣ онаго, я учредилъ въ Москвѣ изъ своихъ знакомыхъ союзъ, имѣющій цѣлью личное освобожденіе дворовыхъ людей. Обязанность члена состояла въ томъ, чтобы непремѣнно (курсивъ, -- замѣчаетъ В. И. Семевскій, -- въ подлинникѣ) не имѣть при своей услугѣ крѣпостныхъ людей, если онъ въ правѣ ихъ освободить; если же онъ еще не управляетъ своимъ имѣніемъ, то по вступленіи въ управленіе онаго, непремѣнно долженъ выполнить обязанность свою. Сверхъ того, при всякомъ случаѣ, гдѣ есть возможность къ освобожденію какого-нибудь лица", члены союза обязывались "оказывать пособіе или денежное, или какое-нибудь другое, по мѣрѣ возможности". Изъ этого видно, что мысль объ освобожденіи крестьянъ и желаніе такъ или иначе реализовать ее въ жизни постоянно заботила Пущина.
Въ декабрѣ 1825 г. Пущинъ находился въ Москвѣ, но, узнавъ о замыслахъ петербургскихъ товарищей, тотчасъ же, не взирая на нежеланіе его служебнаго начальства дать ему отпускъ, поскакалъ въ Петербургъ.
Здѣсь онъ принялъ, между прочимъ, участіе въ томъ совѣщаніи заговорщиковъ 13 декабря, на которомъ Рылѣевъ предлагалъ Каховскому убить императора Николая, и это обстоятельство, несмотря на то, что о немъ Пущинъ въ дѣйствительности ровно ничего не зналъ, было поставлено ему судомъ въ особо тяжкую вину. Не будучи военнымъ, Пущинъ не могъ быть, конечно, и особенно полезнымъ непосредственно въ дѣлѣ возмущенія войскъ противъ Николая, но онъ старался принести maximum пользы тому же дѣлу и проявилъ въ этомъ кипучую энергію. Такъ, того же 13 декабря, не взирая на множество другихъ дѣлъ и хлопотъ, онъ нашелъ время написать въ Москву члену Тайнаго Общества Семенову письмо, изъ котораго "Донесеніе слѣдственной коммиссіи" приводитъ такія строки:
"Насъ, по справедливости, назвали бы подлецами, если бы мы пропустили нынѣшній единственный случай. Когда ты получишь это письмо, все уже будетъ кончено. Насъ здѣсь 60 членовъ. Мы можемъ надѣяться на 1500 рядовыхъ, которыхъ увѣрятъ, что Цесаревичъ не отказывался отъ престола. Прощай, вздохни о насъ, если и проч.". "Въ заключеніе, -- продолжаетъ "Донесеніе", -- онъ (Пущинъ) поручаетъ Семенову показать его письмо генералъ-маіорамъ Фонъ-Визину и Михаилу Орлову, коихъ, по старымъ связямъ и образу мыслей, вѣроятно, внутренно считалъ благопріятствующими видамъ Тайнаго Общества".
Конечно, можно имѣть многое противъ фразы о 1500 рядовыхъ, "которыхъ увѣрятъ, что Цесаревичъ не отказывался отъ престола", но это уже вопросъ объ оцѣнкѣ революціонной тактики всѣхъ петербургскихъ декабристовъ, а не лично Пущина. Такъ сложились обстоятельства, такъ рѣшило Общество, а не онъ, и Пущинъ стремительно бросился впередъ, къ завѣтной цѣли, къ свободѣ родины, къ той "зарѣ плѣнительнаго счастья", ради восшествія которой соль земли русской готова была на какія угодно жертвы.
И когда, вмѣсто невзошедшей надъ Россіей "зари плѣнительнаго счастья", взошелъ незабвенный Николай, она, -- эта соль земли русской, -- мученической смертью на эшафотѣ однихъ изъ своихъ членовъ и тридцатилѣтнимъ пребываніемъ въ угрюмо-холодной Сибири другихъ, сумѣла заставить замолкнуть всякое злословіе...
Данными слѣдствія установлено, что заговорщики хотѣли принудить сенатъ опубликовать особый манифестъ о созывѣ депутатовъ для выработки конституціи Россійскаго Государства. Составить такой манифестъ было поручено Батенкову, а доставить его въ сенатъ должны были тотъ же Батенковъ, Рылѣевъ и Пущинъ.
Въ день 14 декабря Пущинъ принялъ прямое участіе къ событіяхъ на сенатской площади и выдержалъ на себѣ въ числѣ другихъ убійственное дѣйствіе картечи. "На другой день его сестра зашивала шубу, пробитую во многихъ мѣстахъ картечью". Такъ разсказываетъ самъ Пущинъ, говоря о себѣ въ третьемъ лицѣ.
Преданный Верховному Уголовному Суду, Пущинъ былъ признанъ виновнымъ въ слѣдующихъ преступленіяхъ:
"Участвовалъ въ умыслѣ на цареубійство одобреніемъ выбора лица, къ тому предназначеннаго, участвовалъ въ управленіи Общества, принималъ членовъ и давалъ порученія, лично дѣйствовалъ въ мятежѣ и возбуждалъ нижнихъ чиновъ".
За эти дѣянія Пущинъ былъ приговоренъ судомъ къ смертной казни черезъ отсѣченіе головы. По конфирмаціи смертная казнь была замѣнена ему безсрочными каторжными работами, но, прежде чѣмъ отправить его въ Сибирь, онъ былъ заключенъ въ Шлиссельбургскую крѣпость, гдѣ и пробылъ до конца 1827 г. Послѣ этого его отправили въ Читинскій острогъ.
Дальнѣйшая жизнь Пущина уже мало отличается отъ жизни всѣхъ другихъ его соучастниковъ. Онъ пробылъ въ каторгѣ до 1839 года, а затѣмъ былъ водворенъ на поселеніе въ города Тобольской губерніи, сначала Туринскъ, а потомъ Ялуторовскъ.
Въ своей книгѣ "Декабристы въ Западной Сибири" Дмитріевъ-Мамоновъ пишетъ о поселенческой жизни Пущина, на основаніи находившихся въ Тобольскѣ оффиціальныхъ объ этомъ свѣдѣній, такія строки:
"Во время четырнадцати-мѣсячнаго пребыванія въ Туринскѣ, какъ доносилъ туринскій городничій и какъ показывали тобольскіе губернаторы въ вѣдомостяхъ о лицахъ, состоящихъ подъ надзоромъ полиціи, Пущинъ, "кромѣ чтенія книгъ, ничѣмъ не занимался". По переводѣ же въ Ялуторовскъ, по донесеніямъ мѣстной администраціи, онъ, кромѣ чтенія книгъ, занимался хозяйствомъ.
Первые годы пребыванія въ Ялуторовскѣ Иванъ Ивановичъ жилъ вмѣстѣ съ Е. П. Оболенскимъ, занимая просторный домъ купца Бронникова, но когда Евгеній Петровичъ женился, то Иванъ Ивановичъ поселился одинъ на квартирѣ. Климатическія условія Сибири вредно дѣйствовали на его здоровье", почему онъ ходатайствовалъ о переводѣ его изъ Туринска въ Ялуторовскъ, въ городъ съ лучшими климатическими условіями, что и было ему разрѣшено. "Во время шестнадцатилѣтлѣтняго пребыванія въ Сибири, -- продолжаетъ Дмитріевъ-Мамоновъ, -- Иванъ Ивановичъ аттестовался, какъ полиціею, такъ и тобольскими губернаторами, лицомъ, отличающимся "хорошимъ поведеніемъ". По воспослѣдованіи всемилостивѣйшаго манифеста 26 августа 1856 года Иванъ Пущинъ выбылъ изъ Сибири въ Россію".
Жизнь въ Россіи ознаменовалась для Пущина, между прочимъ, его женитьбой на вдовѣ его умершаго товарища и соузника Фонъ-Визина Н. Д. Фонъ-Визиной. По свидѣтельству кн. М. Н. Волконской, Фонъ-Внянна вышла замужъ за Пущина, когда ей было уже 53 года отъ роду.
Находясь въ Россіи, по просьбѣ одного изъ своихъ друзей, Пущинъ написалъ "Записки", касающіяся его отношеній къ Пушкину. Эти записки были напечатаны въ мартъ-апрѣльской книжкѣ журнала "Атеней" за 1859 годъ. ("Журналъ критики, современной исторіи и литературы, подъ редакціею Е. Корша"), но, по обыкновенію, съ цензурными купюрами, возстановленными только заграницею въ герценовской "Полярной Звѣздѣ" за 1862 годъ. Такъ обстояло дѣло до 1899 года, когда Л. Н. Майковъ издалъ свою извѣстную книгу "Пушкинъ -- біографическіе матеріалы и историко-литературные очерки". Въ книгу эту вошли полностью и Записки И. И. Пущина.
Кромѣ этихъ записокъ Пущинъ написалъ также, по нѣкоторымъ даннымъ, совмѣстно съ Е. И. Оболенскимъ, очеркъ подъ заглавіемъ "14 декабря". Очеркъ этотъ былъ напечатанъ въ изданномъ Герценомъ сборникѣ "Тайное общество и 14 декабря".
Наконецъ, въ кн. III "Русскаго Архива" за 1879 г. было напечатано письмо Пущина къ директору Царскосельскаго лицея Е. А. Энгельгарду (отъ 1845 г.). Въ письмѣ этомъ Пущинъ живо и ярко рисуетъ свое подневольное существованіе въ Ялуторовскѣ.
И. И. Пущинъ скончался 3 апрѣля 1859 года въ сельцѣ Марьино близъ Бронницѣ Московской губерніи и похороненъ въ Бронницахъ около стараго собора.
Таковъ краткій очеркъ жизни и дѣятельности одного изъ замѣчательнѣйшихъ русскихъ людей, дѣйствовавшихъ на аренѣ общественной жизни второго и третьяго десятилѣтія XIX в., друга поэта, такъ страстно желавшаго видѣть "народъ неугнетеннымъ" и "отечество свободой просвѣщеннымъ", борца и мученика за Россію, за благо и счастье родного народа.
Тяжкія испытанія не сломили его благородную натуру.
