Иконоборство Карла В. существенно отличается от византийского иконоборства первой эпохи тем, что в послед{стр. 581}нем преобладают политическая kulturträger'cкие стремления против церковности, тогда как первое держится на почве строго церковной.
Сведения о «соборе» 754 г. дошли и до запада, и собор в Жантильи (Gentiliacum) в 767 г. принял какое-то (неизвестное) решение «et de sanctorum imaginibus» (и об иконах святых), которое «обрадовало» (вместе с другими постановлениями) папу Павла I.
После Никейского VІІ вселенского собора папа Адриан I отправил Карлу В. экземпляр актов собора в латинском переводе. Но Карл В. вместо признания Никейского собора ответил папе (около 794 г.) присылкою так называемых « Libri Carolini quatuor», составленных около 790 г. по поручению Карла франкскими богословами. Здесь в «85 capitula» (так в первоначальной редакции; в нынешней 120 или 121) Никейский собор подвергается нападкам столь придирчивым и озлобленным, что некоторые католические ученые держались того мнения, что «Libri Carolini» в сущности подлог ХVІ в. По одним, автор их Andreas Carlstadt, по другим — сам первый издатель (ed. princeps 1549 Paris) Tilius (Jean du Tillet), подозреваемый в кальвинизме священник, впоследствии еп. моский (Meaux). Последнее мнение защищал не далее, как в 1860 г. боннский проф. Флосс. Но открытый в 1866 г. (Reifferscheid) список «Libri Carolini» X в. (cod. Vat. 7207) окончательно устраняет эти гиперкритические сомнения.
Редактор (авторы) Libri Carolini исходит, в сущности, из стремления, достойного всякого признания: из чисто церковного стремления быть живым и деятельным членом вселенской церкви. Он не доволен тем, что на Вселенском соборе обошлись без всякого участия франкской церкви, и прямо присылают франкам постановления, подписанные почти исключительно греческими епископами. Между тем, голос франкской церкви имел бы значение уже и потому, что там еще не забыли посланий Григория I, [вызванных сходным вопросом — делом Серена массилийского.
Но к этому законному желанию поместной церкви присоединился дух совершенно незаконного превозношения франкского запада пред греческим востоком. Новонасажденная богословская наука франков, в действительности повторявшая уже пройденное греческим богословием и оставленное, почитала {стр. 582} себя далеко выше восточных богословов. Напр., богословы Карла В. держались аллегорического метода толкования св. Писания и в ссылках отцов собора на Ветхий Завет в доказательство законности иконопочитания усматривают только «vesana mens» восточных («quis tam hebes tamque est demens, ut» etc.), неспособных понять глубокий таинственный смысл этих мест. Тем же превозношением внушено и странное требование: признавать только свидетельства латинских отцов, а из гречески х только тех, творения которых известны в латинском переводе.
Libri Carolini служат ярким свидетельством фальши в тогдашней политике. При созывании вселенского собора императоры обыкновенно довольствовались тем, что извещали папу, а папа присылал легатов, причем предполагалось, что голос папы есть голос всего запада. В прежнее время это, может быть, и было так. Но при Карле В., когда переменилась на западе и власть и народность, для франков показалось зазорным то, что дело решается папою без их согласия. И в то время, как Адриан давал свое согласие и уверял восток в том, что на западе все обстоит благополучно, на самом деле ему приходилось считаться с большими трудностями. К тому же примешались и чисто политические затруднения. Ирина, неизвестно почему, расстроила брак своего сына Константина с дочерью Карла В. Ротрудою, которая в 787 г. была отослана обратно к отцу.
Но и кроме всего этого в своем основном пункте авторы были правы: они восставали против несомненной ереси, которой никейские отцы, разумеется, никогда не проповедывали. Латинский перевод, в котором франкские богословы читали деяния собора, был образцом неудовлетворительности: рабски буквальный, он (по отзыву Анастасия Библиотекаря) «редко, или никогда» (aut vix aut nunquam) верно не передавал смысл греческого подлинника. Особенно возмутило богословов Карла одно место, совершенно испорченное в переводе, именно, слова Константина, еп. константийского (саламинского), митрополита кипрского, который, подавая голос о православии восточных, сказал, между прочим: «приемлю и лобызаю с честию святые и честные иконы, a поклонение служением воссылаю единой пресущественной и животворящей Троице», «δεχόμενος και άσπαζόμενος τιμητικώς τάς άγιας σεπτάς εικόνας καί τήν κατά λατρείαν προσκόνησιν μόνης τή ύπερουσίω καί {стр. 583} ζωαρχική Τριάδι άναπέμπω». В латинском это место передано так: «suscipio et amplector honorabiliter sanctas et venerandas imagines secundum servitium adorationis, quod consubstantiali et vivificatrici Trinitati emitto». Очевидно, что здесь случайный пропуск «καί τήν» (вследствие сходства начертания с «κατά»), и переделка в слове «προσκύνησιν» «ιν» в «ην» (= ήν, от ός, который), вследствие чего «προσκύνησ» принято за «προσκυνήσεως», — и получилась мысль, что Константин поклоняется иконам λατρευτικώς и под этим термином разумеет именно то поклонение, которое тварь воздает только Богу.
Правда, что в όρος’е никейском такого требования не содержится, — оно там даже прямо отстраняется, и, следовательно, за слова Константина только он и отвечает, а не весь вселенский собор. Но франкские богословы рассуждали: слова иконослужителя Константина не вызвали протеста со стороны богословов никейских, следовательно, он говорил с согласия прочих, «ceteris consentientibus», и лишь откровенно высказал то, что было затаенным желанием всего собора. Следовательно, слова Константина дают ключ к пониманию всех деяний, и в όρος’е следует искать прикровенного, осторожного выражения той же мысли. Став на эту точку зрения, авторы стараются везде отыскивать в деяниях что-нибудь дурное или ложное, то иронизируют над отцами собора, то осыпают их резкими ругательствами. Напр., собор в пояснение того, что честь от образа восходить к первообразу, приводит чествование императорских статуй. Франкские богословы называют это «смешным примером, который хочет доказать недозволенное недозволенным» (quod a re illicita res illicitas stabilire paretur), и разражаются катилинадою против употребительного в Византии термина «θειος» (о высочайших граматах), имевшего свое происхождение из древне-римского обоготворения императоров.
Собственные взгляды франкских богословов по данному вопросу сводятся к следующему:
а) Оба собора (754 г. и 787 г.) — infames et ineptissimae — вышли из границ истины, так как аа) иконы не идолы, и бб) иконам служить не должно («мы ничего не отвергаем, кроме [божественного] поклонения иконам», nos nihil in, maginibus spernamus praeter adorationem).
{стр. 584}
б) Итак, одному только Богу должно служить, одному только Ему должно воздавать (божественное) поклонение, один только Он должен быть славим. Solus igitur Deus colendus, solus adorandus, solus glorificandus est[195].
в) Святым должно быть воздаваемо почитание. Sanctis veneratio adhibenda est.
г) Иконы, за отвержением всякого им служения, и поклонения (во всех формах, напр., воскурением фимиама, возжением свеч) (omni sua cultura et adoratione seclusa), дозволяется употреблять для памяти о прошедшем и для украшения (propter memoriam rerum gestarum et ornamentum).
д) Иконы нельзя сравнивать со священными сосудами, евангелием, крестом, реликвиями святых («мы почитаем святых в их телах, или лучше — в останках тел, или также в одеждах», nos sanctos in eorum corporibus, vel potius reliquiis corporum seu etiam vestimentis veneramur.
е) Но с другой стороны, как предметы священные, иконы не следует ставить и в местах нечистых, напр., при дорогах.
Франкфуртский собор 794 г. отнесся к Никейскому собору так же, как и Libri Carolini. Can. 2: «Предложен был для обсуждения вопрос о новом соборе греков, который они составили в Константинополе (= по последнему деянию) для установления поклонения иконам и в котором написано, что те, которые не чествуют икон святых служением или поклонением так же, как божественную Троицу, предаются анафеме. Названные выше святые отцы наши всячески отвергли и презрели и поклонение и служение, и согласно осудили»[196].
{стр. 585}
Так как положения Софийского собора 815 г. довольно сходны со взглядами, раскрываемыми в Libri Carolini, то не удивительно, что послание Михаила II к Людовику Благочестивому нашло сочувственный прием в империи каролингов Собор Парижский 825 г. стал опять на точку зрения Libri Carolini в вопросе о Никейском соборе и об иконах. Парижские отцы резко порицают и самого папу Адриана I за то, что в своем послании Константину и Ирине он, «как известно, поступил столь безрассудно, приказав суеверно покланяться им (иконам)» (sic indiscrete noscitur fecisse in eo, quod superstitiose eas adоrare jussit), и за то, что он защищал VII вселенский собор против Libri Carolini, хотя он «не столько с умыслом, сколько по неведению отступил от правого пути в этом деле» (quod non tantum scienter quantum ignoranter in eodem facto a recto tramite deviaverit).
Вскоре после Парижского собора епископы Клавдий туринский и Агобард лионский высказались в смысле решительного отвержения икон. В защиту икон писали против них еп. орлеанский Иона и монах сэн-денисский Дунгаль (Dungal).
В связи с возбужденным в Libri Carolini вопросом о смысле слов oratio, adoratio, veneratio, хотя и без прямого отношения к вопросу о VII вселенском соборе и иконах, написано (до 836 г.) Эйнгардом сочинение «О поклонении кресту» (De adoranda cruce), адресованное к Лупу (Lupus), впоследствии аббату феррьерскому[197]. Здесь автор, на основании употребления в библии греческих слов «orationem proseuchin, adorationem proschinusin», старается установить и точное значение соответствующих латинских. Его вывод: «когда ты для поклонения простираешься на землю, ты одновременно и молишься мыслию и покланяешься телесным действием вездесущему Богу, как бы находящемуся тут-же и присутствующему»[198]. В этом смысле Эйнгард понимает и Иоанна IV, {стр. 586} 20–24, признаваясь, что, по его представлениям, он ожидал бы здесь встретить не «adorare», a более точное «orare». Ибо молиться — значит просить невидимого Бога или иного кого-нибудь, на чью помощь можно было бы или подобало возложить надежду, мыслию или голосом, или одинаково мыслию и голосом, без движения тела. Покланяться — значит воздавать почитание предмету видимому, находящемуся на-лицо и присутствующему, или преклонением головы, или согбением или простертием всего тела, или иным каким-либо способом, относящимся, однако же, к движению тела. Ведь мы почитаем многое такое, чему мы не можем и не должны молиться. Достаточно ясно, что весьма часто (в св. Писании) употребляется adoratio, вместо veneratio »[199]. На специальный вопрос Эйнгард отвечает: «думаю, что уже ясно, что поклонение святому кресту не должно быть отвергаемо» (jam liquere puto, quod adoratio sanctae cruci non sit deneganda). Эти разъяснения Эйнгарда, а) что oratiо = умная молитва Богу живому и невидимому; б) adоratio = чествование телесным поклонением предмета видимого; в) между adoratio и veneratio нельзя провести резкой разницы; г) adoratio подобает св. кресту, — очевидно, расходились с терминологиею Libri Carolini и посильно уравнивали путь для признания VII вселенского собора и поклонения иконам.
Отдельные голоса против VII вселенского собора в галльской церкви слышались до конца IX и даже до X в.
{стр. 587}