Медленно проходили долгіе мѣсяцы заключенія братцевъ въ тюрьмѣ. Все ждали: вотъ-вотъ освободятъ! Вотъ-вотъ выйдутъ на свободу, а дни тянулись за днями безъ радости, полные печали и глубокаго раздумья. Тюремныя письма заключенныхъ и письма съ воли, посылавшіяся въ тюрьму, которыя вотъ сейчасъ лежатъ передо мной, краснорѣчиво говорятъ о той сердечности и любви, которыми были переполнены души заключенныхъ, а письма жившихъ на волѣ полны тоски, тоски безпредѣльной, но не отчаянія.
"Христосъ воскресе!-- добрый, дорогой братецъ! Вотъ ужъ второй день Пасхи. 9 часовъ утра, и еще не пройдетъ 18 часовъ, какъ исполнится годъ нашей съ вами разлуки, а вашего заключенія въ этой тяжелой одиночной тюрьмѣ, -- писала братцу въ тюрьму дѣвушка Анщушка Клюева, сама долго протомившаяся ранѣе въ тюрьмѣ изъ-за гнуснаго доноса священника Самуилова.-- Какъ тяжко писать и напоминать это прискорбное, которое вотъ уже годъ, какъ продолжается... Ну, да лучше закончимъ объ этомъ, а первымъ долгомъ отъ души привѣтствуемъ васъ и цѣлуемъ вашу ручку: Дорогой братецъ, простите насъ за наши скорбныя привѣтствія вамъ, въ которыхъ намъ хочется излить вашъ нашу скорбь, какъ мы встрѣтили безъ васъ торжественный день праздника. Вотъ настала суббота, и мы, какъ по обыкновенію, пошли въ тюрьму, думали, какъ день крайній, и отъ насъ хотя должны бы принять гостинцы вашъ, какъ ради такого большого праздника и какъ другимъ сидящимъ въ этой же тюрьмѣ принимали. Но мы какъ ни просили, все было тщетно, и неумолима наша просьба. Взять отъ насъ ничего не взяли и также видѣться съ вами намъ не дали, и мы со слезами на глазахъ принуждены были возвратиться домой, не ища себѣ больше ни у кого пощады. Но вотъ мы близко и почти около дома, дорогой нашъ братецъ. Но намъ какъ будто какой-то голосъ шепталъ, что вотъ вы придете домой и что будете дѣлать безъ дорогого вашего братца и какъ встрѣтите безъ него праздникъ, который наврядъ-ли утѣшитъ насъ. Но какъ вдругъ ударили изъ пушки, вездѣ загудѣли колокола, и встрепенулась наша русская земля отъ непробуднаго сна, и весь православный людъ потянулся въ Божій храмъ встрѣтить тамъ торжественный праздникъ. Но- нѣкоторый народъ постарался прійти до звона колоколовъ и занять мѣста. Также и мы, по христіанскому обычаю, пришли помолиться Богу и встрѣтить воскресеніе Христа въ церкви. Ахъ, дорогой братецъ, какое было торжество во всѣхъ храмахъ! На клиросахъ слышалось стройное пѣніе. Снаружи храма горѣло множество иллюминацій, на улицѣ слышалась радость и восклицанія. Но вотъ изъ храма пошелъ крестный ходъ, и въ это время начали вверхъ пускать фейерверки, и гдѣ-то разстарались найти шутихъ путать ими народъ. Но когда до насъ долетѣло восклицаніе священника, что Христосъ воскресъ, то тысячи народа подтвердили тѣмъ же восклицаніемъ: воистину воскресъ!.. И вотъ намъ напомнилось то время, когда мы такъ же весело встрѣчали этотъ день торжества съ вами. Ахъ, дорогой братецъ, если бы вы знали, какъ намъ трудно было возвращаться въ домъ, въ которомъ, казалось, все какъ бы. вымерло, и нѣтъ живой души, которая могла бы дать жизнь! Но что сдѣлаешь? Пришли домой. Всѣ похристосовались. Сѣли за столъ и только чрезъ силу могли спѣть "Христосъ воскресе". Но каково-же теперь доброму нашему дорогому братцу, что имъ, не какъ, намъ: не услышишь тѣхъ колоколовъ, которые, какъ благовѣстники, возвѣщаютъ кому радость, а имъ скорбь. Намъ хотя тоже и грустно, но мы можемъ говорить и видѣться съ народомъ и спѣтъ какую-либо молитву, и намъ хотя и долго; длится день, но разговоришься съ народомъ и незамѣтно проходить, а имъ бы и хотѣлось съ кѣмъ поговорить и раздѣлить скорбь, но не съ кѣмъ. И спѣли бы что-нибудь, да что пѣть, когда этимъ не увеселишь себя... Ахъ. какъ намъ хочется видѣться съ вами, хотя бы часочекъ поговоритъ и раздѣлить эту горькую чашу..."
Такъ тосковали и такъ утѣшали своего дорогого братца вѣрныя послѣдовательницы и ученики "братца Іоанна". Несмотря на его столь длительное отсутствіе, его друзья все плотнѣй и плотнѣй собирались вокругъ его имени. Преслѣдованія и гоненія братцевъ и ихъ послѣдователей крѣпко связали всѣхъ трезвенниковъ въ одну дружную семью, и, казалось, они каждую минуту были готовы пойти на все, на всякія жертвы, на какія угодно мученія и страданія за своего вождя, за жизнь, которую онъ имъ открылъ: такъ зарождаются въ народѣ подвижники чувства и мысли, которыхъ можно уничтожить, убитъ, но сломать или свихнуть никакъ нельзя. Духовенство и миссіонеры оказали огромную услугу "трезвенникамъ", возведя братцевъ на Голгоѳу страданій, и тѣмъ самымъ оплодотворивъ ихъ идею борьбы за жизнь и званіе человѣка, укрѣпили и подняли братцевъ въ. глазахъ народа, и ихъ вліяніе повсюду десятикратно увеличилось.
Народъ ждалъ освобожденія братцевъ и свою тоску изливалъ въ привѣтственной пѣснѣ:
Здравствуй, здравствуй, братецъ, братецъ Іоаннъ.
Печальникъ ты душъ нашихъ, помоги же намъ.
Пьяницъ укротитель
И неправды тожъ.
Правды ты учитель, обличаешь ложь,
Сколько было пьяницъ,
Столько и злодѣйствъ.
Спасъ же ты несчастныхъ съ пагубныхъ затѣй.
Трезвенниковъ дѣти стали краше всѣхъ,
Молятъ они Бога за несчастныхъ тѣхъ.
Кто смѣется правдѣ, въ пьянствѣ зло творитъ,
Помоги имъ, Боже, пьянство позабыть!..
Молятъ, братецъ, также за тебя они,
Помолись же вмѣстѣ
Съ этими дѣтьми.
Еще молятъ Бога жизнь продлить твою,
Для несчастныхъ братьевъ, гибнувшихъ въ міру.
Много тебѣ надо,
Братецъ, силъ въ любви,
Чтобъ больше народа къ жизни привести.
Но Господь поможетъ,
Крѣпость духа дастъ,
Укрѣпитъ онъ силы для несчастныхъ, насъ.
По твоимъ молитвамъ оживаетъ людъ,
Сколько тѣхъ несчастныхъ принялись за трудъ!
Сколько пьяницъ горькихъ,
Къ жизни возвратилъ,
Много и неправды въ людяхъ ты раскрылъ.
Не оставь же, братецъ, горькихъ, насъ, сиротъ,
Укоряй неправду, просвѣщай народъ.
За тебя помолимъ предъ Господомъ Благимъ,
Чтобы жизнь продлилась братца навсегда,
Здравствуй, многи лѣта, братецъ Іоаннъ,
Снявшій съ глазъ завѣсу съ многихъ прихожанъ...
Вотъ тѣ чувства любви, которыя питаютъ къ своему учителю эти простые, скромные люди, чуть только еще проснувшіеся къ сознательной жизни.
Но не только пѣніемъ услаждаютъ свою жизнь эти люди. Многіе изъ нихъ страстно любятъ читать хорошія, серьезныя книги, и среди нихъ братецъ Іоаннъ первый чтецъ. Я полагаю, что. Л. Н. Толстой былъ бы сильно растроганъ, когда бы могъ присутствовать при такой удивительной сценѣ: въ Москвѣ, тамъ далеко на окраинѣ, гдѣ живутъ трезвенники, въ маленькой, уютной, теплой комнаткѣ собрались къ чаю человѣкъ десять-двѣнадцать трезвенницъ и трезвенниковъ. Говорили сначала какъ о недавнемъ выѣздѣ во Владимиръ, такъ и о предстоящемъ судѣ. Какъ-то случилось такъ, что заговорили о Львѣ Николаевичѣ, и братецъ Іоаннъ сталъ разсказывать "Войну и миръ", которую онъ прочелъ, кажется, въ тюрьмѣ. Прекрасный пересказъ съ выборомъ самыхъ главнѣйшихъ, удачныхъ алѣетъ, не былъ только простымъ пересказомъ. Нѣтъ, здѣсь всѣ событія въ жизни героевъ "Войны и мира" были сведены къ двумъ началамъ: къ борьбѣ духа съ плотью; стремленія къ самопожертвованію съ себялюбіемъ, личнаго эгоизма съ общественностью. "Тамъ тысячами погибаютъ на поляхъ за родину, здѣсь въ Москвѣ гремятъ балы, льется музыка, опьяняютъ и дурманятъ людей танцы и лиры",-- говорилъ братецъ.-- "Тамъ Пьеръ отдаетъ всего себя на служеніе людямъ, и здѣсь же просыпается у него звѣрь себялюбія, и онъ боится подойти къ другу своему Каратаеву передъ его кончиной", и т. д" и т. д.
Болѣе часа шла эта замѣчательная бесѣда, ясно показавшая, съ какимъ глубочайшимъ интересомъ относится народъ ко всѣмъ художественнымъ произведеніямъ Л. Н. Знаменательно также и то, что среди слушателей нашлось нѣсколько человѣкъ, читавшихъ и хорошо звавшихъ "Войну и миръ". Оказывается, и "Воскресенье", и "Анна Каренина", и многое другое изъ произведеній! Л. Н. также хорошо извѣстны трезвенникамъ.