Захватив Архангельск, интервенты обратились к населению с воззванием:
«Русские крестьяне и рабочие! Вот мы, англичане, французы, американцы, итальянцы, японцы пришли сюда на помощь к молодой русской армии. Мы ничего от вас не хотим брать: ни земли, ни фабрик, ни городов, ни хлеба. Мы пришли вам помочь… Бросайте все ряды Красной армии и бегите, кто хочет — к нам, а кто хочет — домой. Предупреждаем вас, красноармейцы, пощады вам не будет, если вы будете против нас драться…»
Так писали в своих воззваниях интервенты. На самом же деле они рассматривали захваченный ими Советский Север как свою полуколонию. За год своего хозяйничанья союзники вывезли с Севера за границу на миллионы рублей разного сырья и лесоматериалов.
Интервенты обещали русским крестьянам и рабочим мир и свободу…
И настали черные дай для Архангельска. Тюрем не хватало для рабочих. Англичане начали строить казематы на Иоканьге и Мудьюге, места страшных пыток и медленного умерщвления большевиков.
Остров Мудьюг отделен от материка протоком. Над морем остров возвышается на 4–5 метров. На самом острове множество зловонных болот, летом кишащих мириадами комаров, способных довести человека до безумия.
Слово «Мудьюг» в те тяжелые дни наводило на жителей Архангельска ужас. Матери пугали своих плачущих ребят:
— Не плачь, услышат англичане, увезут в Мудьюг…
Таков был мир, который сулили интервенты.
В самом Архангельске жизнь протекала, как в осажденном городе. Вооруженные отряды интервентов сновали по улицам города. С наступлением темноты воспрещалось жителям выходить на улицы. Контрразведка обшаривала каждый дом, завод. Военные команды искали большевиков. А ночью в зловещей тишине погруженного во мрак города раздавались выстрелы, — на «мхах» совершались очередные расстрелы…
В каждом рабочем и крестьянине интервенты и белогвардейцы видели большевика. Неосторожно сказанное слово служило поводом для ареста и отправки на Мудьюг.
Такова была свобода, которую установили интервенты.
Один из заключенных, уцелевший после пребывания на Мудьюге, в своих воспоминаниях рассказывает. «Голод давал себя знать с первых же дней… Голодные, озлобленные люди с каким-то особым безумным жадным блеском глаз ползали по грязному, сорному, заплеванному полу, собирая ничтожные упавшие крошки сухарей.
Когда мы открыли дверь цынготной камеры, на нас пахнуло таким ужасным запахом, что мы едва не упали в обморок. Большинство арестованных в этой камере уже не могло вставать и испражнялось под себя. Умершие лежали на нарах вместе с живыми, причем живые мало отличались от мертвых. Грязные, в рваном тряпье, покрытые струпьями, заживо разлагающиеся, они представляли ужасную картину.
Взвалив трупы на сани, мы повезли их вслед за конвоем, сами не зная куда. Оказалось, что к сараю, служившему мертвецкой. Когда дверь сарая раскрылась, мы увидели потрясающее зрелище: в сарае навалена огромная куча трупов. Грязные, одетые в рванье, тряпье, тела лежат как попало: одни лицом вверх, другие — вниз, третьи — боком. Отовсюду торчат руки и ноги. Из щелей сарая дует, и эта куча трупов местами занесена снегом. Ужас сковал наши сердца, волосы вставали дыбом, когда пришлось, втаскивая новые трупы, ступать по телам и лицам умерших.
— Ступайте смелее! Жалеете своих! Сами тут будете!
Пересыпая эти слова площадной бранью, конвоиры щедро награждали нас ударами прикладов».
Иоканьга была вторым местом заточения большевиков.
Тюрьма была расположена на скалистом берегу Белого моря, на Иоканьгском полуострове; среди мхов и лишаев. Беспрестанный сильный ветер причинял тяжелые страдания брошенным в землянки узникам. Достаточно отметить, что из 1 000 заключенных через 6 месяцев осталось в живых 127 человек, но это были полутрупы, которые самостоятельно не могли передвигаться.
Бывший узник в своих воспоминаниях рассказывает: «Нас держали в землянке, где были кое-как сколочены трехэтажные нары. Самой худшей пыткой было для нас то, что нам не давали работать. Заключенных заставляли лежать и только лежать на нарах, не двигаясь, под страхом расстрела, без суда. В. 2 часа дня следовал приказ:
— Спать!
И узники должны были лежать закрыв глаза под страхом ужасных пыток».
Немногим удалось сохранить жизнь на Иоканьге и Мудьюге, Расправы усиливались в дни революционных праздников — 1 мая и 7 ноября. В канун 1 мая 1919 года арестованных на Мудьюге под угрозой смерти послали рыть могилы. Ночью вывели группу архангельских большевиков-подпольщиков во главе с товарищем Теснанавым. Их поставили в ряд на краю ямы. Вдали стояли арестованные, рывшие могилу.
Теснанов выдвинулся вперед:
— Товарищи! Передайте всем сидящим в тюрьме товарищам наш последний привет… Расскажите им, как мы встретили 1 мая!
И обратившись к офицеру — начальнику карательной команды, — Теснанов сказал:
— Знайте, палачи, мы умрем, но наше дело останется живым… Придут товарищи, они отомстят за нас…
Офицер заторопился:
— Прямо по цели!
Солдаты вскинули винтовки.
— Взво-од!..
Солдаты прицелились. Спокойно смотрели большевики в глаза смерти. И внезапно, единым порывом, послали они последний привет родине:
— Да здравствует Советская Респ…
— Пли!..
Палата стреляли торопливо, трусливо и в могилу сбрасывали полуживых людей.
Белогвардейцы не щадили ни женщин, ни детей.
Однажды под Архангельском, на мхи, вели на расстрел группу рабочих. Позади бежала жена одного из осужденных и держала на руках ребенка.
— Пустите меня к мужу! — кричала в отчаянии женщина.
Солдаты отгоняли ее прикладами.
— Расстреляйте и меня! Как я с ребенком одна останусь?
Офицер, злорадно улыбаясь, сказал:
— Что же и тебя можем…
Женщина была готова умереть и потребовала:
— Тогда пусть уж и ребенка…
Палачи расстреляли и мать, и ребенка.