- Как зовут неизвестного человека, добившегося аудиенции? - спросил Ришелье своего старого камердинера.
- Господин Пипо, ваша эминенция.
- Забавное имя! Кто же такой этот Пипо и чего он хочет?
- Не знаю, чего он хочет, ваша эминенция, он называет себя смотрителем кладовых с серебром и говорит, что ваша эминенция милостивы к нему.
- Смотритель кладовых с серебром... - повторил Ришелье, и по губам его резко очерченного лица скользнула легкая улыбка. - Помню, помню! Приведи его!
Камердинер вышел, а вслед за ним на пороге появился Шарль Пипо.
Маленький толстяк, держа шляпу в руках, низко кланялся всемогущему кардиналу.
На нем был старомодный сюртук, который он надевал только в торжественные дни и по церковным праздникам, белый галстук и огромный туго накрахмаленный воротничок.
Господин Пипо походил на ученика, идущего на экзамен.
Ришелье взглянул сбоку на маленького откормленного смотрителя, ответив легким кивком на его поклон и сел.
- Что вам нужно, господин Пипо? - спросил он.
- Прежде всего, - начал маленький человек слегка дрожащим голосом, - позвольте мне поблагодарить вашу эминенцию за аудиенцию, которой вы меня удостоили.
- Мне некогда, господин Пипо, говорите короче.
- Слушаю, ваша эминенция! Но я должен начать немножко издалека, иначе мои слова будут непонятны. Я смотритель за серебром.
- Слышал уже.
- Мне полагается помощница, которая обязана помогать чистить серебро и спать ночью в кладовой. Помощницей этой до сих пор была старая Ренарда.
- Пожалуйста, говорите короче.
- Я сейчас кончу, ваша эминенция. Старая Ренарда поступила в услужение к маркизу де Монфор, мушкетеру. По ее рекомендации взяли другую помощницу Жозефину, воспитанницу старого фруктовщика Калебассе с улицы Шальо. Эта девушка вчера убежала.
- Ну, возьмите другую помощницу!
- Это еще не все, ваша эминенция. Меня оскорбили, и я хотел бы жаловаться.
- На кого?
- На мушкетера маркиза де Монфор. Но прежде всего мне хотелось бы, чтобы мои обязанности были более точно определены. Этот мушкетер начал приказывать мне и забрал у меня помощницу.
- Мушкетеры постоянно вольничают. Чего вы требуете?
- Чтобы мушкетеру запретили указывать старому верному слуге и определили, в чем именно состоят мои обязанности, ваша эминенция. Ведь очень унизительно выслушивать приказания и разные насмешливые замечания мушкетера. Всепокорнейше прошу приказать фруктовщику Калебассе прислать ко мне свою воспитанницу, мне необходима помощница.
- Вы хотите показать, что всегда возьмете верх. Понимаю! Ну, хорошо, я исполню ваше желание. Пошлите ко мне фруктовщика Калебассе, я устрою так, что он пришлет вам опять помощницу. Приказаний мушкетера вы, конечно, можете и не выполнять.
- Всепокорнейше благодарю, ваша эминенция, - сказал господин Пипо, отвешивая низкие поклоны, - помощница вернется ко мне! Ведь, кроме того, молодой девушке вовсе неприлично ухаживать за раненым мушкетером... Они ведь известны...
- За раненым мушкетером? - спросил Ришелье.
- Точно так, ваша эминенция! Маркиз привез к себе своего раненого товарища и хочет его вылечить, а Жозефину приставили сиделкой. Уж эти буяны! Везде напроказят!..
- Вы знаете фамилию раненого?
- Его зовут Милоном, ваша эминенция, это великан... плечи у него в эту дверь не пройдут!
- Так он жив?
- Как видно, его опасно ранили, потому что понадобилась сиделка. Но надо было взять мужчину для этого, а не мою помощницу, ваша эминенция. Я не зря рассержен и ненавижу этих мушкетеров.
- Пришлите сюда фруктовщика, - сказал Ришелье, заинтересовавшись, наконец, делом, - я все устрою, даю вам слово. Ваша жалоба очень основательна.
- Сейчас пришлю старого Калебассе к вашей эминенции, ему все известно, он знает и о замке маркиза и, вероятно, о раненом мушкетере, - с жаром уверял Пипо, - сейчас пришлю, он ведь может приказывать своей воспитаннице. Но я не скажу ему, какой высокой чести он здесь удостоится. Всепокорнейше прошу, ваша эминенция, не лишайте меня вашего расположения.
Пипо важно вышел из комнаты.
Ришелье с холодной улыбкой смотрел ему вслед.
- Человек, которого он ко мне пришлет, простолюдин, а я люблю иногда поговорить с этими людьми, чтобы узнать настроение такого народа.
Кардинал велел камердинеру не предупреждать фруктовщика, что он будет говорить с самим министром, а оставить его в уверенности, что он идет к одному из его чиновников.
Ришелье сел к письменному столу и стал писать. Через час камердинер доложил о фруктовщике.
Ришелье велел пустить его в кабинет и продолжал свое занятие.
Знакомый уже нам старик Калебассе, войдя, робко оглянулся вокруг и остановился у порога.
Ему не случалось еще ни разу так близко видеть всесильного кардинала, так что он и не узнал его. Кроме того, он никогда не думал, что попадет в кабинет Ришелье, считая его слишком важным и недоступным лицом.
Ришелье поднял голову.
- Вы фруктовщик с улицы Шальо? - спросил он.
- Так точно, сударь, меня зовут Калебассе.
- Знаете ли вы, зачем вас сюда позвали?
- Нет, милостивый господин. Хотят, верно, взять с меня еще какую-нибудь пошлину. Но я по доброй воле ни за что больше не стану платить. Лучше всю свою торговлю брошу.
- Разве вам так много приходится платить пошлин?
- Ах, ты, господи! Да спросите любого из народа! С тех пор, как господин кардинал стал управлять государством, сборщики податей просто шкуру готовы содрать.
- Вот как? И вы считаете виновным кардинала?
- А кого же, милостивый господин? Ведь не его же величество короля? Тому ничего не надо, это ведь всем известно. Но...
- Что вы запнулись?
- Гм, не знаю, можно ли откровенно говорить... ведь уж многие попали за это в Бастилию.
- Но я вам обещаю, что это с вами не случится. Так народ винит кардинала?
- А кого же еще, милостивый барин? У него все в руках, он назначает сборщиков податей, уступающих ему большую долю на постройку его дворцов и на содержание телохранителей. Ну, можно ли так делать? Король в это не вмешивается, он даже и не знает об этом ничего.
- Так, ну и что же народ говорит о кардинале?
- О, это вы всегда и везде можете услышать, если захотите, милостивый барин. Страх еще сдерживает многих, но недовольство сильно развивается.
- А знаете ли вы, как трудно каждому угодить, - сказал Ришелье.
- Это все так, но кардиналу все-таки надо было бы прежде всего думать о народе, ведь все в государстве получается от народа.
- Вы отчасти правы, любезный друг, но во всяком государстве для управления нужны деньги, а никто добровольно их не отдаст, следовательно, приходится налагать пошлины.
- Да, видите ли, народ еще, пожалуй, и молчал бы, люди пожаднее начинают громко роптать и поддерживают недовольство, - продолжал Калебассе, делаясь с каждой минутой доверчивее. - А ведь когда народ подстрекают, или когда он видит, что другие вокруг него восстают и ропщут, тогда дело скверно.
- Кто же ропщет, друг мой?
- Да разные вельможи.
- А вы откуда же это знаете, а?
- Гм, нашему брату приходится бывать и во дворцах богачей, и между рабочим и бедным людом, - продолжал словоохотливый старик, - всего наслышишься. Мне, торговцу, надо со всеми быть в ладу, слушать да поддакивать, тогда и узнаешь, что люди думают. Много разговоров слышу и о короле, и о кардинале, и о королеве, и обо всем, одним словом. Камердинер какой-нибудь проговорится, лакомка горничная сболтнет что-нибудь и часто, чтобы получить от меня лишний персик, рассказывает мне такие вещи, что волосы дыбом становятся от удивления.
- Таким образом, вы хорошо знаете обо всем, что делается?
- Да, признаться, кое-что знаю. Да как же иначе может быть? Это ведь развлекает, нашему брату торговцу без новостей нельзя, дело такое.
- Вы очень практичный человек, - сказал Ришелье, заметив, что старик может ему пригодиться, если он сумеет взяться за него. - Что же такое говорят, расскажите мне, любезный друг!
- Гм, больше всего говорят о том, что его величество король нынче очень любит королеву. Я как-то слышал мимоходом, что дело повернулось к лучшему, и все очень радуются этому. Вы знаете отчего, милостивый барин?
- Расскажите, пожалуйста, я слушаю вас с большим интересом.
- Вот видите, ведь это означает, что мы скоро дождемся наследника, - сказал, усмехнувшись, Калебассе. - Потом говорят, что королева-мать и герцог, брат короля, очень сердиты на кардинала.
- Так, так, но за что же?
- Да он им там в чем-то поперек дороги стал. Мне часто приходит в голову, что всем придворным и вообще знати очень вредит зависть.
Ришелье не мог сдержать улыбки. Давно никакой разговор не доставлял ему такого удовольствия, как разговор с этим фруктовщиком с улицы Шальо.
- Зависть, да, да! И я то же думаю, - сказал он.
- Ну, вот видите! Каждый хочет быть первым, - продолжал Калебассе, - из-за этого, конечно, и неприятности и удивляться тут нечему. Кардинал стоит поперек дороги тем, люксембургским, ну, они и сердятся. Толкуют тоже, что кардинал терпеть не может королеву и что между ними часто бывают большие споры и ссоры, вот так же точно, как между мушкетерами и гвардейцами. Ведь каков поп, таков и приход. Как только лакеи замечают, что барин с кем-нибудь не в ладах, они сейчас же делаются врагами лакеев того человека. Это известное дело. Оттого солдаты у нас беспрестанно и ссорятся. Я хотел бы только знать, отчего же король никогда не вмешивается в это, ходят, правда, слухи, что все пляшут под дудку его эминенции кардинала. Признаюсь вам, мне бы очень хотелось хоть разок поглядеть на этого кардинала.
- Разве вы его никогда не видели?
- Один раз видел издали, в карете, но я хотел бы увидеть его так, как вот вас теперь вижу.
- Как знать, ваше желание может быть и исполнится.
- Ах, что вы! Ведь о таком высокопоставленном лице можно только слышать, а видеть его нельзя. Ну и сильный же он, должно быть, человек, черт возьми! И королем, и министрами, и герцогом вертит, как хочет.
- Так скажите же, - перебил Ришелье словоохотливого Калебассе, - вы говорите, что разные вельможи говорят о кардинале. Что же такое они говорят?
- Извольте, я вам все расскажу, только пусть это останется между нами. А главное, чтобы до господина кардинала не дошло.
- Будьте спокойны, любезный друг. Рассказывайте, я слушаю.
- Это было на прошлой неделе. Иду я однажды вечером со своей корзиной домой, - начал папа Калебассе, - вдруг мимо меня проходят какие-то двое знатных господ в дорогих плащах и тихо разговаривают между собой, но так, что мне было все слышно. Услышав имя кардинала, я стал прислушиваться. А, подумал я, и они говорят об этом чародее, по одному знаку которого всякого могут запереть в Бастилию, даже казнить. Ну и разговор же я услыхал! Не поздоровилось бы кардиналу, если бы он мог его услышать.
- Что же они говорили?
- Один говорит: "Дела-то подвигаются, недовольство растет, это недолго продлится, он скоро так упадет со своей высоты, что никогда не встанет".
- Кто же это он?
- Да кто, кроме кардинала?
- Так, так, рассказывайте дальше, любезный друг.
- Другой отвечал ему: "Пойдемте к герцогу, он уже ждет нас, чтобы обо всем переговорить, а затем можно начать действовать. Смерть кардиналу Ришелье!"
- Вы не ослышались?
- Что вы, милый барин? У папы Калебассе хорошие уши, от него не ускользнет ни один звук, ни один, уверяю вас.
- А вы не знаете, кто были эти двое господ?
- Рассмотреть-то я их рассмотрел, но имен не знаю. Я ведь первый раз их видел. Но это сразу видно, что они знатные и богатые люди.
- Они пошли в Люксембургский дворец?
- Да, да, я следил за ними. Уж когда меня что-нибудь интересует, я доведу дело до конца.
- А узнали бы вы этих господ, если бы опять увидели их? - спросил Ришелье.
- Через десять лет узнаю, милый барин. У меня отличные глаза и замечательная память. Но позвольте узнать, зачем именно меня сюда звали?
- У вас есть воспитанница.
- Хе, хе, что это за вопросы? Да, Жозефина, маленькая помощница смотрителя за серебром, моя воспитанница. Прехорошенькая девушка. Такая аккуратная, приветливая, милая. Почему вы меня спрашиваете о ней? Вы ее разве знаете?
- Она оставила свое место при кладовой.
- Знаю, но она сделала это не без спроса. Ришелье опять невольно улыбнулся.
- Вы ей позволили? - спросил он.
- Точно так, милый барин. Я сегодня сказал ей, что согласен, когда старая Ренарда мне все рассказала.
- Ваша воспитанница оставила место помощницы, чтобы поступить в сиделки к мушкетеру. Вы одобряете это?
- Совершенно, - ответил папа Калебассе с лукавой, уверенной улыбкой. - Когда господин мушкетер поправится, она опять вернется в кладовую. Кладовая ведь не убежит от нее.
- На вашу воспитанницу жалуются.
- Да пусть жалуются, - я очень рад, что она ухаживает за господином мушкетером.
- Но подумайте, ведь она место может потерять.
- Этого не случится.
- Смотритель жаловался на нее.
- Ах, не слушайте вы этого старого влюбленного кота. Мы его лучше знаем, - сказал папа Калебассе, рассмеявшись. - Ему просто досадно, что она не позволила ему себя поцеловать. Ну его, этого господина Пипо! Будет много говорить, да не захочет опять взять Жозефину на прежнее место, так я прямо пойду к обергофмейстерине или к самому королю.
- Ого, да вы решительный малый, я вижу!
- Да, королю ведь может быть только приятно, что помощница при кладовой в свободное время ухаживает за его заболевшим офицером.
В эту минуту в комнату вошел камердинер.
- Патер Жозеф сейчас принес эти бумаги, ваша эминенция, - сказал он, подавая их кардиналу на серебряном подносе.
Папа Калебассе с удивлением смотрел то на лакея, то на Ришелье, по-видимому, уже забывшего о фруктовщике.
- Нужно что-нибудь патеру? - спросил кардинал.
- Он сказал, что через час придет за бумагами, ваша эминенция, и просил у господина кардинала кольцо с печатью.
Папа Калебассе подумал, что видит сон, у него запрыгало все перед глазами, пол под его ногами закачался. Так, значит, это он с самим кардиналом говорил!
Камердинер ушел.
Фруктовщик, дрожа всем телом, упал на колени.
- Простите, - вскричал он, - простите, всемогущий кардинал. Ах, я жалкий дурак! Ведь я и сам не знаю, чего здесь наговорил. У меня в глазах рябит, я совсем теряю голову, до сих пор не знавшую бесчестья.
- Встаньте, любезный друг! - сказал Ришелье. - Вам нечего меня бояться. Напротив, я награжу вас за ваши прямодушные слова.
- Любезный друг, ах, господи! Какая милость! Великий, всемогущий кардинал называет меня любезным другом!
- Вот возьмите от меня эту безделицу, - сказал Ришелье, и, достав из письменного стола маленький кожаный кошелек с золотом, подал остолбеневшему от удивления и радости старику. - Возьмите и будьте всегда так же прямодушны и внимательны.
- Приказывайте, ваша эминенция. Требуйте от меня чего угодно, я все сделаю. Так вы и есть сам великий кардинал! Святая Матерь Божья! Мог ли я думать? И вам угодно милостиво простить меня! Да, такие знатные господа всегда великодушны. Благодарю вас, ваша эминенция, тысячу раз благодарю. Скажите только, как я могу услужить вам? Я за вас пойду в огонь и воду. Вы увидите, что Калебассе умеет быть благодарным, ваша эминенция.
- Если вы непременно хотите угодить мне, любезный друг, - сказал Ришелье, - то я вам предоставлю такой случай. Умеете ли вы молчать?
- Как могила, господин кардинал.
- Ну, увидим. Если вы сумеете молчать и быть откровенным только со мной, вы не пожалеете.
- Приказывайте, ваша эминенция, я все исполню.
- Мне хотелось бы, любезный друг, узнать, кто такие эти двое господ, которых вы встретили на прошедшей неделе. Потом я хотел бы также знать, что обо мне говорят в Люксембургском дворце. Вам, я думаю, и то, и другое не трудно будет сделать, если вы пойдете туда и осторожно станете вслушиваться и осматриваться.
- Все будет исполнено, ваша эминенция, все будет исполнено. Сегодня же отправлюсь.
- Только будьте осторожны, любезный друг. Никто не должен догадаться о ваших намерениях, понимаете? Главное - узнайте, кто были эти двое господ, слышите?
- Вскоре я сообщу это вашей эминенции. А как же быть с моей воспитанницей?
- Пусть она пока остается, если уж взялась быть сиделкой, - ответил Ришелье. - Я поговорю с господином Пипо. Может, она тоже кое-что узнает от этого мушкетера.
- Конечно, ваша эминенция, конечно. Вы не пожалеете, что назвали старого Калебассе своим любезным другом. Честь имею кланяться, ваша эминенция. Через несколько дней я приду с ответом.
- Вы можете входить без доклада, - сказал кардинал, очень благосклонно поклонившись папе Калебассе.