В то самое время, когда все описанное происходило в парке Аранхуэса, на опушке небольшой темной каштановой рощи, перед которой тянется равнина Новой Кастилии, около камней и кустарников лежали два каких-то странных человека. Их можно было сначала принять за воров, которыми изобиловала Испания во время господствовавших тогда беспорядков, но мундир их свидетельствовал, что они принадлежат к партии дона Карлоса.
На них были одеты короткие полуплащи, золотые нашивки на которых говорили, что это не простые солдаты; синие брюки, опоясанные красной фагой, и небольшие саки; золотые украшения, которые блестели при заходящем солнце, завершали экипировку воинов. Около них лежали шпаги и карабины, а за фагой виднелись блестящие рукоятки кинжалов. Их лошади были привязаны в чаще в двадцати шагах отсюда.
Один из них, человек лет тридцати пяти, подперев свою голову рукой, пристально смотрел вперед. Его лицо, окаймленное темной, тщательно ухоженной бородой, имело тонкие черты и показывало, что это был человек знатного рода. Даже усталость от долгих и беспокойных походов не могла истребить этих признаков. Хотя жгучее солнце Испании и сделало смуглым его лицо, но не изменило благородные черты.
-- До сих пор еще нет и следа Филиппо, -- тихо сказал другой, темные большие глаза которого блуждали по равнине. Он, казалось, был еще выше и еще более широкоплеч, чем лежащий около него товарищ, несмотря на то, что, по-видимому, на много лет был моложе его. Резко очерченные черты, смуглый цвет лица и небольшой золотой образок, висевший на шее, доказывали, что он испанец.
-- Клянусь именем Пресвятой Девы, он что-то долго не едет. Как далеко отсюда до Аранхуэса, Олимпио? -- спросил первый, приподнимаясь.
-- Около двух миль. Час тому назад расстался с нами Филиппо. Приблизиться к хорошо охраняемому замку королевы -- составляет довольно трудное дело. Хоть бы он только не опоздал. Уже солнце прячется в глубокой тени гор, в ущельях которых находятся наши войска. Черт возьми, если наше драгоценное предприятие удастся, маркиз, то я думаю, что тогда закончится эта война, -- сказал Олимпио Агуадо, испанец крепкого телосложения, -- славное это предприятие. Там, около Толедо, расположились приверженцы Христины -- нам надо будет потом оповестить их несколькими ядрами, пущенными в их лагерь, о том, что мы были здесь. Но ты о чем-то задумался, Клод.
-- Мне кажется, что смелое намерение Филиппо приблизиться днем к замку не удалось, -- заметил серьезный маркиз де Монтолон, -- его конь почти что лучший во всей окрестности, и уж по одному этому его заметят.
-- Может быть, в Аранхуэсе его пригласили на ужин, -- засмеялся Олимпио, -- во всяком случае, мы должны ждать его здесь. Филиппо смел и проворен, как редкий итальянец, я не боюсь за него. Одно, что могло его задержать, это -- какая-нибудь хорошенькая сеньорита.
-- Я тоже подумал об этом, поплатится он своей шеей за эти проклятые проделки.
-- Уж у него такая страсть, он не может пропустить ни одной хорошенькой девушки.
-- Он не удовлетворяется одним только флиртом. Его лозунг -- наслаждаться, -- сказал Олимпио, -- он такой же отчаянный в любви, как и в сражениях. Черт возьми, он смелый завоеватель, умеющий побеждать сердца девушек подобно тому, как побеждает своих врагов. В Анконе он тоже принялся за свою игру!
-- Два дня тому назад я видел эту сеньориту -- она дочь Алькальдена. Я подметил отчаяние на ее лице -- ее красота равняется ее страсти, и я думаю, что Филиппо будет наказан за свое вероломство.
-- Как! Ты думаешь, что Жуана имеет какой-нибудь замысел против него? Клянусь всеми святыми, ты плохо знаешь сеньориту. Она влюблена в него и бегает за ним по пятам.
-- Филиппо должен бы ей меньше доверять!
-- Он болтает ей только о своей любви, тайком жмет руки и горячо целует в губки, чего им и хочется обоим. Но взгляни сюда, не замечаешь ли ты облако пыли на горизонте?
Клод взглянул туда, куда ему показал Олимпио, и тоже увидел, несмотря на вечерний полумрак, что по равнине все больше и больше расширялось серое, постепенно увеличивающееся пятно.
-- Черт возьми, уж не партизаны ли Христины это? Мне кажется, что на дороге больше одного всадника.
Маркиз вскочил на ноги -- его рыцарский стройный стан только теперь можно было полностью оценить -- и стал внимательно всматриваться в приближающееся облако.
-- Это Филиппо, -- сказал он, -- он летит с быстротой ветра.
-- Уж не преследуют ли его королевские слуги?
-- Он так пригнулся к шее лошади, что даже можно подумать, будто на коне нет седока.
-- Это он, он всегда так делает, -- вскричал довольный Олимпио и тоже в волнении поднялся навстречу Филиппо Буонавита, который бешено скакал по направлению к роще, где стояли оба карлиста.
Маркиз был прав, говоря, что наездника совсем не видно -- стройная фигура итальянца как бы срослась с лошадью. Только теперь, когда он был уже довольно близко, можно было узнать смуглое, чернобородое лицо Филиппо, наклоненное к шее лошади. Он снял свой сако -- его черные волосы развевались, смешиваясь с гривой лошади. Его лицо было почти худощавым; глаза горели -- он, казалось, был бледен и возбужден.
-- Благодарение святым! -- воскликнул он, соскочив с лошади, при виде друзей, ожидавших его.
-- Черт возьми, что, у тебя за вид? -- спросил Олимпио, всмотревшись в расстроенное лицо итальянца. -- Не гнались ли за тобой приверженцы Христины?
-- Per Dio, Филиппо не даст себя гнать приверженцам Христины, -- ответил, ведя свою лошадь под уздцы, стройный итальянец, вглядываясь в степь.
-- Что ты ищешь там? Ты был в Аранхуэсе? -- спросил маркиз, полный ожидания.
-- Я был там полчаса тому назад и даже спрятался в парке, -- отрывисто говорил Филиппо, -- все в порядке. Сегодня ужин в киоске -- я видел королевскую дочь и придворную даму так же близко, как вижу сейчас вас.
-- Отлично! -- радостно вскричал Олимпио. -- И тебя никто не заметил?
-- Никто -- Филиппо умеет пробраться тайком!
-- Не будем же медлить! На коней! Сегодня ночью мы должны похитить молодую королеву, -- радостно объявил широкоплечий Олимпио, и уже направился к своему коню.
Маркиз заметил по расстроенному лицу и по беспокойным движениям итальянца, что с ним в пути что-то случилось.
-- Ты бледен, Филиппо, -- вопросительно прошептал он, -- ты еще что-нибудь видел?
-- Клянусь именем Пресвятой Девы, я видел нечто недоброе для нас, -- признался итальянец.
-- Рассказывай скорее, но прежде переведи дух.
-- Дайте мне глоток вашего вина, моя бутылка где-то затерялась.
Маркиз подал ему свою походную флягу. Олимпио снова подошел к ним, желая узнать, в чем дело.
-- Покинув Аранхуэс полчаса тому назад, я на всякий случай объехал вокруг города, -- начал Филиппо.
-- Видел ли ты войско? -- спросил Олимпио.
-- Нет, я только заметил монаха, покидавшего замок тайком, между тем как монах не мог и подозревать, что за ним наблюдают. Быстрыми шагами я пошел за ним, но скоро потерял его из виду. Вдруг я увидел на расстоянии тысячи шагов отсюда трех всадников. Думая, что это христиносы, я решительно бросился к ним!
-- Черт возьми! При первом твоем выстреле мы поспешили бы к тебе на помощь.
-- Я бы и сам справился, -- сказал Филиппо, -- с тремя, если бы это были христиносы. Пришпорив своего коня, я помчался по направлению к трем всадникам, которые ехали гуськом, шаг за шагом в узком проходе. Я все еще думал, что это разведчики Конха, так как знал, что они всегда ездят таким образом.
-- Но что с тобой, Филиппо? -- спросили друзья, заметя его крайнее волнение и раздражительность.
-- Ты сердишься. Кто же были эти три человека, к которым ты приблизился? -- спросил Клод де Монтолон.
-- Мгла окружила их, -- продолжал Филиппо, -- и, может быть, придавала незнакомцам еще больше таинственности, я не принадлежу, конечно, к тем боязливым натурам, которые содрогаются, видя нечто необыкновенное, но...
-- Это были, наверное, цыгане, наряженные несколько фантастично, -- спросил с иронией Олимпио Агуадо.
Филиппо отрицательно покачал головой, как-то таинственно улыбаясь.
-- Кто они были, я так и не узнал и не мог даже догадаться, -- продолжал храбрый итальянец после минутного молчания. -- Впереди ехал, по-видимому, пожилой человек, вернее старик, на нем была мантия, подбитая мехом, капюшон наполовину скрывал его лицо, заросшее седой бородой. За ним следовала на тощей лошади женщина, одетая тоже в светлый длинный плащ. Она так низко пригнулась к шее лошади, что казалось, будто она была подавлена каким-то глубоким и тайным горем. Удивительную процессию замыкала молодая девушка, шею и голову которой обвивала испанская шаль, так что в конце концов нельзя было разобрать черты лица этих таинственных путешественников. Они продолжали дальше свой путь, как будто не замечая меня, но я все-таки был от них на небольшом расстоянии. Первую минуту и я подумал, что это цыгане, но потом решительно стал в тупик, так что таинственные путешественники стали мне казаться выходцами с того света, я не знал, что думать и на что решиться.
-- Вы, итальянцы, не можете до сих пор расстаться со своими суевериями, -- проговорил маркиз.
Но Олимпио Агуадо схватил его за руку.
-- Дальше, дальше, -- нетерпеливо сказал Олимпио, полный ожидания, как будто догадывался, что значила эта таинственная процессия.
-- "Кто там?" -- спросил я, рассчитывая разгадать тайну. Никто мне не ответил. "Клянусь всеми святыми, -- закричал я, -- если вы не назовете мне своего имени, то я застрелю вас. Кто вы, куда лежит ваш путь?" "С востока на запад, -- ответил старик. -- Не трогай нас, юноша, моя звезда еще не взошла". Я рванулся вперед. Незнакомец открыл свое лицо, наполовину прикрытое капюшоном, и я увидел на его лбу чернеющее пятно. Мне стало страшно, и я отшатнулся. Обе женщины проехали мимо меня, как будто я не существовал, и ускакали.
-- Нет сомнения, -- вскричал Агуадо, -- ты видел Черную Звезду!
-- Черную Звезду, -- повторили Филиппо и маркиз. -- Что с ним случилось, отчего он получил такое прозвище?
-- Вы это узнаете дорогой в Аранхуэс, -- сказал Олимпио, широкоплечий, нетерпеливый юноша, горевший желанием увенчать предпринятое им с товарищами дело похищением молодой королевы Изабеллы. -- На лошадей! Явление, виденное Филиппо, будет нам способствовать! Черт побери, земля горит у меня под ногами... Ну, господа, чудная будет сегодня ночь! Долорес, помоги мне, я знаю, ты молишься за меня. Бедное сердце.
Последние слова Олимпио сказал тихо, затем послал поклон рукой по направлению к Мадриду и поспешил к лошадям.
-- Ты, Клод, поедешь с правой стороны от меня, -- вскричал он, -- а Филиппо поедет с левой! Пока мы будем совершать наш опасный путь, я вкратце расскажу вам все, что знаю про Черную Звезду. Говорят, что его появление предвещает несчастье королевскому двору -- и этим самым оно, может быть, сослужит нам пользу в похищении молодой королевы.
-- Следовательно, Черная Звезда причисляется к царству духов? -- спросил маркиз, тихо засмеявшись.
Оба товарища ничего не ответили ему на это. Ночная мгла уже сгустилась, когда все трое уселись на коней. Лошадь Олимпио была поразительно хорошо сложена, что и было необходимо при его внушительной фигуре; арабская лошадь Клода де Монтолона обладала такими же мягкими, почти аристократическими движениями, как и ее хозяин; по лошади Филиппо, весело ржавшей, не было видно, что она со своим всадником только что вернулась из разведки.
Все трое выехали на опушку рощи и направились к увеселительному замку Аранхуэса; движимые смелыми надеждами, они ехали по равнине, укрытой тьмою. Филиппо все еще вопросительно посматривал вдаль, как бы ища что-то, не будучи в состоянии забыть виденное им.
-- Это темная, невероятная история, как раз подходящая к нынешней ночи, -- начал Олимпио негромким голосом, -- что уже видно из прозвища Черная Звезда, данного старцу народом. Я прежде тоже не верил в видения, а так же, как и ты, Клод, относил их к царству духов или, лучше сказать, к творениям расстроенного мозга, которые так часто возникают перед одинокими всадниками, едущими через степь, и о которых потом передается из уст в уста. Только тогда, когда Мануил Кортино...
-- Смотритель замка в Мадриде? -- спросил маркиз.
-- Только тогда, когда этот честный человек сказал мне, что он видел собственными глазами Черную Звезду, я не смею более не верить.
-- И ты думаешь, что это тот самый, которого я видел? -- спросил Филиппо.
-- Без сомнения! Ты его описываешь совершенно подобно тому, как Мануил Кортино описывал его мне и своей дочери, Долорес. Слушайте же! Почти каждому испанцу известна эта тайная придворная интрига. Вы знаете, что по смерти Фердинанда VI на испанский престол был призван его сводный брат, Карл Неаполитанский. Этот Карл IV имел от своей супруги Луизы-Марии Пармской, кроме следующего короля Фердинанда VII и дона Карлоса, за которого мы сражаемся, еще третьего сына.
-- Об этом я еще ничего не слышал, -- заметил маркиз, -- история о Черной Звезде все более и более становится интересной для меня.
-- И я тоже не слышал, а я родом испанец! Филиппо -- избранник в этом случае, -- сказал Олимпио и хотел продолжать свой рассказ, как вдруг итальянец так резко придержал своего коня, что тот встал на дыбы.
-- Per Dio, -- прошептал он, -- мне сдается, что и вам окажут сегодня ночью предпочтение. Видите ли вы там, вдали, движущиеся тени?
Клод и Олимпио тоже придержали своих коней. Ночь немного прояснилась, потому что месяц все более и более показывался из-за облаков и тумана, окружавших горы. Пустынная степь, лежащая перед всадниками, производила какое-то странное впечатление при этом рассеянном свете. Вдали возвышались город и парк Аранхуэса, покрытые тьмой. Здесь и там стояло несколько низеньких, кривых, склонившихся к земле пальм, они имели вид каких-то земных духов и, казалось, преклонялись перед таинственной кавалькадой, видневшейся вдали.
-- Филиппо прав, -- шепнул Олимпио маркизу, -- подобно каравану духов едут они.
-- Черная Звезда, -- прошептал про себя Клод де Монтолон, словно желая вспомнить таинственное название необычайного явления и прояснить для себя то, что было не досказано Олимпио. Трое всадников бессознательно стали в ранжир, как бы готовясь выдержать ночной смотр, и придерживали своих лошадей, чтобы дать дорогу странной сказочной процессии.
Медленно, равномерно двигалась она при бледном свете луны. Казалось, что какая-то кавалькада духов пронеслась мимо, и вид приближающихся фигур произвел на приверженцев дона Карлоса неизгладимое впечатление. Олицетворенное предание очутилось перед ними.
Лошадь скакавшего впереди старика была утомлена и поникла головою. Поводья были опущены, всадник, завернувшийся в свое желтое одеяние, дал ей волю идти шагом по степи. Грива его лошади была переплетена блестящими шнурами, а на сетчатых украшениях седла висели золотые бляхи, как это бывает у мавританских всадников. Капюшон, закрывавший его голову, был глубоко надвинут на лоб, на котором незадолго перед тем Филиппо заметил черный знак.
За стариком следовала сгорбленная женщина, разделявшая его кочевую жизнь, -- она походила на цыганку. Плотно завернувшись в свое длинное желтоватое одеяние из шкур, она, казалось, не обращала внимания на происходящее вокруг; ее худая лошадь, не понукаемая, следовала за лошадью старика.
Дочь замыкала процессию. Она, видимо, в противоположность едущим впереди, была молода, несмотря на то, что при свете месяца трудно было разглядеть ее стан и черты лица, чему также препятствовали ее цыганская фантастическая одежда и закрывавшее ее лицо покрывало. С опущенной головой сидела она на лошади, несшей ее по степи. Какое-то проклятие, казалось, тяготело над этими таинственными всадниками угрюмой ночи, лишенными отечества. Они были известны по всей Испании под мистическим именем Черной Звезды.
Тихо и бесследно, как тени, исчезли они вдали, оставив позади себя изумленных предводителей карлистов, бессознательно и спокойно пропустивших кавалькаду и не причинивших ей зла. Теперь только они пришпорили своих коней и понеслись по освещенной луной равнине к Аранхуэсу. Появление Черной Звезды, без сомнения, произвело на них странное впечатление.
После некоторого молчания Олимпио снова стал продолжать свой рассказ, но слова его разносились ветром.