Королева-мать и Эспартеро считали нужным доказать мадридской аристократии и гражданам, что слухи, распространившиеся о молодой королеве, совершенно неосновательны. Для этого предполагалось дать придворный бал для празднования победы Конха над карлистами.
На этот бал были приглашены не только гранды столицы, но генералы и офицеры, находившиеся в то время в Мадриде. Мария-Христина, обнаруживающая всегда и во всем свой ум и проницательность, ловко надела на себя маску великодушия и велела разрушить эшафот в день придворного бала.
История о бегстве нескоро дошла до народа, и поэтому быстрее распространилось известие о том, что регентша отменила наказание. Решение это народ оценил высоко, так как все знали, что заточенный был испанским доном, который, борясь за свои убеждения и сражаясь за них, во всяком случае, был достоин уважения. Рассказы о необыкновенной храбрости трех героев дона Карлоса покорили много сердец, и поэтому все еще больше хвалили великодушный поступок регентши. Таким образом, хитрая Мария-Христина сумела воспользоваться происшествием, чтобы возвысить себя в глазах народа.
Но этого придворного бала, кроме того, желали еще во многих кругах. На нем в то же время должен был в первый раз быть представлен молодой королеве принц Франциско д'Асси приехавший из Неаполя для посещения испанского двора.
Изабелла, которая знала намерение своей матери обручить ее с этим принцем, надеялась встретить на балу любимого дона Серрано. Евгения радовалась встрече с Нарваэсом. Графиня, ее мать, полная ожидания, позаботилась о том, чтобы графиня Мария надела розовый, а Евгения голубой шарф. Нарваэс мечтал увидеть на этом балу молодую королеву и наконец узнать, любит ли она его или действительно предпочитает ему молодого дона Серрано.
Как видно, самые пламенные надежды и желания были связаны с предстоящим празднеством, которое должно было иметь место в великолепном, богатом Филипповом зале и прилегавших к нему покоях.
Число приглашенных было велико, экипажи бесчисленных гостей длинными рядами теснились около портала замка, громадные канделябры которого излучали яркий свет. Какой контраст! Внизу, в подвале замка, бедная Долорес, плачущая у изголовья своего больного отца, наверху в Филипповом зале -- ослепительная роскошь.
Этот главный зал, казавшийся необозримым из-за высоких зеркальных стен, был наполнен ослепительным светом множества люстр и канделябров. На середине зала, вмещавшего в себя более четырех тысяч человек, был устроен на это празднество фонтан, вода которого распространяла аромат и приятную прохладу. В углах находились буфеты, украшенные знаменами, где услужливые лакеи подавали шоколад, шампанское, мороженое и сладости.
Этот громадный зал вел в зал для аудиенций, меньшую, круглую комнату, заставленную тропическими растениями, из которой был ход на широкую террасу, выходившую в волшебно освещенный парк. С левой стороны Филиппов зал вел в так называемую раковинную ротонду -- длинное, матово освещенное пространство, состоявшее из двух полукругов, разделенных небольшим проходом. Каждый из этих овальных полукругов образовывал прелестный, богато украшенный раковинный грот, в котором бил фонтан и мягкие стулья и диванчики, манили к сладостному отдыху. Эти гроты освещались сверху и представляли волшебное зрелище.
В Филипповом зале уже собралось блестящее общество, разделившееся на группы. Все разговаривали шепотом. Графиня Теба де Монтихо, дочери которой должны были появиться в свите королев, беседовала с богатой герцогиней Лерма, одетой в тяжелое белое атласное платье, украшенное бриллиантами. Генерал Нарваэс расхаживал по залу с молодым герцогом Альба. Серрано разговаривал с Олоцаго. Маленький, невзрачный принц д'Асси -- ему на вид было не более двадцати лет, хотя он был десятью годами старше -- говорил о чем-то с патером Маттео, который хотел недолго поприсутствовать на празднестве. Немного неуклюжий герцог Риансарес приблизился к только что вошедшему Эспартеро, между тем как кругом расхаживали посланники, генералы и министры кто в простом черном фраке, украшенном орденами, кто в блестящем мундире или любимом костюме испанских грандов: в шитом золотом полуплаще, белых бриджах и доходящих до колен бархатных панталонах.
Королевы со своей свитой долго заставили себя ждать, наконец, появились камергеры, придворный интендант подал капелле знак, и звуки национального гимна возвестили о приближении Изабеллы и Марии-Христины.
Придворные гости, сверкавшие золотом и бриллиантами, образовывали круг; Эспартеро приблизился к высокой двери, чтобы приветствовать молодую королеву, а герцог Риансарес -- королеву-мать.
Мария-Христина, все еще красивая женщина с небольшими блестящими черными глазами, была одета в тяжелое бархатное платье желтого цвета, поверх которого была накинута испанская мантилья, между тем как в черных ее волосах блестела бриллиантовая диадема.
Рядом с ней вошла в зал Изабелла, очаровательная молодая девушка, которую превосходила в красоте только следовавшая за ней графиня Евгения. На молодой королеве было розовое атласное платье, убранное белыми цветами. Ее прекрасные темные волосы украшал венок из изумрудов, образовавший впереди маленькую корону.
Обе графини Монтихо были в одинаковых белых шелковых платьях и только в различных шарфах: на графине Евгении был голубой, а на Марии -- розовый шарф. Маленькая, грациозная маркиза де Бельвиль, взгляды которой украдкой искали между гостями дона Олоцаго, надела на этот вечер голубое атласное платье, только что полученное из Парижа, сшитое по последней французской моде. И прочие придворные дамы демонстрировали не меньшую роскошь и великолепие костюмов, но все должны были сознаться, что обе молодые графини Теба были лучшим украшением бала.
Евгения осторожно окидывала глазами зал, между тем как королевы приветливо отвечали на поклоны присутствующих и удостаивали некоторых немногими словами; молодая графиня искала того, кого так страстно любила. Взгляд Нарваэса ни разу не встретился с ее взглядами, и ее поразило то, что он, стоя в глубине зала, пристально смотрел на молодую королеву. Изабелла, на губах которой в эту минуту невольно появилась ироническая улыбка, заговорила со своим двоюродным братом, принцем Франциско д'Асси, но взгляд ее был устремлен на стоявшего позади него дона Серрало. Заметил ли это Нарваэс? На его лбу появились складки, и глаза, имевшие иногда суровое, ледяное выражение, мрачно засверкали.
Мария-Христина подала руку возлюбленному, герцогу Риансаресу, который подвел ее к креслам, украшенным короной и поставленным вблизи зеркальной стены для нее, Изабеллы и их свиты. Затем она приняла его приглашение на танец, и вскоре под звуки прекрасной музыки по залу неслись молодая королева с принцем Франциско д'Асси, богатая герцогиня Лерма с Серрано, графиня Теба с молодым, элегантным герцогом Альба, между тем как Евгения была приглашена доном Олоцаго. Она, танцуя и весело разговаривая с ним, заметила, что ее сестра Мария танцевала с французским посланником, а маркиза де Бельвиль с Нарваэсом.
На всех лицах сияли радость и удовольствие. Со свойственной испанцам страстью гости предавались танцам и даже сама Мария-Христина, казалось, находила большое наслаждение в них, хотя герцог Риансарес, как она потом, смеясь, сказала ему, танцевал немного неуклюже.
Изабелла поблагодарила маленького принца, которого она называла в интимном кругу не иначе, как -- "своим скучным двоюродным братом из Неаполя", и предпочла принять приглашение более красивого, мужественного дона Серрано, с которым она, с восторгом беседуя, так долго кружилась в танце по зеркальному паркету громадного зала, как будто не могла с ним расстаться.
Герцог Альба сообщил матери обеих графинь, что объявит свой выбор в кадрили. Графиня была в неописуемом восторге. Какой бантик увидит она на его богатом полуплаще -- голубой или розовый?
Евгения беседовала с доном Олоцаго, но взглядом следила за маркизой де Бельвиль, которая, вероятно, чтобы отдохнуть после танца, направилась под руку с генералом Нарваэсом к раковинной ротонде.
Лакеи подавали мороженое, фрукты и холодное, пенящееся шампанское.
Эспартеро стоял недалеко от королевы-матери, когда герцог Риансарес, держа в руке недопитый стакан, приблизился к нему.
-- Известно ли вам, господин герцог, -- начал он, -- как сильно взволнованы недавним происшествием три представителя королевской гвардии?
-- Вы думаете, что они виноваты в бегстве того смелого карлистского офицера? -- спросил Эспартеро.
-- Конечно! И их вина намного больше, чем вы, по-видимому, знаете, -- продолжал герцог Риансарес так громко, что королева-мать и ее свита начали прислушиваться к его словам, -- это неслыханное происшествие. Дону Олимпио Агуадо, как выяснилось, помог в бегстве один из его друзей.
-- Совершенно верно, мне назвали маркиза де Монтолона, -- добавил Эспартеро.
-- Эти оба офицера дона Карлоса, как видно, никем не замеченные, прошли через караульную комнату гвардии, так как в протокольной книге было найдено имя, написанное изящным почерком: "Маркиз Клод де Монтолон".
-- Это неслыханная смелость, -- воскликнул герцог Витторио, не знавший прежде об этом приключении, и на лицах всех окружающих выразилось неописуемое удивление. Мария-Христина же спокойно улыбнулась.
-- Во всяком случае, надо непременно заполучить нам таких смелых офицеров и поручить им дело тех господ, которые совершили такое важное упущение, -- сказала она, саркастически улыбаясь. -- Дону Карлосу можно позавидовать, что у него есть такие храбрые офицеры, имена которых генерал Нарваэс сообщил нам в Аранхуэсе.
-- Ваше величество, я проведу по этому делу строжайшее следствие, -- грозно произнес Эспартеро.
-- Ваше следствие запоздало, господин герцог, -- возразила Мария-Христина с некоторым неудовольствием на вмешательство Эспартеро. -- Те смельчаки, вероятно, возвратились теперь в свою армию, где их геройский поступок привел в восторг всех.
При этих словах, сказанных королевой-матерью с язвительной усмешкой, герцог Витторио побледнел.
В то время как в Филипповом зале еще долго рассуждали об этом неслыханном деле, Евгения Монтихо, не замеченная никем, вошла в зал, разделявший оба раковинных грота. Она заметила, как Нарваэс с маркизой незадолго до нее вошли туда, и ей во что бы то ни стало хотелось узнать, о чем они говорят так таинственно. Хотя Евгения не опасалась Паулы де Бельвиль, так как знала о ее безмерной любви к дону Олоцаго, но ее все-таки несказанно мучила ревность. Она видела, с какой любовью глаза генерала следили за всеми движениями Изабеллы.
Эта мысль неотвязно преследовала ее и ужасно мучила неуверенность. Дыхание ее прерывалось, когда она, взволнованная, вошла в зал, разделявший раковинные гроты, скрытые от глаз любопытных тяжелыми портьерами.
Вдруг прекрасное лицо ее просияло торжествующей улыбкой -- зал был пуст. Нарваэс и маркиза, по всей вероятности, удалились в одну из ротонд. Евгения хотела поместиться в другой ротонде, где надеялась удовлетворить свое любопытство.
Осмотревшись кругом и удостоверившись, что никто не следует за ней, она бесшумно дошла до середины небольшого зала, в ротонде направо послышался шелест платья -- значит, не оставалось сомнения, что тут находятся маркиза и генерал.
Быстро и неслышно Евгения подошла к гроту, находившемуся рядом с тем, откуда послышался шелест, дрожащей рукой распахнула портьеру, -- слабо освещенный грот был пуст.
Бледное лицо прекрасной графини просияло довольной улыбкой. Плотно закрыв портьеру, она направилась в глубину грота, где виднелись в полумраке мягкие, удобные диваны. Евгения уселась на одном из них, с сильно бьющимся сердцем приложила ухо к стене и ясно услышала голоса.
-- Не сердитесь, маркиза, -- произнес Нарваэс с заметным волнением в голосе, -- вы доверенная королевы, вы постоянно находитесь при ней -- удостойте меня ответа только на один вопрос.
-- Но, господин генерал, говорите спокойнее, встаньте. Что подумают, если нас тут увидят, -- с некоторым страхом произнесла Паула де Бельвиль.
-- Вы по моему волнению можете судить о том, до какой степени меня мучает неуверенность. Извините за мою навязчивость. Мне говорили, что вы одна знаете все, и поэтому я возлагаю единственную свою надежду на вас!
-- Не понимаю, из чего вы могли сделать такое заключение, -- я решительно не знаю, что вы желаете меня спросить, дон Нарваэс!
-- Выслушайте меня. Вы должны оказать мне услугу, маркиза, может быть, когда-нибудь и мне предоставится удобный случай доказать мою преданность вам. Меня давно мучает неуверенность, повторяю вам, и на этот раз я твердо решился не оставлять Мадрида до тех пор, пока полностью не успокоюсь. на этот счет. Я люблю королеву.
-- Господин генерал, что, если нас подслушивают, ваши слова так странны.
-- Мне ли теперь обдумывать слова -- вы вошли бы в положение, если бы об этом вам сказал кто-нибудь другой. Постарайтесь же понять и меня в этом случае, и, ради Бога, не отказывайте мне в просьбе, будьте со мной откровенны!
-- Прекрасно, дон Нарваэс, -- ответила Паула де Бельвиль, немного смущенная, -- но только не здесь, вы забываете...
-- Все на свете, -- перебил ее генерал, -- все, если думаю о королеве. Называйте меня сумасшедшим, я боготворю прекрасную донну Изабеллу.
-- Говорите скорее, что вы желаете знать.
-- Я хочу знать, маркиза, кого любит королева. Мучительное сомнение терзает меня. Временами озаряет луч надежды, порой же необъяснимый страх овладевает душой.
Евгения слушала с напряженным вниманием, мертвенная бледность, покрывшая ее лицо при страстном признании генерала, все еще не исчезла. Слова Нарваэса глубоко поразили ее душу, так как она до этой минуты горячо любила его.
-- Я попробую узнать это, -- ответила маркиза.
-- Благодарю вас, о, благодарю вас! Когда же вы обещаете мне сделать это?
-- Еще сегодня, дон Нарваэс! Завтра я сообщу вам результат.
-- Только завтра -- это поздно, маркиза. Я рано утром должен отправиться в войска. Если я получу утешительный ответ, вы скоро услышите о моем геройстве. Позвольте мне подслушать ваш разговор с королевой.
-- Но это никак невозможно, господин генерал.
-- Вы будете в будуаре королевы -- я же через задние коридоры проберусь в комнату старой дуэньи Мариты, по соседству с будуаром.
-- Стража вас не пропустит.
-- О, об этом не заботьтесь, маркиза.
-- Ах, Боже! Но что, если вас увидят? Я дрожу от страха при этой мысли.
-- Генерал Нарваэс никогда не дрожит от страха, маркиза! Заранее благодарю вас за любезность. Завтра чуть свет я буду уже на пути в Алькалу. Наконец-то я узнаю что-нибудь определенное!
-- Возвратимся к гостям, чтобы не заметили нашего отсутствия, господин генерал, -- произнесла наконец маркиза де Бельвиль.
Евгения поднялась с места. Она слышала затем шелест тяжелого платья придворной дамы, и шаги генерала и маркизы стали удаляться по направлению к Филиппову залу.
Всего услышанного было достаточно для гордой, самолюбивой Евгении -- она поняла, что ей предпочли другую. Потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться и снова собраться с силами, грудь ее сжималась, сердце надрывалось от боли.
-- Будь мужественна, -- прошептала она наконец, -- успокойся, бурное сердце. Я отомщена прежде, чем думала. Изабелла не любит тебя, и ты почувствуешь тоже, что испытываю я теперь. Но надо поспешить в зал! О, Евгения блеснет! Ах, -- воскликнула она вдруг, и бледное лицо ее озарилось холодной, торжествующей улыбкой, -- герцог Альба. Я совершенно забыла, что сегодня он будет выбирать. В ослепительно сияющей короне, при жизни, полной наслаждений, я постараюсь забыть то, что генерал причинил мне сегодня. Да, Евгения, ты должна блистать, тебе должны все завидовать, только это может совершенно вытеснить из твоей памяти испытанное в сегодняшнюю ночь.
Графиня чувствовала в себе достаточно сил, чтобы совершенно спокойно войти снова в большой зал. Голубой шарф ее грациозно ниспадал на белое платье.
Подали сигнал к кадрили. Евгения быстро вышла из раковинной ротонды в большой зал. Взгляд ее невольно упал на Нарваэса, но тот не заметил ее. Пары уже занимали свои места. Графиня глазами искала герцога Альба.
Вдруг она увидела в стороне графиню, свою мать, которая, встав с места, протянула руку подошедшей к ней паре. С напряженным вниманием Евгения смотрела в ту сторону, как будто не доверяя своим глазам. На плече герцога Альба красовался розовый бант, и он вел под руку Марию, ее сестру.
Так и он пренебрег ею, и он посмел предпочесть ей другую, хотя бы ее родную сестру! Собравшись с последними силами, Евгения с гордостью выпрямилась.
-- Этого еще не доставало, -- прошептала она дрожащим голосом, -- несмотря на все это, ты должна будешь блистать перед всеми, тебе еще позавидуют все, кто тебя окружает.