В келье монастыря Санта-Крус лежали три офицера дона Карлоса, погруженные в глубокий сон. Этого только и ждал монах, оставленный ими при себе в качестве заложника. Он бесшумно встал со стула и осторожно прошел мимо Олимпио -- тот даже не пошевелился: снотворный порошок, всыпанный в мальвазию, подействовал мгновенно.
Переодетая девушка потушила горевшую на столе лампу и достигла двери кельи, не разбудив спящих офицеров. Она тихо открыла ее и вышла в темный коридор. Сердце Жуаны торжествовало, она ненавидела Филиппо и хотела погубить его вместе с его друзьями.
В коридоре, куда она вышла, казалось, не было никого. Но не успела девушка закрыть за собой дверь, как из-за колонны вышли к ней привратник и другой монах.
-- Они спят крепко, -- сказала Жуана, которая так отлично сыграла роль немого монаха, что ни один из трех карлистских офицеров не почувствовал к ней серьезного недоверия, -- немедленно сообщите это аббату и генералу Нарваэсу.
-- Не лучше ли закрыть на замок дверь кельи? -- спросил привратник.
-- Этот монах и я останемся здесь сторожить, пока вы приведете сюда генерала, -- ответила девушка.
-- Вы забываете, что если они проснутся и захотят скрыться, то вы и брат Кузебио вряд ли сможете их удержать, -- возразил старый монах.
-- Сможете ли вы закрыть дверь, не разбудив карлистов?
-- Об этом не беспокойтесь! Они спят, как мертвые, после вина! К тому же дверь устроена, как в монастырской тюрьме. Она может закрываться снаружи, не производя никакого шума внутри кельи, -- сообщил привратник.
-- Хорошо, сделайте так -- я же поспешу в аббатство к генералу.
-- Клянусь именем святого Бенедикта, я был бы счастлив, если бы эта ночь скорее закончилась, -- продолжал старик привратник, приближаясь к двери кельи, между тем как Жуана поспешила дальше, а другой монах расхаживал взад и вперед, тревожно оглядываясь кругом.
Привратник вскоре отыскал в связке нужный ему ключ и осторожно приблизился к двери; дрожащей рукой вложил он ключ в маленькое отверстие; затем, прислушавшись, тихо ли в келье, запер дверь на замок. Выполнив это, он глубоко вздохнул, как будто освободился от тяжелой заботы и, снова приблизившись к монаху, сказал тому, что ему вовсе не по сердцу опасности этой ночи.
-- Они сильные, храбрые люди, -- прошептал он, -- к чему эта измена? Какое нам дело до карлистов и до королевских прислужников? Лучше всего совсем не вмешиваться в эти распри, потому что неизвестно, чья партия победит. Карлисты подожгут наш монастырь, если узнают, что трое из их предводителей преданы нами.
-- Мне тоже не нравится эта затея, -- ответил монах шепотом, -- но все это происходит оттого, что аббат родственник генералу.
-- Не лучше ли будет нам их отпустить? -- спросил привратник.
-- Чтобы навлечь на себя беду! Пусть они делают что хотят.
-- Но если они отомстят нам?
-- Тогда они привлекут к ответственности аббата, а не нас.
-- И нас тоже не пощадят, брат Кузебио.
-- Этот незнакомый монах пришел сюда на наше несчастье.
-- Ведь он не монах, -- прошептал старик, -- под рясой скрывается девушка.
-- Девушка? -- повторил брат Кузебио. -- Ты, наверное, об этом знаешь все?
-- Это тайна. Мне доверил ее адъютант генерала.
-- Клянусь именем всех святых, я не знал этого! Почему же она переоделась монахом?
-- Это, наверное, имеет серьезную причину.. Я знаю только то, что она во что бы то ни стало хочет погубить этих трех карлистов, -- ответил привратник.
В эту минуту послышалось громкое ржание лошади. Оба монаха остановились как вкопанные, испуганно глядя друг на друга; они почувствовали, что этот звук будет иметь неприятные последствия, потому что спавшие в келье должны были непременно проснуться от этого звука, даже несмотря на то, что они были усыплены порошком.
Оба монаха оказались правы. Олимпио поднялся; он не мог понять в эту минуту, где находится и что разбудило его; голова его была тяжелой, и мысли путались; он собрался снова лечь спать, но чувство беспокойства взяло верх.
-- Черт возьми, ведь мы в монастыре! -- пробормотал он. -- Но что это со мной? Неужели я опьянел от двух стаканов вина или...
Он вскочил, вдруг мелькнула мысль об измене, но он в бессилии опять повалился на стул. "Пресвятая Дева, -- продолжал думать он. -- Тут дело неладно! И лампа потушена!"
-- Эй, монах!
Не так легко было победить сильную натуру Олимпио, постепенно к нему вернулось самообладание и присутствие духа, постепенно восстановились его силы и память, и он понял всю опасность, грозящую ему и его друзьям.
Олимпио быстро поднялся, чтобы убедиться, не уснул ли вместе с ними и благочестивый брат. Он приблизился к стулу, на котором сидел немой монах, но руки его напрасно искали его -- стул был пуст!
-- Черт возьми, теперь я припоминаю, меня разбудило ржание лошади, я помню это, как сквозь сон, -- не украли ли одну из наших лошадей? Эй, Клод, Филиппо! Вставайте! Вы спите, точно медведи! Вероятно, нас вчера с определенным намерением напоили вином допьяна! Монаха нет, лампа погашена -- черт возьми, дело неладно!
-- Что такое? -- спросил Филиппо, протирая свои заспанные глаза, и опять повалился на постель.
-- Черт возьми, придите же наконец в себя! -- произнес Олимпио подавленным голосом. -- Я слышу шаги за дверью! Немой ускользнул!
Услышав эти слова, маркиз вскочил. Но и он чувствовал сильную тяжесть в голове, хоть и выпил всего только один стакан предложенного вина, и долго не мог прийти в себя.
-- Немой ускользнул, -- повторил Клод. -- Кто же погасил лампу?
-- Не я! Вставайте же! Мы должны приготовиться ко всему, -- прошептал Олимпио.
-- Но ты же сторожил, -- проговорил Филиппо, -- как же проклятому монаху удалось ускользнуть?
-- Сон пересилил меня, чего никогда со мной не бывало, вероятно, в вино было подмешано усыпительное зелье, -- ответил Олимпио, раздосадованный на себя за то, что на него пала вся вина за исчезновение немого монаха.
-- Ты прав, Олимпио, и моя голова невыносимо тяжелая, -- признался маркиз, -- необходимо немедленно оставить монастырь!
Филиппо быстро поднялся со своего места и схватил ружье, лежавшее возле него. И в то время, когда Клод собирался с силами, Олимпио с ружьем в руке бросился к двери, чтобы вместе с товарищами выйти в коридор. Они еще не подозревали об угрожающей им опасности, но в следующую минуту уже осознали всю безвыходность своего положения.
Олимпио схватился за ручку и хотел отворить дверь, но она не поддавалась.
-- Черт возьми, -- пробормотал он с нескрываемым гневом, -- наше положение не из лучших! Дверь крепко заперта снаружи!
Маркиз и Филиппо бросились к двери, чтобы убедиться в справедливости его слов.
-- Немой монах завлек нас в западню, -- тихо произнес маркиз, -- но они узнают нас!
-- Притворимся спящими, и тогда мы сможем разгадать их намерение, -- прошептал Филиппо.
-- Выломаем дверь, -- гневно произнес Олимпио, сжимая руки в кулаки, -- горе немому монаху, если он попадется мне в руки!
Маркиз схватил руку Олимпио и тихо отвел его от двери.
-- Обсудим спокойно, как нам сейчас поступить! Мы еще не знаем, кто и что решил предпринять против нас, и поэтому было бы преждевременным принимать какие-либо меры. Я советую подождать в этой келье наступления утра!
-- Я согласен с тобой, Клод, -- тихо прошептал итальянец, показывая рукой на дверь, за которой послышался какой-то шорох.
Олимпио и маркиз тоже ясно услышали тихо приближавшиеся шаги. Они затаили дыхание, чтобы ничто не свидетельствовало об их пробуждении. Вдруг кто-то довольно громко вложил ключ в замок.
-- Ага, -- прошептал Олимпио с торжествующей улыбкой, -- мышь идет в ловушку!
И он неслышно подошел к двери с ружьем в руке. Филиппо и маркиз тоже были полностью приготовлены к отражению нападения, так как не оставалось больше сомнений, что к ним приближались со злым намерением. Олимпио спрятался за дверью, так что он, никем не замеченный, хорошо мог видеть входящих в келью. Держа над головой ружье за приклад, он с нетерпением ждал решительной минуты. Это гнусное предательство до того раздражало Олимпио, что он от злости скрежетал зубами и напрягал свои крепкие мускулы.
Ключ осторожно повернулся в замке. Если бы ржание лошади не разбудило Олимпио, он не слышал бы этого легкого шума. Дверь стала тихо и осторожно отворяться. Олимпио с первого взгляда узнал на пороге адъютанта генерала Нарваэса, но не мог рассмотреть, сколько человек стояло за ним; видя явную измену и опасность, угрожавшую ему и его друзьям, Олимпио, не задумываясь, спустил курок ружья, целясь в голову адъютанта, который через мгновение упал без движения на пол.
В ту же минуту раздался голос:
-- Сдавайтесь, во имя королевы!
Трое карлистов узнали голос Нарваэса.
-- Назад, во имя дона Карлоса, -- ответил Олимпио, выходя из своего укрытия и стараясь закрыть дверь, от которой при падении адъютанта со страхом отступили солдаты, -- назад, или вы все погибнете! Это гнусная измена! Горе виновным!
-- Вперед, мы не можем их упустить! -- закричал Нарваэс, приближаясь с обнаженной шпагой к Олимпио, солдаты по пятам последовали за своим генералом, между тем как монахи, стоявшие поодаль, в отчаянии ломали руки.
-- Первый, кто переступит порог, падет на месте, -- раздался громкий голос Олимпио, -- прицеливайтесь, господа, нападение не удалось!
Нарваэс заскрежетал зубами, видя, что ружья трех предводителей карлистов были уже направлены на его шестерых солдат, совершенно растерявшихся при виде трупа адъютанта. Генерал королевы еще минуту назад был уверен в том, что с легкостью захватит пленников. Ведь он не имел права вернуться в Мадрид без трех карлистов -- слово, данное королеве, тяготело над ним.
-- Вперед! -- крикнул генерал своим солдатам. -- Я сам заколю того, кто будет медлить хоть минуту!
Уже рассветало, мерцающий свет проходил в келью сквозь узкое окно и освещал это странное сражение в стенах мирной обители. Казалось, даже сами сражающиеся были подавлены каким-то странным настроением; что-то роковое висело над ними.
Шесть солдат Нарваэса прицелились.
-- Сдайтесь силе, господа, -- сказал, обращаясь к карлистам, генерал королевы, -- вы -- мои пленники, выхода нет!
-- Стреляйте, -- крикнул Олимпио, обращаясь к своим. Раздался страшный треск, окна маленькой монастырской кельи задрожали. Страшное эхо повторило эти громовые раскаты по коридорам мирного монастыря. Тотчас последовали ответные выстрелы солдат Нарваэса, пули ударялись в белую стену полуосвещенной кельи.
Когда рассеялся дым, то Нарваэс увидел, что двое из его солдат были сильно ранены, между тем как три карлиста стояли невредимы.
-- Или вы, или я! -- закричал он в страшном гневе, скрежеща зубами. -- За мной, ребята! -- и с этими словами Нарваэс, обнажив свою шпагу, бросился вперед в келью. Четыре солдата храбро последовали за генералом, хотя один из них был тяжело ранен, -- они шли на верную смерть: разве они были в состоянии одолеть трех знаменитых предводителей дона Карлоса!
Филиппо и Клод отбросили в сторону свои ружья и взялись за сабли -- так сражались они против наступающих солдат, движения которых были стеснены узким пространством кельи. Между тем маркиз старался только ранить своих врагов, чтобы сделать их неспособными сражаться. Филиппо с необузданным гневом бросился на своих противников. Олимпио в высшей степени наслаждался, сражаясь прикладом своего ружья, может быть, потому, что он из-за сильного натиска Нарваэса был лишен возможности обнажить шпагу или потому, что заряжать ружье не было никакой возможности. Он удачно парировал искусные и меткие удары генерала своим оригинальным оружием, которое было не в тягость для его здоровой руки. Олимпио прекрасно владел своим прикладом, как будто это была легкая сабля.
Нарваэс смело наступал на своего противника, и уже казалось, что Олимпио начал отступать, -- но вдруг сабля Нарваэса задела за высокое распятие, стоявшее в келье. Это было дело только одной секунды -- но ее оказалось достаточно для Олимпио -- прикладом своего ружья он попал в голову противника -- и Нарваэс, который, обнажив свою прежнюю рану, снял временную повязку со лба, пошатнулся от сильного удара.
-- Я умираю... за королеву... пошлите ей мой труп... я выполнил свое обещание... -- проговорил раненый прерывающимся голосом.
Олимпио же, заметив, что его друзья тоже освободились от своих противников, склонился над Нарваэсом.
-- Вы герой, генерал, -- сознался Олимпио, -- я бы предпочел лучше быть вашим другом, нежели врагом!
-- Все кончено -- нет вражды, я близок к смерти, -- простонал Нарваэс. -- Пресвятая Дева, помилуй меня.
Олимпио осмотрел теперь, при свете уже наступившего дня, рану побежденного противника и утешил его.
-- Вашу руку, генерал, заключим мир, -- сказал радушно Олимпио, -- это была плохая затея заманить нас в монастырь, и немой монах должен получить по заслугам. Мы свели наши счеты. Я никогда уже не подниму против вас своего меча, где бы мы ни встретились.
-- Благодарю вас за ваши слова -- вы доблестный герой, -- прошептал Нарваэс и с глубоким чувством благодарности пожал руку Олимпио, который бережно уложил тяжело раненного на стоявшую в келье постель. Между тем Клод и Филиппо победили солдат Нарваэса, и те в конце концов сдались, видя раненным своего генерала.
Олимпио приказал им остаться у постели Нарваэса, а сам вышел в коридор монастыря, где царила полнейшая тишина. Ни одного монаха не было видно.
-- Струсили, -- сказал Олимпио, -- однако я найду того, кого ищу.
Маркиз помогал ему в поисках, между тем как Филиппо остался рядом с убитыми и ранеными.
-- Они, наверное, все спрятались в церкви, -- предположил Клод де Монтолон.
В это время Олимпио открыл дверь в келью привратника и увидел, что тот стоит на коленях и молится.
-- Ого, здесь наш заботливый слуга, напоивший нас снотворным напитком. Вставай, старый негодяй, ты не думал, что мы так быстро проснемся, -- закричал Олимпио.
-- Сжальтесь, милостивые государи, -- простонал, дрожа всем телом, привратник, -- я не при чем, я не виновен.
-- Вы, наверное, теперь все станете уверять, что непричастны к этому делу, где же виновные?
-- Чужой монах, он насыпал порошок в мальвазию.
-- Черт возьми, так пусть же рукоятка сабли заставит его сказать всю правду. Где он? Клянусь, что мы сожжем ваш монастырь, если вы не выдадите этого негодяя, -- негодовал Олимпио.
-- Смилуйтесь! Монах убежал, он не принадлежит к ордену бенедиктинцев. Поверьте моим словам, клянусь именем нашего патрона.
-- Но, однако, ты действовал с ним заодно, нечестивец. Как же это получилось, что ты был с ним в заговоре, когда он нас привел сюда? Ты открывал ворота? Вы ведь не сказали ни слова, что тот монах не принадлежит к вашему ордену, -- проговорил маркиз. -- Не лгите, мы вам ничего не сделаем, если только вы расскажете всю правду.
-- О, сжальтесь, -- обратился монах, протягивая руки к Клоду, -- вы милосерднее, я все вам расскажу: адъютант генерала принес мне приказ впустить чужого немого монаха.
-- Как -- приказ? -- переспросил Олимпио. -- От кого?
-- От аббата!
-- Ого, наконец я понимаю, в чем тут дело, разгадка у меня в руках. Нарваэс заручился разрешением аббата! Позови его сюда в коридор, немедленно, -- приказал Олимпио.
-- Аббата? -- переспросил с необычайным удивлением монах.
-- Да, сам аббат должен быть тут, на этом месте, понимаешь? Иди.
Маркиз не мог сдержать улыбку при виде неописуемого удивления, выразившегося на лице привратника.
-- Благочестивый отец в аббатстве, -- возразил, колеблясь, старик, -- его преподобие изволит спать.
-- Если он не проснулся от грома выстрелов, то, значит, он притворяется, слышишь, старый плут? И если ты сию же минуту не пойдешь за его преподобием, ты узнаешь меня! -- грозно произнес Олимпио. -- Благодарите Бога за то, что я не потребовал от вас военной контрибуции в сто тысяч реалов.
Привратник вышел из кельи и боязливо направился в аббатство.
-- Эта история могла бы плохо закончиться для нас, -- проговорил маркиз, -- так как она была подготовлена весьма искусно.
-- Впервые в жизни я заснул в то время, когда надо было находиться на страже, это просто позор!
-- Утешься, Олимпио, вино всему причина.
-- В таком случае, и я их накажу вином, -- проговорил, улыбаясь, карлистский офицер, выходя с обнаженной шпагой в руках вместе с маркизом из кельи привратника в портале, -- я без наказания их не оставлю.
-- Аббат заставляет себя долго ждать -- я думаю, нам нельзя терять времени, друг мой, -- проговорил Клод, видя, что минуты бегут.
-- Если мне придется идти за ним самому, то гордость его пострадает еще больше! Клянусь честью, я не шучу.
-- Но вот и он, -- вдруг прошептал маркиз.
Действительно, из-за угла показалась длинная фигура аббата, одетого в черную рясу; он шел, наклонив голову и со скрещенными на груди руками. За ним следовали привратник и два старых, седых монаха.
Офицеры, ожидавшие его в портале, слышали, как аббат с горестью говорил сопровождавшим его монахам о тяжелом испытании, посланном Богом на монастырь. Подойдя ближе к ожидавшим его карлистам, аббат поклонился.
-- Вы аббат монастыря Санта-Крус? -- спросил Олимпио.
-- Да, и к сожалению, как я должен теперь прибавить, милостивые государи, а мирское мое имя Томас, граф Маторо!
-- Вы знаете, что происходило тут в прошедшую ночь, господин граф, и, вероятно, не забыли старого военного обычая предавать огню те места, где замечалось предательство!
-- Но вы должны разобрать дело! Я не принимал участия в заговоре против вас и не думаю чтобы хоть один из монастырской братии знал о нем прежде!
-- Вы, господин граф, виновны в том, что укрывали у себя в аббатстве королевских приверженцев, -- сказал Клод.
-- Но вы не так строго осудите меня, если я вам скажу, что Нарваэс мой близкий родственник.
-- Прекрасно, и поэтому вот вам наш приговор: мы приказываем вам немедленно отправиться вместе с вашим близким родственником, который тяжело ранен, в Мадрид. Как вы сами убедитесь, рана его требует заботливого ухода.
-- Я могу послать его в далекую столицу с надежнейшим из монахов! Зачем же мне ехать с ним самому?
-- Мы приказываем вам ехать самому, господин аббат, вы повезете раненого в Мадрид и доложите королеве обо всем случившемся! Но не рассчитывайте, что вы избавитесь от исполнения этого приказания именно потому, что мы находимся далеко от вас. Мы все узнаем, и тогда вы подвергнетесь строгому наказанию за недобросовестное выполнение возложенного на вас поручения, -- проговорил Олимпио, один вид которого внушал к нему должное уважение. -- Мы все узнаем и всегда являемся туда, где требуется наше присутствие.
-- В этом я убедился, милостивые государи! Но если бы вы меня освободили от путешествия в Мадрид, я готов дать за себя выкуп по моим средствам, -- возразил аббат.
-- Вы богаты, это мы тоже знаем, господин граф, -- произнес Олимпио, -- и поэтому порядочный выкуп не был бы должным вам наказанием! К тому же мы не принадлежим к числу тех людей, которые не гнушаются обогатиться при каждом удобном случае. И кроме того, инфант дон Карлос не нуждается в ваших деньгах. Итак, вернемся к нашему приказанию: вы проводите вашего родственника в Мадрид и доложите обо всем случившемся здесь королеве! Теперь еще одно.
-- Еще, -- проговорил аббат, дрожащий от волнения, но сохранивший почтительный и смиренный вид.
-- Ваш привратник вместе с каким-то чужим монахом подал нам вино, в которое был подсыпан снотворный порошок. Это была злая шутка!
-- Возложите строгое взыскание на этого чужого монаха, -- проговорил аббат, -- он это заслужил.
-- Вы не меньше его! Завтра вечером кавалеристы дона Карлоса прибудут на ту сторону гор у Валлоны близ Дуэро, чтобы получить от вас двадцать бочек лучшей мальвазии! Слышите, господин граф, самой лучшей, и поэтому не забудьте сегодня приказать вынести нужное число бочек из вашего погреба.
-- Двадцать бочек, -- воскликнул аббат, всплеснув руками, -- не думаю, чтобы у меня нашлось такое огромное количество! Двадцать бочек! Милостивые государи, умерьте свои запросы! Каким же образом мы успеем доставить эти огромные тяжелые бочки до Валлоны в такое короткое время?
-- Ну, это уже ваше дело, господин аббат! Завтра вечером кавалеристы дона Карлоса приедут за вином. Они доставят с собой телеги для перевозки бочек. Да, и притом учтите, что вино должно быть доставлено не кем иным, а вашими же монахами.
-- Покоряюсь власти, -- ответил аббат с явным выражением отчаяния на лице.
-- Вы легко отделались, господин граф, но потрудитесь поторопиться, мы желаем видеть, как вы отправитесь с генералом, -- проговорил Олимпио.
Обратившись к сопровождающим его монахам, аббат отдал несколько приказов и затем направился к своему роскошному дому. Некоторое время спустя из монастыря вышли двенадцать монахов, из которых четверо несли носилки для раненого генерала, чтобы спуститься с ним таким образом с гор. Нарваэс был бледен, как мертвец. Олимпио же уверял, что рана не смертельна.
Оба пленных солдата остались в монастыре. Филиппо приказал им отнести убитых на кладбище, находившееся позади аббатства, и похоронить их.
Отдав необходимые приказы насчет доставки вина в назначенное место, аббат подошел к толпе, собравшейся вокруг носилок его двоюродного брата, еще раз горячо помолился, а затем отправился вместе с раненым и монахами в далекий путь. Олимпио остался доволен тем, что богатому и знатному господину в наказание пришлось спуститься до подножия гор пешком.
-- Когда вы будете при дворе, кланяйтесь от меня прекрасной графине Евгении Монтихо, -- закричал он вслед аббату, -- и скажите ей, что она увидит нас раньше, чем думает.
-- Какой ты шутник! -- смеясь, заметил маркиз.
-- Нет, Клод, в этом случае я вовсе не шучу, так как я не имею никакого желания провести веселое время карнавала в Кастилии или Наварре, я думаю отправиться в Мадрид.
-- Гм... а твоя Долорес, прекрасная дочь смотрителя замка? -- тихо проговорил маркиз с некоторым укором.
Олимпио призадумался.
-- Я увижу тогда и Долорес! С масками на лице мы совершенно безопасно можем разгуливать по Мадриду -- ах, черт возьми, Клод, прекрасна наша военная жизнь.