Можно представить себе гнев и злобу принца Камерата, когда он почувствовал себя в руках своих смертельных врагов. Сознание своего бессилия доводило принца до бешенства. Он, столь же богатый, сколь и знатный господин, принц, соперник президента, в каземате знаменитой Ла-Рокеттской тюрьмы! Чем раньше была Бастилия, тем же в данное время стало это массивное, зорко охраняемое здание, находившееся недалеко от кладбища отца Лашеза. В нем помещались те заключенные, которых не решались перевозить в загородные форты; обычно это были самые опасные преступники, которым угрожала смертная казнь.
В этой тюрьме находилось много казематов равной величины и с одинаковой обстановкой. Чтобы пройти к ним, нужно было пройти сквозь высокие, постоянно запертые наружные ворота, перейти через караульный двор и войти через вторую дверь во внутренние строения. Широкая лестница вела в казематы. Внизу находилось помещение для стражи, не пользовавшейся, как видно, какими-то преимуществами по сравнению с заключенными. Как и узники, стража была также окружена со всех сторон стенами. Часть первого этажа была занята комнатой канцелярии и квартирой Директора. Все остальное здание состояло из казематов.
В этой Ла-Рокеттской тюрьме проводил свои последние ночи Тропман; отсюда его вывели на прилежащий к тюрьме плац, где высилась гильотина.
Принц Камерата очутился в пространстве около пятнадцати квадратных футов в полных потемках. Спустя несколько часов маленькое, находившееся на самом верху комнаты решетчатое окно пропустило внутрь каземата луч утренней зари, позволивший принцу осмотреться. Он нашел железную кровать с матрасом и одеялом, стол, стул, маленькую железную печь и ничего больше.
Для принца, столь богатого и хорошо жившего, так привыкшего пользоваться всеми жизненными удобствами, такое помещение было вдвойне ужасным. Однако еще больше, чем эта обстановка, терзало молодого испанца сознание всего происшедшего и очевидность того, что он попал в руки своих врагов.
Он осознал, что полностью бессилен в этом каземате, что своей судьбой обязан герцогу, которому вечером высказал свои пылкие обвинения, столь облегчившие его собственную душу, но возбудившие такую злость и такую жажду мщения у Морни.
Принц Луи Наполеон, таким образом, уклонился от его вызова на дуэль и отделался от угроз соперника; здесь, среди этих мрачных, холодных стен, бедный принц мог называть своих противников трусами, сколько было его душе угодно; никто не слышал его слов, потому что стены были очень толстыми; впрочем, при слишком яростном выражении своего гнева принц мог быть наказан лишением пищи или еще чего-то для удовлетворения необходимых потребностей.
"Олимпио был прав, советуя мне быть осторожным, но я не мог предположить, что меня захватят как преступника в публичном месте, -- говорил принц самому себе, -- в такую низость я не мог поверить! Мне любопытно знать, что они решили со мной сделать и какое выдвинут против меня обвинение! Молчать я не намерен! Я требую приговора суда! Теперь, когда я, озлобленный, сижу здесь, в своей мрачной келье, этот проклятый Морни с ядовитой усмешкой докладывает, наверно, своему брату, что дуэли можно не бояться, главный противник устранен. Нет, какова низость, мог ли я такого ожидать! Действительно, они отлично умеют избавляться от своих врагов и опасных соперников".
Когда сторож принес принцу обед, Камерата потребовал, чтобы тот позвал директора тюрьмы. Сторож пообещал выполнить его требование, но прошел целый день, а принц не получил никакого ответа. На следующее утро он еще настоятельнее повторил свое требование. Около вечера в каземат вошел директор Ла-Рокеттской тюрьмы, бывший армейский офицер с военными манерами, твердой походкой и густыми седыми бакенбардами.
-- Я директор этого заведения, -- сказал он принцу. -- Вы хотели говорить со мной, милостивый государь. Что вам угодно?
-- Покинуть этот, недостойный принца, каземат. Директор пожал плечами.
-- Это желание я не могу выполнить, милостивый государь; вы заключены сюда по непосредственному приказу господина президента.
-- Ну, господин директор, в таком случае вы будете так любезны сообщить мне, в каком преступлении меня обвиняют. Вы, без сомнения, это знаете?
-- Я ничего не знаю, кроме содержания этого приказа об аресте, -- возразил директор, вынимая из кармана бумагу. -- Здесь стоит ваше имя, принц!
-- Это никчемный формуляр...
-- За собственноручной подписью президента республики.
-- Да, но я -- жертва злоупотребления, меня схватили ночью и ни в чем неповинного заключили сюда.
-- Об этом мне не приходится рассуждать, принц!
-- Но как честный человек и как бывший офицер вы согласитесь с тем, что меня подлейшим образом унижают, заключая в каземат, предназначенный для самых обыкновенных преступников!
-- Мы живем в республике, милостивый государь. Гражданин имеет не больше и не меньше прав, чем дворянин; нищий ничем не отличается от принца, и одинаковые казематы предназначаются для всех!
-- Я понимаю. Эта обстановка очень удобна для моих врагов, и я думаю, что благодаря такому обхождению с моей особой они еще больше увеличат свою популярность! О, от таких людей можно научиться всему. Однако еще одно слово, господин директор. В республике ведь не бросают граждан в тюрьмы без соблюдения закона и без приговора. Я требую суда!
-- С этим вы не торопитесь, милостивый государь, следствие может продолжаться долго.
-- Хорошо, так можно обращаться только с простыми людьми. Но мои враги еще узнают меня!
-- Вы раздражены, милостивый государь, это никогда не может служить похвалой заключенному!
-- Как, господин директор! Вы требуете, чтобы я терпеливо сносил тяготы этого подлого ареста? Вы можете допустить, чтобы я вынес эту несправедливость, не возмущаясь против нее и не борясь с ней? Поставьте себя на мое место, уверяю вас, что вы тоже придете в бешенство!
-- Это участь тех, кто позволяет себе лишиться самообладания, -- возразил директор, пожимая плечами.
-- Ну так выслушайте же мое последнее слово! Если в течение трех дней я не получу приговора, если мне не докажут мою виновность, то я найду пути и средства разгласить это неслыханное злодеяние во всех концах земли! Да, смотрите на меня с удивлением, я клянусь вам в этом! Отправляйтесь тотчас же к президенту и сообщите ему мое решение!
-- Насколько это от меня зависит, я постараюсь выполнить ваше желание о получении приговора. Не смешивайте мои скромные возможности с возможностями ваших противников. Я исполняю только свой долг.
-- Примите благодарность за это объяснение и соблаговолите приписать мои слова моему нетерпению. Вы, во всяком случае, исполняете печальный долг, директор.
-- Будьте справедливы, милостивый государь, этот долг составляет мою службу; я -- бывший офицер -- исполняю только свои обязанности. Я не могу обращаться за советами к моему чувству, но должен поступать так, как мне предписано. Что я для вас сделаю? Только то, что могу сделать согласно своей службе. -- Директор поклонился Камерата, который признал справедливость его слов.
-- Простите мне мою запальчивость, -- сказал принц, протягивая руку уходившему директору.
Когда дверь закрылась за посетителем, принц стал ходить взад и вперед по маленькому каземату.
Спустя два дня, на протяжении которых Камерата прошел все стадии своего отчаянного положения, в каземат вошел сторож и предложил ему следовать за ним в судебную комнату, которая находилась во флигеле, предназначенном для администрации.
Когда принц Камерата вошел к комнату, то один из трех человек, которые сидели там за зеленым столом, предложил ему занять место на скамье, стоявшей у боковой стены и предназначавшейся для преступников.
-- Это место не для меня, -- сказал Камерата твердым голосом. Трое одетых в черное не обратили внимания на эти слова. Сторож, приведший принца в комнату, остался стоять у дверей.
-- Гражданин Камерата, -- сказал один из трех господ, -- вас обвиняют в том, что вы угрожали оружием президенту республики. Что вы скажете на это?
-- Ничего, кроме того, что сделал это по праву! Президент республики вынудил меня вызвать его на дуэль через герцога де Морни.
-- Вы, стало быть, признаете свою вину? В таком случае, приговор для вас готов! По закону вы осуждаетесь за угрозу оружием на десять лет тюремного заключения, которое вы будете отбывать здесь же, в Ла-Рокетт!
-- Во имя Пресвятой Девы, я должен вам выразить удивление, господа! Славных слуг имеет здесь принц-президент, таких слуг, которые заранее заготовляют приговоры! Десять лет тюрьмы -- и никакого смертного приговора за то, что человек имел бесстыдство защищать свою часть против наглости!
-- Возьмите назад ваши слова, гражданин Камерата! Приговоренному неприлично порицать судей и законы! -- сказал один из трех черных господ.
-- Еще одно слово, прежде чем я уйду! Скажите мне, пожалуйста, господа, почему мне объявляют приговор здесь, а не гласно перед народом? Боятся, видимо, что здравый смысл возмутился бы против такого насилия? Меня привели в эту комнату, трое одетых в черное сидят передо мной и приговаривают меня к десяти годам тюрьмы! Кто вы такие, господа, кто дал вам на это право? Я не знаю вас! Быть может, вы переодетые слуги Луи Наполеона -- мерзкий Морни, Бацциоши, Флери -- и вся их так называемая шайка!
-- Вы стоите перед лицом тайного сената республики, гражданин Камерата! Вынесли вам приговор трое судей.
-- Я в вашей милости, или, лучше сказать, в руках моего противника; но горе вам, если вы позорите ту государственную форму, которой служите! Вы получите плату за вашу подлость...
-- Отведите, сторож, заключенного в его каземат -- приказал один из трех господ.
-- Вы слышали мои слова -- придет время, когда вы вспомните их! -- сказал твердым голосом принц и, повернувшись, пошел со сторожем в каземат.
Так Камерата стал заключенным в Ла-Рокетт. Он должен будет десятью годами тюремного заключения поплатиться за то, что рискнул оскорбить принца-президента и его брата Морни. Десять долгих лет в каземате, предназначенном для убийц и матерых преступников!
Когда принц снова очутился в тесной камере, назначенной теперь для него постоянным жилищем, то он закрыл лицо руками...
-- Евгения! -- воскликнул узник, будучи не в силах сдержать напор теснившего его чувства. -- Евгения, если бы ты могла видеть, что я терплю и выношу из-за тебя! Если бы вместо твоего сердца был камень, то и тогда ты должна была бы прозреть и оттолкнуть от себя того, кто бросил меня в этот каземат! Он устыдился почетного поединка и воспользовался своей властью, чтобы устранить меня со своего пути. Однако же я еще молод, я силен и способен к сопротивлению! Десять лет я выдержу, и тогда -- горе вам, мои враги! Вы считаете меня побежденным, я даже вижу ваши насмешливые улыбки по поводу того, что темное дело удалось. Дойдет очередь и до вас, и вы встретите во мне страшного мстителя, о силе и ненависти которого не догадываетесь! Десять лет я буду лелеять жажду мщения, терпеливо вынесу заключение, лежа здесь на твердом ложе каземата. Десять лет я стану размышлять о путях и средствах наказания вас -- подлых трусов.
Принц Камерата был полон решимости. На его лице отразились все смелые мысли, волновавшие душу. Он был в припадке смертельной ненависти, сверкавшей в его больших черных глазах.
На десять лет победил его Морни. На десять лет по приговору сената он лишен свободы, света и воздуха; но Камерата верил, что по истечении такого долгого и трудного срока он снова получит свободу и даст себе удовлетворение! Он не думал о том, что его имя через такой промежуток времени могло быть забыто и вычеркнуто из списков и что после окончания срока еще не пробьет час его избавление от оков. Он надеялся на свое освобождение; а между тем было уже решено, что время его заключения закончится только с его смертью; десятилетний срок был только предварительным, который легко можно было продлить. Какие права имеет заключенный в Ла-Рокетт? Куда долетят его призывы во имя человечности и прав? Они останутся неуслышанными, незамеченными, его ярость будет бессильна -- стены в состоянии противостоять его исступлению.
Бедный принц! Твоя любовь привела тебя в каземат, подобный гробу, и та, из-за которой ты был брошен в него, не думает вовсе о тебе! Она смеется с твоим врагом, в мщении которому ты поклялся. Ни одного слова сострадания, ни одной слезы не проронила она по тебе. Она смеется в полноте и упоении своих надежд, ее холодное сердце каменеет все больше и больше. Только одну цель имеет оно, только одним пылким требованием исполнено оно: жаждой власти, жаждой блеска и силы, жаждой ослепляющей высоты -- все прочее исчезает перед этим желанием, безраздельно владеющим ее сердцем.
"Ты должна блистать, тебе должны завидовать..." -- эти слова служат девизом всей жизни Евгении.