Старинный город Бургос лежит в северной части Испании и окружен вековыми дубравами, виноградниками и дивными садами, где растут пальмы, цветут розы и зреют апельсины. Множество церквей возносят свои купола над домами, а кресты на колокольнях многочисленных монастырей искрятся золотом на солнце.
Старинная архитектура наложила свой отпечаток на облик Бургоса. Улицы его узки и темны, городские ворота выполнены в мавританском стиле. А за воротами простираются веселые поля, цветущие сады, окаймленные стройными пальмами, и тенистые кипарисовые рощи, откуда веет освежающей прохладой.
Бургосские красавицы гуляют здесь по вечерам; легкие разноцветные платья мелькают среди зелени, вдали раздаются дрожащие звуки мандолины, на которой играет нищий мальчик. К этим звукам как-то странно примешивается звон монастырского колокола -- унылый, меланхолический, навевающий тоску и даже страх.
Монастырь этот находится в тысяче шагов от городской стены, за рощей, по которой пролегает к нему дорога.
На небе сияет луна и обливает своим нежным светом темные стены монастыря. За рощей виден другой монастырь, расположенный неподалеку от первого, на правой его стороне, если смотреть от города. Это оби тель бургосских кармелиток.
Именно туда направлялся поздним вечером монах, закутанный с ног до головы в коричневую рясу. К воротам он подошел крадучись, поминутно оглядываясь по сторонам. По всей вероятности, он должен был исполнить какое-то тайное и важное поручение.
В маленьких сводчатых окнах келий кое-где виден был свет, но ни из монастыря, ни из сада не доносилось ни звука, мертвая тишина царствовала повсюду.
Монах взялся за молоток и три раза стукнул в дверь. Ответом ему была та же тишина. Монах снова постучал, и на этот раз за дверью послышались шаги.
-- Кто там? -- спросил женский голос.
-- Брат Антонио,-- ответил монах.
-- Чего желает благочестивый брат? -- спросила привратница.
-- Мне нужно переговорить с сестрой Франциской об очень важных делах, благочестивая сестра-привратница.
-- Ты знаешь, благочестивый брат, что часы приема уже давно прошли.
-- Сделай исключение, благочестивая сестра, мне необходимо переговорить с сестрой Франциской.
-- Ты знаешь, какому я подвергнусь наказанию, если нарушу монастырские правила.
-- Мое дело важнее, чем ты думаешь, и ты не подвергнешься никакому наказанию, потому что я несу с собой приказ от отцов Санта-Мадре, только с час назад полученный в монастыре.
-- Если так, то войди, благочестивый брат Антонио,-- отвечала монахиня на этот раз уже гораздо охотнее.-- Не прикажешь ли известить игуменью о твоем приходе?
-- Нет, сестра, мой приход должен оставаться в тайне.
-- Странно,-- проговорила привратница и тихо отворила дверь.
Монах Антонио вошел во двор монастыря кармелиток и направился к открытым темным дверям. Казалось, он не в первый раз был здесь, потому что уверенно шел по коридору.
-- Знаешь ли ты келью сестры Франциски? -- вполголоса спросила привратница.
-- Она находится, если я не ошибаюсь, внизу на углу, как раз за первой колонной.
-- Совершенно верно, благочестивый брат.
Антонио быстро скрылся в темноте широкого коридора; по обеим сторонам его находились, одна подле другой, двери, ведущие в кельи. Монах свернул в другой коридор, подошел к первой двери за колонной и нажал железную ручку; дверь отворилась, и Антонио очутился лицом к лицу с сестрой Франциской.
Прекрасная дама в жемчуге, беглая монахиня, привезенная братом Жозе обратно в монастырь, стала худой, бледной, и с лица ее исчезла былая красота. Шесть месяцев провела она в самом строгом заключении, в глубоких подземельях монастыря, а тут очень скоро блекнут и молодость, и красота...
Услышав, что дверь кельи отворилась, сестра Франциска встала и быстро закрыла ложе, перед которым она стояла на коленях; после этого она обернулась, чтобы посмотреть, кто вошел.
Убранство кельи было самое нищенское: грубый стол, посреди которого тускло горела свеча, стул, распятие и убогое ложе -- вот и все, что там находилось. Франциска была одета в коричневое монашеское платье.
Увидев перед собой вошедшего, Франциска в сильном испуге подняла руки и воскликнула:
-- Ты ли это, чудовище?! Если ты Жозе из Санта-Мадре, ты увидишь зрелище, от которого ужаснешься!
-- О чем говоришь ты, благочестивая сестра? Брат Жозе находится далеко отсюда.
-- Кто же ты такой? Я тебя не знаю!
-- Я брат Антонио и пришел к тебе по поручению благочестивого Жозе.
-- Благочестивый Жозе! -- воскликнула монахиня с ужасным смехом,-- благочестивого Жозе! Он мое проклятие и мой губитель! Посмотри сюда, Антонио, и тогда повтори, что Жозе -- благочестивый!
Изможденная монахиня подошла к ложу, перед которым она стояла на коленях и которое при виде постороннего так быстро закрыла, приподняла одеяло, и Антонио увидел месячного младенца, которого она тайком кормила грудью в своей келье.
Антонио не содрогнулся, как ожидала Франциска, а сказал:
-- Я заранее знал, что ты мне покажешь.
-- Ты знал? Однако в монастыре никто не подозревает, что этот ребенок родился здесь.
-- Но я знал об этом, и вот, смотри: приказ забрать у тебя ребенка.
-- Ты хочешь похитить моего ребенка?!
-- Сестра Франциска, не называй похищением благонамеренные распоряжения. Ты возмущена, я понимаю. Но достойные отцы не хотят, чтобы ты погибла, а это непременно случится, если откроется твоя тайна. Нечаянный крик ребенка -- и ты разоблачена. Напротив, они желают твоего блага и потому поручили мне взять младенца и передать его честному семейству мещан в Бургосе. Там ты сможешь навещать его, когда пожелаешь. Ребенок останется твоим, и ты сохранишь все свои права на него. Только благодаря влиянию благочестивого Жозе ты избегнешь ужасного наказания, которому непременно подверглась бы здесь.
-- Как заботлив благочестивый Жозе, это чудовище с человеческим лицом! С какой добротою он избавляет меня от наказания после того, как сделал жертвой своего отвратительного сластолюбия!
-- Не считай себя безвинной, сестра Франциска. Женщина всегда сама виновата, когда ее обольщают.
-- Как, и ты еще осмеливаешься упрекать меня?!
-- Я говорю правду: женщина всегда виновата, если ее обольщают. Ты могла оттолкнуть очарованного твоими прелестями брата Жозе, могла защищаться, царапаться, душить его и тем самым спасти свою невинность; но ты этого не сделала и теперь оправдываешь собственное греховное ослепление каким-то насилием, которого быть не могло.
-- Негодяй, ты осмеливаешься меня обвинять! А знаешь ли ты, что слова твои доказывают обратное,-- ты товарищ, злой единомышленник того негодяя!
-- Потому что говорю правду? Не горячись понапрасну, сестра Франциска, я пришел сюда не как враг твой, а как спаситель. Но это не лишает меня права утверждать, что ты виновна не меньше брата Жозе. Запретный плод, который он вкусил, будучи все-таки греховным человеком, хотя и облаченным в рясу, подала ему ты, соблазнительница, дочь Евы! Твоя красота, когда-то настолько поразительная, что ослепленный ею юный маркиз Саломанка даже хотел похитить тебя,-- эта красота прельстила благочестивого Жозе и лишила его рассудка. Так признай же его великодушие, потому что он спасает тебя от наказания и проявляет заботу о плоде твоей греховной любви.
-- Греховной любви! -- повторила монахиня.-- О, то была страшная насмешка природы, и будь проклят тот час, когда произошло зачатие!
-- Я пришел, чтобы позаботиться о младенце; дай мне его с собой!
-- Нет, он останется здесь. Это мой ребенок, я люблю его, хотя эта любовь составляет для меня загадку, удивительную тайну!
-- Именно потому, что ты его любишь, ты отдашь младенца мне, чтобы я доставил его в надежное место. Повторяю: ты не лишишься его, он всегда будет твоим, и ты сможешь видеть его, когда захочешь.
-- Ступай прочь! Я ни за что не отдам тебе ребенка!
-- Безумная! Неужели ты забываешь, что тебе грозят пытки и вечное заточение в подземной темнице, если здесь узнают, что ты нарушила обет.
-- Я готова страдать, готова томиться в подземелье, лишь бы мне оставили моего сына.
-- Что за сумасшествие, несчастная сестра! Что за ослепление! Ребенок никак не может оставаться с тобой. Его вырвут у тебя силой и бросят в яму, где уже немало скелетов таких вот плодов греховной любви.
-- О Боже! -- воскликнула монахиня и упала на колени.
-- Встань, сестра Франциска, будь мужественна и доверься мне: я пришел не для того, чтобы похитить у тебя сына, а чтобы спасти его,-- произнес монах.
-- Ужасно! -- простонала несчастная и простерла руки к своему ребенку.
-- Познай же милость, которой ты удостоилась,-- продолжал монах.-- Вы оба, ты и твой сын, будете спасены! Если же ты начнешь противиться мне и допустишь, что твоя тайна станет здесь известна, тогда вас разлучат навеки и ребенок твой будет брошен в яму к прочим маленьким трупам!
-- Так возьми же его, возьми, ужасный человек! -- со слезами на глазах произнесла монахиня,-- отними его от матери, которая любит его, несмотря на то, что он -- плод проклятий, а не любви!
-- Говори тише, не то ты выдашь себя, сестра Франциска! Еще вот что: скажи мне, где находится чужестранная послушница, несколько месяцев назад прибывшая вместе с тобой?
-- Спроси об этом игуменью.
-- Если я спрошу ее об этом, она, скорее всего, узнает истинную причину моего прихода сюда.
-- Ты хочешь напугать меня, но я более ничего не боюсь.
-- Не выводи меня из терпения. Где она?
-- Ступай к игуменье.
-- Подумай о могиле со скелетами младенцев.
-- О отвратительный человек! Ты достойный напарник Жозе! Бедная девушка, прибывшая сюда вместе со мной, очень больна.
-- Я знаю.
-- Несчастная сильно изменилась с тех пор, как несколько недель назад у нее побывал Жозе.
-- Где она находится?
-- Во втором подземелье.
-- Все в той же глубокой келье?
-- В той самой. А что ты ей несешь -- освобождение или смерть?
Монах Антонио сделал вид, что не расслышал последних слов, и в свою очередь спросил:
-- Имеет ли сестра-привратница доступ во второе подземелье?
-- С тех пор, как умерла сестра Целестина, туда ходит смотрительница подземелий.
-- Хорошо. За ребенком я зайду в следующий раз. У тебя будет время проститься с ним.
Монахиня с плачем бросилась к мальчику и покрыла поцелуями его личико и крохотное тельце. Затем упала на колени перед распятием и стала исступленно молиться.
Франциска не знала, что ее ребенок, сын Жозе, станет со временем точным подобием своего отца; впрочем, если бы она даже и предчувствовала это, то все равно продолжала бы любить его всем своим материнским сердцем.
Выйдя из кельи, Антонио направился к привратнице, все еще стоявшей у входной двери. Он приблизился к старой монахине и сказал вполголоса:
-- Проводи меня к чужестранной послушнице; она находится во втором подземелье и готовится к постригу.
-- К Маргарите?
-- Да. В приказе святых отцов названо это имя.
Привратница не посмела перечить столь многозначительным словам и, взяв со стола фонарь, последовала за монахом.
Антонио, казалось, был посвящен во все тайны этого монастыря, потому что шел, не задерживаясь и не глядя по сторонам, пока не остановился перед низкой потемневшей от времени дверью. Монахиня отворила ее.
-- Ступай впереди, благочестивая сестра,-- шепнул он ей.
После того, как привратница увидела письменный приказ инквизиторов Санта-Мадре, гласящий, что все требования брата Антонио должны быть беспрекословно выполнены, она сделалась очень послушной и, следуя повелению монаха, стала первой спускаться по лестнице, ведущей в длинный и темный коридор.
Слабый свет фонаря падал на сырой пол, освещал кресты, находящиеся над каждой дверью, и проникал сквозь узкие щели в кельи монахинь. Те, ожидая, что вслед за светом к ним явится смотрительница или духовник, заворочались на своих постелях, послышался шорох соломы и тяжкие вздохи.
Не обращая на эти звуки никакого внимания, привратница и Антоний продолжали свой путь по этому длинному, пропитанному гнилостными запахами коридору. В конце его находилось несколько каменных ступеней, ведущих к аналою с распятием.
Здесь коридор разделялся надвое. Монахиня повернула направо и снова стала спускаться по лестнице.
Наконец они достигли второго подземелья. Привратница отворила дверь, и они вошли в широкий сырой коридор, лишенный всякого света и воздуха. Его наполняло такое зловоние, что можно было задохнуться. Черные улитки, мокрицы и прочие отвратительные существа зашевелились при виде света.
По обеим сторонам коридора находились кельи, где насчастные узницы томились иногда на протяжении нескольких лет, а в конце была комната пыток. Плач и стоны доносились бы оттуда глухо, как из могилы.
-- Сестра-привратница,-- проговорил Антонио вполголоса,-- отвори мне, во-первых, келью Маргариты, у меня есть к ней дело; а затем дверь в подземную камеру.
Монахиня взглянула на Антонио с удивлением и тихо промолвила:
-- Я ни под каким видом не имею права отворять эту дверь.
-- Именем благочестивых отцов я приказываю тебе, сестра-привратница, отворить мне дверь! Послушница Маргарита в опасности, и мне велено на следующие три дня перевести ее в подземную камеру.
-- Берешь ли ты на себя всю ответственность, благочестивый брат?
-- Беру! Отворяй скорее, время дорого.
Монахиня и здесь не посмела ослушаться. По скользкому от влаги полу она подошла к одной из келий. Ключ пугающе заскрежетал в заржавленном замке. Дверь отворилась, и Антонио вошел в келью, освещенную теперь слабым светом фонаря.
Это было крошечное низкое помещение. Стены и потолок блестели от сырости, по углам наросла плесень. Сюда никогда не проникал луч дневного света. Все убранство кельи состояло из убогой железной кровати и деревянного распятия. Не было даже стола -- кружка с водой и тарелка с остатками пищи стояли прямо на полу у двери.
Перед распятием преклонила колена бледная молодая женщина, глубоко погруженная в молитву.
Едва ли можно было узнать в ней Маргариту, несчастную дочь Эбергарда, призванную испить здесь до дна чашу страданий и раскаяния. Ее густые светлые волосы сосульками спадали на плечи, лицо стало бледным и худым, глаза, когда-то голубые и прелестные, утратили свой блеск и глубоко ввалились, изобличая тяжелую болезнь, с каждым днем приближающую Маргариту к могиле.
Уже десять месяцев томилась она в этой ужасной келье, куда заключил ее Жозе, и время это казалось ей вечностью. Тяжесть заточения усугублялась тем, что Жозе по распоряжению барона Шлеве применял к ней различные тайные средства, призванные разрушить ее здоровье.
При звуке отворявшейся двери Маргарита подняла голову. Ей почудилось, что в келью вошел Жозе, и дрожь отвращения пробежала по ее телу. Чуть слышно она промолвила:
-- Вы опять пришли меня мучить? Сжальтесь надо мной, умоляю!
Монах не знал по-немецки, а если бы и знал, то не внял бы словам девушки -- он был лишь послушным слепым орудием в руках инквизиторов, машиной мщения, лишенной собственной воли.
-- Следуй за мной,-- сказал он по-испански, делая знак несчастной девушке.
-- Как, вы хотите меня освободить? -- Робкая надежда озарила ее лицо.-- Вы хотите меня вывести из этой ужасной темницы?
Антонио подошел ближе и подал ей руку. Убедившись, что это не Жозе, она с готовностью подала свою.
-- Я так больна и слаба,-- проговорила она, и крупные горячие слезы потекли у нее из глаз.-- Помогите мне, я хожу только от своей постели к распятию и от распятия к постели, и даже это мне удается с трудом.
Но монах не понимал ее слов. Он грубо и безжалостно схватил девушку за плечи, и она почувствовала, что помощи ждать неоткуда и ее ожидает нечто еще худшее. Убедившись, что Маргарита действительно очень слаба и едва способна передвигаться, Антонио взял ее на руки и поспешно вынес из кельи.
Привратница тем временем отодвинула от стены аналой и, отыскав в своей связке ключ весьма странной формы, отперла им маленькую потайную дверь за аналоем. Антонио поднес к ней Маргариту.
-- Что вы делаете? -- кричала несчастная.-- Вы хотите меня убить? Спасите!...
Но крики ее глохли под сводами коридора; никто не понял слов несчастной немецкой девушки, никто не пришел к ней на помощь.
Монах толкнул ее в зиявшее густой темнотой пространство и быстро захлопнул за ней дверь; привратница дважды повернула ключ в замке и снова заставила дверь высоким аналоем. Таким образом исчез всякий след несчастной, она оказалась заживо погребенной в кромешной, непроницаемой тьме. Глухие жалобные крики ее ослабели и скоро смолкли совсем, и вновь воцарилась мертвая, страшная тишина.
Брат Антонио и сестра-привратница, заперев пустую келью Маргариты, вернулись опять к лестнице и вскоре очутились в верхнем коридоре, вблизи выхода. Антонио распрощался с монахиней. Привратница, в сердце которой еще сохранилось что-то человеческое, спросила:
-- Не должна ли я позаботиться о послушнице Маргарите, так строго наказываемой?
-- Ты не должна ни заботиться о ней, ни даже упоминать хотя бы одним словом,-- тихо, но строго сказал монах.-- Помни свой обет!
Антонио поспешил к воротам. Ночь была темна, месяц скрылся за облаками, в деревьях монастырского сада завывал холодный ветер. Подойдя к воротам, монах хотел отворить их сам, так как привратница замешкалась и отстала, но вдруг услышал тихие шаги за стеной, и кто-то трижды стукнул в дверь.
Антонио подошел к маленькому отверстию в двери, выглянул наружу и увидел не монахиню, как можно было ожидать, а мужчину, закутанного в темный плащ. Услышав стук в дверь, подоспела привратница, жестом указала Антонио спрятаться за деревом и спросила:
-- Кто там?
-- Здесь ли находится благочестивый брат Антонио? -- вкрадчиво спросил незнакомец на хорошем французском языке.
Привратница отлично поняла его и бросила вопросительный взгляд на монаха, который выглядывал из-за дерева.
-- Спроси, кто он такой и чего хочет,-- шепнул ей брат Антонио.
-- Что привело тебя сюда, чужеземец, и чего ты желаешь? -- требовательно спросила привратница.-- Не ответив на эти вопросы, ты не сможешь войти в монастырь.
-- Я знаю это, благочестивая сестра, и не намереваюсь войти в монастырь. У кармелитов мне сказали, что брат Антонио может находиться здесь, а мне необходимо срочно переговорить с ним.
-- Скажи свое имя, незнакомец, чтобы я могла передать его благочестивому брату.
Чужеземец еще плотней запахнулся в темный плащ и медлил с ответом. Решившись наконец, он произнес:
-- Скажите брату Антонио, что с ним желает переговорить барон Шлеве.
Услышав это имя, монах вышел из-за дерева и приблизился к воротам.
-- Да сохранит тебя пресвятая Матерь Божья, благочестивая сестра-привратница. Выпусти меня.
Монахиня исполнила его требование; Антонио вышел из монастыря и кивнул барону.
-- Следуйте за мной, сударь.
-- Тот ли вы, кто мне нужен? -- шепотом спросил барон Шлеве.
-- Я брат Антонио, тот, кого вы ищете, сударь. Пойдемте на дорогу, стены могут иметь уши.
Он взял хромого барона под руку и вывел на дорогу, ведущую к монастырю кармелитов. Шляпа и плащ Шлеве были покрыты густым слоем пыли, свидетельствующей о том, что он совершил длинное путешествие, прежде чем постучал в ворота монастыря кармелиток.
Луна заливала бледным светом лесные чащи, мрачные постройки обоих монастырей и пыльную ночную дорогу, по которой двигались две таинственные фигуры. Монах в своей коричневой рясе с капюшоном на голове настороженно оглядывался по сторонам, будто боясь появления кого-то третьего, постороннего; рядом с ним шел, припадая на ногу, Шлеве, хромой товарищ сатаны, и всем своим видом выражал крайнее нетерпение.
Когда они оказались как раз на полпути между обоими монастырями, Антонио остановился и произнес своим грудным голосом:
-- Все свершилось согласно вашей воле, сударь.
-- Каким образом посланец парижского монастыря кармелитов сумел обогнать экстренный поезд? -- спросил Шлеве.-- Этого я никак не мог ожидать.
-- Однако все свершилось именно так.
-- Как же это возможно, благочестивый брат?
-- Некий очень умный и ловкий монах с недавних пор соединил между собой все монастыри проволокой; по ней пробегает молния и пишет слова,-- объяснил Антонио.-- Пока ваш враг мчался на своем поезде к границе, ваш призыв о помощи обогнал его по проводам. Шлеве, не знавший о существовании телеграфа, к тому времени еще мало распространенного, очень удивился и воскликнул:
-- Невероятно! Просто восхитительно!
-- Я обратился за приказаниями в Санта-Мадре и третьего дня получил ответ благочестивого брата Жозе.
-- Что гласил этот ответ?
-- Он приказывал выполнить ваше поручение, сударь.
-- А князь прибыл сюда?
-- Нет еще, сударь; третьего дня князь имел несчастье еще по ту сторону границы упасть с горы вместе с лошадьми; это происшествие задержало его как раз на три дня.
-- Так, значит, и я прибыл сюда раньше его? -- спросил удивленный барон, и глаза его блеснули торжеством.
-- Точно так, сударь; но князь вытребовал себе лошадей и экипаж, так что он может прибыть сюда еще до рассвета,-- отвечал монах.
-- Прежде всего позвольте поблагодарить вас за услугу; вы отлично справились с поручением, и я могу только удивляться вашей ловкости... Но остается еще одно дело. Послушницу следует устранить, чтобы князь не смог найти ее.
-- Это дело исполнено, сударь,-- повторил монах.
-- И она для него стала недосягаема?... Она умерла?
-- Она погребена, сударь,-- загадочно ответил монах.
-- В таком случае, благочестивый брат, примите скромный залог моей к вам благодарности,-- сказал Шлеве, подавая монаху сверток.-- Теперь я могу спокойно возвратиться домой.
-- Вы совершили длительное путешествие, сударь,-- сказал монах, принимая сверток и опуская его в карман рясы.-- Не хотите ли переночевать в монастыре?
-- Вы очень добры... Я действительно устал.
-- Так пойдемте, я разделю с вами свою келью.
-- С благодарностью принимаю ваше приглашение,-- сказал барон и прибавил шагу, направляясь вместе со своим вожатым к монастырю кармелитов.
Едва они скрылись за воротами, как на дороге со стороны города появилось облако пыли. То были трое всадников, летевших во весь опор; один из них, скачущий немного впереди, направил коня к монастырю кармелитов, куда только что вошли брат Антонио и барон Шлеве.