Прежде чем мы узнаем, удалось ли князю Монте-Веро спасти жизнь своей дочери, ход нашего повествования требует, чтобы мы познакомились с внутренним расположением того заведения, около которого несчастная молодая мать положила своего ребенка в корзину, находившуюся для этой цели в специальной нише.
Воспитательный дом -- особый приют для бедных детей, от которых отказались родители и которые находятся здесь на попечении сострадательных людей, основавших это заведение.
Фасад дома не имеет двери, а вход расположен с внутренней стороны, со двора.
Ворота находятся в стороне, у флигеля. Они обычно заперты, в сторожку проведен звонок.
Пожилой привратник с богобоязненным лицом осведомляется о намерениях посетителя, после чего отправляется к начальнице заведения, чтобы испросить у нее позволение открыть ворота. Чаще всего отворять ему не приходится, он лишь передает ответ начальницы, суть которого, состоит в том, что для праздных любопытствующих воспитательный дом закрыт.
Попадают сюда, как правило, люди влиятельные или те, кто имеет серьезные намерения взять на воспитание одного из здешних питомцев. Миновав ворота, они оказываются на просторном дворе, который со всех сторон обсажен деревьями и представляет собой большую площадку для детских игр. Здесь царят образцовый порядок и чистота, которые подчеркивает яркая зелень деревьев.
Само здание расположено как раз посредине двора. Обогнув его, можно войти внутрь.
На первом этаже по обеим сторонам лестницы находятся комнаты учителей и смотрительниц, там же спальни для самых маленьких детей. На втором этаже справа от лестницы общие спальни мальчиков, слева -- девочек. На третьем этаже апартаменты начальницы, столовая и классы для занятий. Малышей, не способных пока кушать самостоятельно, кормят смотрительницы-няни.
Доктор воспитательного дома живет во флигеле, вблизи ниши с корзиной для подкидышей. С другой стороны флигеля -- касса и контора.
Вот в нескольких словах описание отчего дома маленькой Жозефины.
Воспитательный дом -- отчий дом.
В этой короткой фразе -- вся тяжесть судьбы многих несчастных обездоленных малюток, не имеющих ни дома, ни родителей, ни семейного тепла...
Вечером того дня, когда был закрыт благотворительный базар, господин полицейский секретарь Шварц, церковный смотритель, смотритель округа и попечитель бедных, подошел к воспитательному дому.
Он выглядел очень взволнованным, лицо его было синевато-багровым.
Он быстро направился к боковому флигелю и позвонил у ворот. Ему недолго пришлось ждать. Согбенный благочестивый сторож услышал сильный и решительный звонок, выглянул в маленькое оконце у ворот и, увидев господина церковного смотрителя, с торопливой услужливостью распахнул дверь.
-- Доброго вечера, привратник! Дома ли начальница?
-- Дома-с, господин смотритель.
-- Так доложи обо мне, любезнейший. Я с удовлетворением видел, что в прошлое воскресенье она опять причащалась со всем своим семейством,-- это отлично!
-- Я удостаиваюсь этой милости каждые две недели, господин смотритель,-- доложил сторож с низким поклоном.
-- Это тоже очень хорошо, любезнейший; молиться, исповедоваться и каяться -- вот смысл нашей жизни.
-- Наша благородная начальница говорит то же самое, и я строго следую ее наставлениям; она очень умная и добрая госпожа. Я сейчас же доложу о вас, господин смотритель.
Сторож с богобоязненным лицом поспешил в дом, а господин смотритель неспешными шагами последовал за ним.
Темнело. Девочки давно уже вернулись с базара в залы воспитательного дома.
Вскоре на лестнице показался сторож и, сделав знак рукой, сказал с выражением кающегося грешника:
-- Благородная начальница очень рада принять господина смотрителя.
Полицейский секретарь Шварц, гордый своим влиянием, неторопливо поднялся по лестние.
Начальница, пожилая женщина со строгим и нетерпеливым выражением лица, страшно худая, в сером монастырском костюме, встретила господина церковного смотрителя на пороге своих апартаментов.
Ее худое мрачное лицо приняло принужденно-радостное и, вместе с тем, богобоязненное выражение.
-- Вот мое приветствие! -- сказала она, указывая на белую стену, где большими черными буквами было начертано: "Да благословит Бог твой приход и уход!"
-- Да пребудет всегда Матерь Божия с нами, аминь! -- отвечал господин Шварц, слегка поклонившись. Затем под руку с благочестивой начальницей вошел в приемную, дверь которой она тут же заперла за собой.
-- Сядемте, дорогой господин смотритель,-- проговорила достойная женщина, по всем признакам, постоянно постившаяся и таким образом, если не другими делами, думавшая угодить Богу.-- Чему обязана я честью вашего дорогого посещения? Прошлым воскресеньем мы приветствовали друг друга в церкви.
-- Как и всегда, благочестивая начальница, привела меня забота о ваших воспитанниках. К несчастью, приходится снова жаловаться на одну из ваших заблудших овец, которых вы всеми силами стараетесь приучить к покаянию и молитве. Просто невероятно, но на некоторых из этих созданий, получающих все необходимое от нашей милости, просто-таки нисходит злой дух. Невероятно! Казалось бы, эти создания, которых призрели, кормят и воспитывают из милости и сострадания, должны бы знать только кротость и молитву!
-- Вы пугаете меня, господин смотритель! Опять жалоба? В постыдных газетах нашей столицы так называемые либералы утверждают, что я чересчур строга и набожна, но я спрашиваю вас, лучше знающего все обстоятельства нашей жизни, не чересчур ли я добра и снисходительна?
-- Строгая дисциплина и покаяние угодны Богу, дорогая начальница. Что до меня, то, по-моему, воспитываемых здесь девочек держат недостаточно строго, их недостаточно усердно воспитывают, им позволяют вещи, неприемлемые для детей, которых приютили из милости и сострадания. Так, например, каким образом в этот дом молитвы попали предметы искусства?
-- Вполне согласна с вами, господин смотритель; я думаю, вы имеете в виду Жозефину? Коробка с красками у нее отобрана и разломана, и я еще строже заставлю ее нести покаяние.
-- Эта Жозефина -- дерзкий и неприятный ребенок, и я прошу вас обратить на нее самое пристальное внимание. У меня есть основания подозревать ее в бесчестности, потому что выручка ее слишком мала, хотя она и продала большую часть своего товара на благотворительном базаре.
-- Неслыханное дело! -- всплеснула начальница своими костлявыми руками.-- Какое постыдное известие!
-- И кроме того она упрямилась, не желая обращать внимания на мои слова: когда их королевские высочества удостоили ее чести подойти к ней за покупками, она, вообразите себе, все время называла их благородный господин и благородная госпожа, несмотря на то, что я шепнул ей, как следует к ним обращаться.
-- О, я выхожу из себя от гнева и стыда! Что теперь подумают при дворе о моем воспитательном доме?
-- Более того. Эта испорченная девчонка с совершенно непонятным бесстыдством навязывала их высочествам свои скверные картинки...
-- Как, их высочества видели, что...
-- Что в воспитательном доме вместо молитвы и покаяния допускаются безбожные искусства. Этот чертенок вынудил их высочества купить ее дрянные картинки, прежде чем я успел отнять их у нее,-- рассказывал господин Шварц.
-- О Боже, ведь это ужасно! -- воскликнула тощая начальница, и лицо ее при этом приняло самое что ни на есть бесовское выражение.-- Значит, Жозефина украдкой отнесла на базар их величеств свои безбожные произведения и выставила их там! Какой позор для всего нашего дома! Это мое упущение, господин смотритель, но нельзя же уследить за каждой из этих притворщиц. О животные! О лицемерные твари! Когда следишь за ними, они поют и молятся, но стоит лишь отвернуться, и они делаются хуже всяких змей!... Есть ли у вас какие-нибудь жалобы и на других?
-- Нет, благочестивая начальница, другие были скромны, честны, кротки, готовы к молитве и покаянию.
-- Опять эта негодница Жозефина, эта коварная тварь! Подождите минуту, многоуважаемый господин смотритель, я приведу ее сюда.
Теперь заметим, что из всего множества мальчиков и девочек, населяющих воспитательный дом, одна лишь Жозефина была вполне невинной чистой девочкой; среди лицемерок и притворщиц лишь одна она молилась искренне, но втихомолку, лежа на своей убогой постели в общей спальне; именно поэтому она слыла безбожницей среди кротких и благочестивых.
Жозефине и в голову не приходило украсть что-нибудь, а большая часть остальных воспитанниц постоянно находила возможность во время базара утаить для себя какие-нибудь лакомства. Но эти лицемерки, ставшие такими не без влияния благочестивой начальницы, ловко скрывали от всех свое воровство.
Жозефина же презирала притворство. Она искренне и чистосердечно молилась Богу, когда чувствовала в этом потребность; ее отталкивала фальшь остальных воспитанниц; своим детским сердцем она инстинктивно умела отличать добро от зла.
Она сидела в комнате, где кроме нее жили еще три десятка девочек.
Все они украдкой делили между собой свои лакомства, искали способы понадежней спрятать утаенные от продажи деньги; Жозефина тем временем сидела у окна и смотрела на пожелтевшие деревья во дворе.
Она забыла про свои горести и, вспоминая слова благородного и ласкового господина, тихо улыбалась.
Это чистое, одухотворенное детское лицо могло бы послужить моделью для живописца, желающего изобразить надежду.
Ее белокурые волосы ниспадали на плечи, голубые глаза блуждали по ветвям деревьев; она сняла с голубого корсажа шейный платок; щеки ее были покрыты нежным румянцем, крошечный ротик еще не сформировался, так же как и многообещающий бюст.
Мысли ее в эту минуту были далеко от воспитательного дома, ее "отчего дома", где она провела так много тяжелых дней и вытерпела так много незаслуженных наказаний и упреков.
Но все напасти она переносила с таким спокойствием и покорностью, какие трудно было ожидать от девочки-подростка; чистая совесть и вера в Бога давали ей силы на все.
Начальница же и ее помощницы называли это упрямством и становились все злее и нетерпимее к бедной Жозефине. Она находила себе утешение в том, что летом, во время прогулок, собирала у обочин дорог цветы -- такие же одинокие и покинутые, казалось ей, как и она сама,-- срисовывала их на бумагу, а затем раскрашивала.
Это занятие было для нее счастьем, и теперь она надеялась вновь обрести его с помощью того доброго господина, который подарил ей блестящую золотую монету и пообещал заступиться за нее, чтобы начальница разрешила ей купить новые краски; она взялась за корсаж и убедилась, что монета на месте.
Вдруг дверь в комнату отворилась. Прочие девочки, бывшие всегда настороже; быстро спрятали свои лакомства и взялись за рукоделие, и лица их приняли самые скромные и невинные выражения. Жозефина ничего не видела и не слышала, погруженная в свои мечты.
Вдруг в большой спальне раздался громкий гневный голос:
-- Жозефина!
Девочка узнала этот голос и вскочила.
Начальница обратилась к ней со следующими словами:
-- Скверная девчонка, ты даже не замечаешь, когда я вхожу! Лентяйка, ты опять бездельничаешь? Сидит себе у окна и глазеет в сад! Посмотри на своих подруг: у каждой из них в руках работа. Иди за мной!
-- О Боже мой! -- воскликнула бедная девочка, и на глаза ее навернулись слезы.
Она покорно пошла за начальницей в кабинет -- сколько раз ее подвергали там самым тяжелым и унизительным наказаниям.
В коридоре начальница со злостью схватила ее.за руку и потащила за собой, выговаривая на ходу:
-- Ты негодная, неблагодарная тварь! Жду не дождусь, когда я смогу наконец от тебя избавиться и отправить в такое место, где ты поневоле исправишься! Ты злоупотребляешь моей добротой и снисходительностью, и на этот раз я накажу тебя со всей строгостью!
-- О Боже мой,-- прошептала Жозефина,-- я ничего плохого не сделала.
-- Как, негодная тварь, ты еще смеешь оправдываться? Ты надеешься снова обмануть нас своей дерзкой ложью? Погоди-ка, скоро у тебя пройдет охота лгать!
Она отворила дверь в кабинет и втолкнула туда Жозефину со словами:
-- Вот она, ехидная змея!
Дрожавшая от страха девочка увидела перед собой человека с пронзительными черными глазами, который так грубо обошелся с ней на благотворительном базаре. Он впился в Жозефину взглядом, и невинная девочка опустила глаза.
-- Да, это она, непослушная и надменная тварь,-- отвечал господин церковный смотритель Шварц,-- теперь-то уж мы найдем средства ее исправить!
-- Я прошу вас помочь мне, дорогой господин смотритель, сама я чересчур добра и снисходительна.
Как ни была Жозефина взволнована и перепугана, при этих словах начальницы она с немым удивлением взглянула на нее и тут же подняла глаза к небу.
-- Когда ты рисовала эти свои скверные картинки, которые осмелилась выставить на базаре? -- спросил смотритель.
Девочка молчала, собираясь с мыслями.
-- Отвечай, когда ты рисовала их? -- прикрикнула начальница.
-- Я рисовала их, когда все мальчики и девочки играют во дворе, по субботам,-- тихо ответила Жозефина.
-- Это явная ложь, недостойная и греховная,-- с усмешкой изрек церковный смотритель и попечитель бедных.
-- Совершенно недостойная и греховная! -- с готовностью подтвердила начальница.-- Но я отняла у нее краски, больше она не будет рисовать.
-- Вы отлично сделали, мой благочестивый друг,-- сказал смотритель и обратился к Жозефине: -- Все ли деньги ты сдала, которые выручила?
-- Все, сударь,-- отвечала Жозефина.
-- И ты ничего не утаила, не оставила себе? Ты ничего не хранишь у себя?
Девочка замялась. Она ничего не утаила, но хранила у себя золотую монету, подаренную ей незнакомцем.
-- Ну, что же ты молчишь?! -- воскликнула начальница, и ее злые серые глаза неестественно расширились.
Жозефина собралась было ответить, что у нее есть деньги, подаренные ей незнакомцем, и вдруг спохватилась, что если она признается в этом, монету тут же отнимут, и тогда ящик с красками будет для нее потерян навсегда.
-- Я ничего не утаила и у меня ничего нет! -- скороговоркой выпалила она, отведя взгляд.
-- Ты краснеешь, змея, значит, ты лжешь!
-- Мое предчувствие оправдывается,-- сказал Шварц, торжествуя.
Жозефина не могла больше владеть собой и разрыдалась.
-- Отчего ты плачешь, лгунья? Снимай свои платья, я их обыщу! -- приказала начальница строгим голосом.
Девочка давилась рыданиями и не могла вымолвить ни слова.
-- Слышишь ли ты? Снимай платья! -- повторила начальница громче.-- Или позвать для этого кастеляншу?
Жозефина никак не могла решиться исполнить это строгое приказание.
-- Может быть, не здесь? -- нерешительно спросила начальница, поглядывая на господина церковного смотрителя.
-- Как, эта тварь осмеливается противиться? -- восккликнул господин Шварц с еще большей злобой, нежели начальница.-- Эта тварь думает, что на нее обратят внимание, что она уже взрослая, что у нее может быть стыд и своя воля!
Более не колеблясь, начальница схватила девочку за руку и потащила в соседнюю комнату, где сорвала с нее корсаж и юбчонку, прежде чем несчастная девочка смогла произнести хотя бы слово.
Вдруг что-то со звоном покатилось по полу.
-- Вот оно! -- почти в один голос воскликнули начальница и смотритель из соседней комнаты.
"О Боже милосердный, заступись за меня!" -- произнесла мысленно девочка.
-- Золотая монета! -- с ужасом воскликнула начальница и подняла блестящий дукат.-- О змея! О негодная тварь! Золотая монета! И молчит, воровка! О я, несчастная! В моем доме, обители благочестия, свершаются подобные дела.
Злая фурия закрыла лицо руками и сделала вид, будто вытирает слезы, одновременно обратив глаза к небу.
-- Золотая монета! -- повторила она почти беззвучно и, вернувшись к смотрителю, показала ему дукат.-- Какой стыд! О, это ужасно!
-- Утешьтесь, мой благочестивый друг! Я почти был уверен в этом. Мир исполнен греха! Подумать только, так молода и уже так опасно испорчена!
-- О, я не переживу такого стыда! Ее величество, попечительница нашего заведения, конечно же обо всем узнает. А эта неблагодарная змея не сумела даже понять благородной цели, с какой был устроен этот базар.
-- Я вполне поняла ее! -- проговорила Жозефина, успевшая одеться и войти в комнату.-- Мне подарили коралловую нитку, но я снова положила ее на место, чтобы еще раз продать.
-- И присвоить себе деньги,-- сказал господин Шварц.
-- Но я с радостью отдала бедным погорельцам свои картинки, свои милые цветы.
-- Змея! -- воскликнула начальница, задыхаясь от гнева.-- Негодная тварь! Ты осмеливаешься опять лгать? Ведь эта монета выпала из твоего корсажа!
-- Мне подарили ее,-- отвечала Жозефина твердым голосом.
-- Это уже превосходит все границы! -- возмущенно произнес господин церковный смотритель.
-- Подарили! Ей! -- захлебываясь от гнева, возопила начальница.-- О Боже, помоги мне собственными руками задушить эту змею!
-- Позвольте, мой благочестивый друг,-- прервал ее господин Шварц с таким выражением, будто ему пришла в голову хорошая мысль.-- Позвольте мне задать ей вопрос.
Начальница молча кивнула, не имея более сил выражать свой гнев, тогда господин смотритель вперил твердый взор в несчастное дитя.
-- Ты утверждаешь, что золотую монету тебе подарили. Кто же этот человек?
-- Господин с черной бородкой,-- отвечала Жозефина.-- Я поступила дурно, что сразу не сказала об этом, но я боялась, что у меня отнимут монету.
Правдивость девочки еще больше усугубила ее положение.
-- Отнимут монету! -- с новой силой вскричала уязвленная начальница.-- Эта змея осмеливается меня подозревать!
-- Кто же этот щедрый господин, подаривший тебе дукат? -- продолжил допрос господин полицейский секретарь.-- Как его зовут?
-- Не знаю,-- отвечала девочка.
-- Ага, вот оно что! Она украла и, как все опытные воровки, для своего оправдания ссылается на какого-то незнакомца, которого никто никогда не видел... Ну, благочестивый друг, накажите ее. На этот раз мы не доведем ее проступок до суда, но если такое повторится, то ей не миновать исправительного дома.
-- Вы можете думать, что хотите, сударь, но эту золотую монету мне все-таки подарили! -- дрожа от обиды, воскликнула Жозефина с детским гневом.
Бессовестный смотритель так оскорбил ее своими словами, что она готова была броситься на него, лицо ее побледнело, губы крепко сжались.
-- Вот увидите,-- твердо сказала она,-- незнакомец придет сюда, он обещал мне, и тогда вы сможете убедиться, что я невиновна.
-- Ты надеешься этим дерзким обещанием отсрочить свое наказание и успокоить меня,-- сказала начальница,-- но ты будешь подвергаться наказанию до тех пор, пока твой незнакомец не явится сюда и не подтвердит твою ложь.
-- Вот и отлично! -- удовлетворенно воскликнул церковный смотритель.-- Она сама вынесла себе приговор, и наказание ее продлится неопределенно долго!
После этого господин полицейский секретарь учтиво раскланялся с благочестивой начальницей. Та поблагодарила его за совет и помощь; когда же господин Шварц удалился, она повернулась к Жозефине, с яростью схватила ее за плечи костлявыми руками и принялась трясти, желая выместить всю свою ярость на хрупком юном теле.
Но Жозефина внезапно выпрямилась и, бледная как смерть, приняла оборонительную позу.
-- Не трогайте меня,-- воскликнула она,-- я невиновна!
-- Как! Ты осмеливаешься поднять на меня руку? Ты угрожаешь мне?
-- Не бейте меня, на этот раз я вам не дамся! Если бы я чувствовала за собой вину, я покорилась бы и приняла наказание безропотно, хотя бы и более суровое; но я невиновна, и вы не должны меня наказывать!
-- Вот когда проявилось все твое коварство, лицемерная воровка! Я заменяю тебе мать, а ты осмеливаешься...
-- Заменяете мне мать?! -- с горечью воскликнула девочка.-- Боже мой, да разве вы когда-нибудь обходились со мной, как со своей дочерью, разве хоть раз назвали меня ласковым именем?
-- Никогда и ни разу, потому что ты этого не стоила, змея! Прочь с моих глаз! Ступай тотчас же на чердак, там ты подвергнешься наказанию. С тебя снимут это хорошее платье и наденут дурное, чтобы каждый знал, что ты преступница; ты будешь ходить босая и носить воду благочестивым помощницам и учителям и вообще будешь исполнять все, что они тебе прикажут.
-- Я это исполню,-- дрожащим голосом проговорила бедная Жозефина, но затем, рыдая, бросилась к ногам начальницы.-- О, сжальтесь надо мной! Клянусь всеми святыми, я невиновна! Не посылайте меня на чердак, там так страшно!
Начальница, наслаждаясь горем бедной девочки, назидательно сказала:
-- Именно потому, что наказание это кажется тебе таким ужасным, ты и претерпишь его. Я сумею тебя смирить, дерзкую злую тварь. Прочь с моих глаз! На чердак!
Начальница позвонила. Вошел сторож.
-- Эта безбожница отправится сейчас на чердак и пробудет там неопределенно долго,-- сказала она, указывая на Жозефину.-- На сухом хлебе и воде она научится каяться и молиться.
-- Каяться и молиться необходимо,-- благоговейно подтвердил сторож.
-- Она будет носить самые старые и худые платья, которые отбирает кастелянша, и будет босиком исполнять все службы.
-- Все, что прикажет благородная начальница, будет исполнено в точности.
-- Не давать ей ни свечей, ни книг, ни пера, змееныш этот должен только каяться, молиться и тем исправляться.
-- Молитва и покаяние -- лучший способ спасти душу,-- поддакнул сторож.
Не удостоив больше Жозефину ни единым словом, начальница надменным жестом указала ей на дверь. Сторож хотел схватить девочку, но Жозефина отпрянула.
-- Не трогайте меня, я сама пойду.
Затем она повернулась к начальнице и голосом, идущим из глубины ее сердца, произнесла:
-- Да простит вас Бог и да защитит он меня.
С этими словами она вышла из комнаты в сопровождении удивленного сторожа.
В узких извилистых коридорах воспитательного дома было темно. Жозефина знала, какому наказанию она подвергнута. Однажды она уже провела трое суток в уединенной комнате на чердаке из-за одной девочки, ложно обвинившей ее. Но на этот раз наказание было неизмеримо длительнее.
С наступлением ночи стало холодно. Девочка вошла к кастелянше и обменяла свою одежду на изодранные лохмотья. В таком виде она поднялась по крутой лестнице в сопровождении кастелянши, которая светила ей и несла с собой кружку воды.
Вот и чердак -- темный, страшный. Там стояла старая сломанная мебель, висела ненужная одежда, хранилась непригодная посуда.
Там водились голодные злые крысы.
Пройдя по темному длинному переходу, они достигли наконец комнаты.
Кастелянша отворила дверь, и Жозефина с трепетом вступила в темную, холодную, пустую каморку. У задней стены находилось ложе, устроенное из гнилой соломы; потолок над постелью круто спускался, так что лежащий здесь, забывшись, мог сильно стукнуться головой.
Кастелянша поставила кружку с водой, положила рядом кусок черствого хлеба и вышла, заперев дверь на ключ.
По телу Жозефины пробежала дрожь. Да и какая девочка в тринадцать лет не остолбенеет от страха, оказавшись запертой в комнатушке на огромном пустом чердаке, наедине с мышами и крысами.
Жозефина не смела приблизиться к соломенному ложу и закутаться в ветхое шерстяное одеяло. Сквозняк шелестел каким-то сухим мусором, качались и поскрипывали чердачные ставни, отовсюду чудились неведомые и потому страшные шорохи. Крысы и мыши, почуяв хлеб, затеяли беготню у самых ног девочки. Писк их был до того отвратителен, что ребенок, плача от страха, прижался в угол и не смел шевельнуться...
Рано утром пришла кастелянша и выпустила ее, чтобы она могла исполнять свою работу.
Нежными детскими ручками, босая, Жозефина должна была носить из колодца воду и исполнять все, что ей приказывали. Прочие девочки смеялись над ней и показывали на нее пальцами.
Но Жозефина кротко исполняла свою работу; только вечером ею овладел страх при мысли, что надо вновь возвращаться на чердак.
Но усталость взяла свое, и девочка как убитая заснула на убогом соломенном ложе.
Через несколько дней сильно похолодало, и к вечеру улицы и крыши домов покрылись слоем снега, началась метель.
Жозефина на своем ложе дрожала всем телом; ледяной холод разбудил ее, она почувствовала, что на тонком одеяле лежит снег, нанесенный через щели в крыше.
Она с нетерпением ожидала утра, чтобы можно было, наконец, покинуть хотя бы на время этот жуткий чердак; зубы ее стучали, ноги были почти обморожены, она стонала и плакала от боли.
Но вот в щелях крыши постепенно посветлело, и вскоре пришла кастелянша с хлебом и водой, с холодной водой для замерзшего ребенка. Никто и не подумал дать несчастной девочке ложку горячего супа, глоток кофе или согретого молока.
Идя по коридорам, Жозефина семенила окоченевшими ножками, чтобы хоть немного согреть их.
На некоторое время ей нашлась работа в теплых комнатах, но вскоре потребовалось идти за водой.
На улице было холодно, снег толстым слоем покрывал землю, а колодец, где брали воду, находился в другом конце двора. Маленькая Жозефина должна была взад и вперед бегать босиком по снегу и наполнять кувшины водой, замерзавшей у краев колодца.
Около одиннадцати часов утра у ворот воспитательного дома остановился экипаж.
Благочестивый сторож, расчищавший в это время дорожки во дворе, выглянул в оконце и увидел на дверце кареты королевский герб.
Он быстро побежал в дом и сообщил начальнице о приезде именитых гостей. В ту же минуту раздался звонок.
Начальница, эта тощая ханжа, тотчас созвала всех смотрительниц и учителей, те согнали детей в большой зал, и вскоре оттуда послышалось нестройное пение гимна.
Сторож прибежал снова и доложил о приезде настоятельницы монастыря Гейлигштейн.
Визит принцессы Шарлотты произвел сильное впечатление на начальницу. Она быстро направилась навстречу по. расчищенной от снега дорожке и впопыхах не заметила, что как раз в эту минуту Жозефина стояла у колодца и наливала воду в кувшины.
С низким поклоном, придав лицу самое кроткое выражение, начальница встретила у ворот игуменью, шедшую в сопровождении господина в военном плаще.
-- Да благословит Пресвятая Богородица благочестивую принцессу! -- произнесла начальница певучим голосом, сложив руки на груди и с удовлетворением убеждаясь, что пение детей, подстегиваемое вовсе не христианскими угрозами учителей, слышно было во дворе.-- Визит вашего величества -- большая милость и высокая честь для нас!
Шарлотта, которой претили низкопоклонство начальницы и ее плебейские манеры, сухо кивнула ей и сдержанно произнесла:
-- Хорошо, хорошо, моя милая, мы приехали сюда не только для того, чтобы осмотреть этот приют несчастных сирот...
-- ...которым Бог посылает свое благословение,-- подхватила начальница.-- Благочестивая принцесса, я надеюсь, одобрит наши порядки и убедится...
-- Я надеюсь, милая моя,-- с легкой досадой перебила ее Шарлотта.-- Но нас привела сюда еще и другая забота: мы хотели осведомиться об одной из ваших воспитанниц.
-- Они все здоровы, благополучны, и мы воспитываем их в скромности, покаянии, песнопениях и молитвах.
-- В скромности и покаянии -- это отлично, если забота о них соединяется с чистотой помыслов. Должна вам сознаться,-- продолжала Шарлотта,-- что с недавнего времени я сделалась ревностной доброхоткой вашего заведения, с тех пор, как я и мой двоюродный брат, принц Вольдемар, случайно познакомились с одной из ваших воспитанниц и полюбили ее. Но войдемте же в дом.
Начальница была в восторге от похвалы принцессы и потому кланялась еще ниже и с еще большим умилением.
-- Много ли детей у вас в свободное время занимаются рисованием и прочими искусствами по своим наклонностям? -- спросила принцесса.
-- Да избавит Бог моих детей от таких греховных увлечений! -- горячо воскликнула начальница.
-- Как,-- изумилась Шарлотта,-- неужто у вас эти занятия запрещены?
-- Эти склонности не находят у нас почвы, мы учим детей скромности и покаянию.
Удивленная и раздосадованная, принцесса взглянула на своего кузена, дабы убедиться, слышал ли он признание начальницы, но Вольдемар смотрел в другую сторону -- он только что обратил внимание на девочку-подростка, стоявшую босыми ногами на снегу и теревшую свои красные от холода ручонки.
Жозефина не замечала ни игуменьи, ни принца и, должно быть, сильно страдала от холода, потому что по замерзшему ее личику текли слезы.
-- Взгляните-ка на этого бедного ребенка, дорогая кузина! -- обратился принц к игуменье.
Та взглянула на Жозефину и ужаснулась.
-- Как можно! -- воскликнула она, гневно глядя на начальницу.-- Почему дети ходят у вас в холод и снег без башмаков?
-- Эта девочка несет заслуженное наказание, и благочестивая принцесса подтвердит его, если пройдет мимо, не обратив на нее внимания.
-- В чем же она провинилась? -- спросила игуменья.
Восклицание принца помешало начальнице ответить.
-- Боже праведный, да ведь это наша маленькая Жозефина!
Начальница подумала, что ослышалась или чего-то недопоняла, но тут принцесса прямо по снегу направилась к колодцу.
-- Бедное дитя! -- воскликнула она.-- Ее почти невозможно узнать, так она исхудала и побледнела!
Принц обогнал ее и первым подошел к девочке, и дрожащая от холода Жозефина узнала наконец своего благодетеля.
Обиды, холод, слезы -- все было забыто.
С сияющим лицом кинулась она навстречу своему высокому покровителю.
-- Это ужасно! -- воскликнула Шарлотта.-- Бедное дитя! Но скажите мне, милейшая, что заставило вас так сурово наказать эту бедную девочку?
Начальница высокопарно отвечала:
-- От одной только мысли об этой заблудшей овце сердце мое обливается кровью. Представьте себе, ваше величество, она -- воровка: за ее лифом нашли золотую монету, украденную ею на базаре.
Шарлотта была неприятно поражена, но в эту минуту подошел принц, держа за руку Жозефину.
Начальница широко раскрыла глаза при виде этого, но удивление ее еще больше усилилось, когда девочка, этот змееныш, произнесла:
-- О благородный господин, скажите милостивой начальнице, что это вы мне подарили золотую монету, чтобы я могла себе купить новые краски.
Теперь пришло время начальнице задрожать от страха и тягостного предчувствия, на какое-то время она даже лишилась дара речи.
-- Неслыханная жестокость! -- воскликнул принц, не имея сил более сдерживать негодование.-- Посмотрите, дорогая кузина, на этого несчастного ребенка!
-- Вы... В самом ли деле ваше королевское высочество подарили девочке золотую монету? -- заикаясь, пролепетала побледневшая и сразу вдруг ставшая жалкой лицемерная ханжа.-- Господин церковный смотритель Шварц сказал мне...
-- Да, это я подарил золотую монету милой девочке,-- подтвердил Вольдемар, избегая глядеть на начальницу.-- И это вы, якобы благочестивая женщина, заставили невинно страдать бедного безответного ребенка. Я вижу, что давно пора передать это благодетельное заведение, учрежденное для несчастных беспомощных созданий, в другие руки, настоящие христианские руки.
-- Как ты дрожишь, милая Жозефина,-- сокрушалась игуменья и, целуя девочку, кутала ее полой своего теплого бурнуса.-- Бедное дитя, успокойся, я заберу тебя отсюда и увезу с собой.
-- Я думаю, дорогая кузина, что нам с вами нет нужды знакомиться с результатами такого прекрасного воспитания,-- проговорил Вольдемар с горечью.-- Не трудитесь больше, госпожа начальница, и не утруждайте ваших питомцев насиловать свои голосовые связки. Это пение и эти молитвы ведут только к лицемерию, если они не сопряжены с душевной благодатью. Позвольте попросить вас, дорогая кузина, вернуться к нашему экипажу.
У начальницы дрожали и подгибались колени, она пыталась сказать что-нибудь в свое оправдание и не находила слов.
-- Я считала вас матерью этих детей, для которых воспитательный дом заменяет отчий дом! -- с упреком сказала Шарлотта.-- Горе тем, которые забывают, что Бог есть любовь! Вспомните слова Иисуса Христа: "Не препятствуйте детям приходить ко Мне". Да, я сделала сегодня неприятное открытие.
-- Не сердитесь так на начальницу, благородный господин! -- вполголоса произнесла Жозефина, умоляюще взглянув на принца.-- Видите, она вся дрожит.
-- Ваше королевское высочество,-- вымолвила наконец ханжа со смиренным поклоном,-- поверьте, такого никогда больше не повторится. В нашем деле без строгости не обойтись, а молиться и каяться -- наша святая обязанность. Попрошу вас ненадолго задержаться, мне еще надо отдать вам золотую монету...
-- Купите на нее что-нибудь полезное для бедных детей,-- сказал принц и обратился к Жозефине: -- А краски мы все равно с тобой купим, и самые лучшие!
Игуменья и принц холодно кивнули начальнице, а Шарлотта заявила, что берет маленькую Жозефину к себе на воспитание.
Кастелянша переодела девочку в ее платье, вернула башмаки с чулками, и Жозефина, радостно простившись с учителями, наставницами, мальчиками и девочками, с сияющим лицом уселась в экипаж между принцем и принцессой.
У начальницы от испуга и волнения сделались сильные головные боли, и на следующий день она никого не велела принимать.
Чтобы успокоить читателя, заметим, что управление воспитательным домом недолго оставалось в руках этой ханжи и ее приспешников. Пришли новые люди, обращавшие одинаковое внимание и на нравственное, и на физическое развитие несчастных созданий, для которых волею судьбы, воспитательный дом стал отчим домом.