При мадридском дворе произошла между тем перемена, имевшая важные последствия. Эспартеро, вследствие опрометчивого приговора обоих генералов, Леона и Борзо, стал так ненавистен народу, что Нарваэцу было легко исполнить обещание, данное им на балу у герцога Луханского разгневанной Марии Кристине.
С помощью денежных средств, которые правительница в изобилии предоставила сопернику Эспартеро, он собрал войско из своих приверженцев и из преданных ему солдат и открыто выступил против герцога-победителя. Эспартеро хотел опереться на помощь мадридского народа. Ему не верилось, чтобы какой-то Нарваэц мог прогнать и низвергнуть его, он рассчитывал на милость регентши в роковую минуту. Но вдруг он увидел, что ошибся в расчете, что потерял милость народа и монархини. Герцог, еще незадолго перед тем окруженный изъявлениями восторга, теперь униженный, должен был уехать из Мадрида, оставя регентше и народу воззвание, в котором предлагал объявить королеву Изабеллу совершеннолетней.
Эспартеро бежал. Нарваэц въехал в столицу и был принят Марией Кристиной чрезвычайно милостиво. Его холодный, испытующий взгляд зорко наблюдал за всеми.
Нарваэцу не нужно было напоминать правительнице об обещании, данном ему в нише дворца Эспартеро. Мария Кристина при первой же встрече возвела его в сан герцога Валенсии. Министрам же она сообщила свое намерение объявить молодую королеву совершеннолетней и тогда обвенчаться с герцогом Рианцаресом, бывшим солдатом лейб-гвардии.
Все это случилось в несколько дней.
В тот вечер, когда дворяне гвардии прибыли в уединенную гостиницу, королева Изабелла сидела одна в своем кабинете, находившемся между будуаром и большой залой, в которой адъютанты, камергеры и некоторые дамы ожидали ее приказаний. Изабелла любила маленькую, прелестно убранную комнату, где малиновые бархатные обои смягчали падавший через высокое окно свет. В ней не было ни золота, ни мозаики, но зато были роскошные, мягкие диваны и кресла, располагавшие к мечтам и раздумью.
Королева отпустила всех своих статс-дам, даже маркиза де Бевилль и дуэнья Марита были отосланы в свои комнаты. Изабелла лежала на одном из красивых диванов, устремив глаза на великолепную живопись потолка, эффектно освещенную лампой.
Но прекрасные глаза королевы ничего не замечали, юная головка погружена в мечты.
Перед ней возник образ молодого смелого дворянина, с неотразимой силой привлекшего к себе сердце только что расцветшей королевы. Этот образ был так прекрасен, что все мысли Изабеллы были заняты лишь им, она видела лишь его одного.
-- Лучше всего заснуть, -- сказала она, наконец, уверенная, что никто не подслушивает ее, -- тогда все забывается и рушатся преграды, лежащие между ним и мной! Отчего он не королевский сын. Отчего, Франциско Серрано, не могу я открыто отдать тебе свое сердце?
Да, это любовь. Первая, горячая любовь. Я в этом убедилась теперь, когда ты вдали от меня, среди опасностей! И зачем должна я подавлять, скрывать эту любовь, отчего я не могу избрать тебя и назвать своим? Оттого, что я ношу корону, что я имею счастье быть королевой! Печальное счастье, заставляющее нас для короны заглушать порывы нашего сердца!
Золотые часы на красивой, резной консоли, между статуэтками Амура и Психеи, звонким боем возвестили час пополуночи. Вдруг в зале послышались голоса. Молодая королева приподнялась и прислушалась.
-- Не мешкайте, масса, иначе они все погибнут! -- говорил кто-то взволнованным, дрожавшим от страха голосом.
-- Дон Топете и дон Серрано погибнут, пустите меня к королеве! -- кричал этот голос на немного ломаном испанском языке.
Изабелла вздрогнула -- она явственно расслышала имя Серрано.
Что такое случилось?
В эту минуту за дверью, завешенной драпировками, послышались шаги. Изабелла с лихорадочным напряжением ждала, кто войдет. На ее прекрасном лице можно было прочитать душевную тревогу.
Портьеры осторожно раздвинулись. В дверях, позади королевского адъютанта, появилась колоссальная фигура негра.
-- Извините, ваше величество! Негр корабельного капитана дона Топете уверяет, что пришел с чрезвычайно важным, безотлагательным известием и ни за что не хочет подождать.
-- Пусть он войдет, -- сказала Изабелла, томимая неизвестностью. -- Кто вас послал? Какое у вас известие?
Слуга Топете, скрестив руки на груди, бросился на ковер и, низко кланяясь, почти дотронулся лбом до земли.
-- О, великая фейда [владычица, королева], меня послала смерть, которая угрожает моему массе и твоим дворянам! -- сказал Гектор отрывистым голосом, еще дрожавшим от страшного напряжения после быстрой верховой езды.
-- Ради Бога, встань и говори скорее, кто эти дворяне? -- спросила королева, желая убедиться, так ли она слышала или ее воображение, разгоряченное мыслью о Серрано, обмануло ее.
-- Дон Топете и его друзья, доны Прим, Серрано и Олоцага! Они после тяжкой битвы взяли в плен трех злобных неприятелей. Там, за горами, в глухом трактире, эти неприятели устроили для них западню. Завтра утром они все умрут, великая фейда, если ты не отправишь со мной солдат!
Молодая королева, слушая рассказ с возрастающим волнением и тревогой, подошла ближе к негру.
-- Он завтра умрет... Дон Серрано тоже попал в эту западню?
-- В сражении он был спасен, пуля ударилась об маленькую икону на его груди, а теперь он погибнет! -- говорил негр.
-- Мой амулет! Благодарю тебя, Матерь Божия! -- сказала королева и быстро кивнула адъютанту, отошедшему в глубину комнаты. -- Сию минуту прикажите дать этому верному слуге роту улан с лучшими лошадьми и сообщите мне, что они получат от меня тысячу золотых дублонов, если до рассвета будут в той гостинице, которую им укажет проводник! А ты проси себе какой хочешь милости и тогда поезжай, лети во весь дух, чтоб подать помощь этим дворянам! -- сказала королева негру.
-- Гектор просит хорошей лошади. Та, на которой он прискакал сюда, пала!
Изабелла одобрительно улыбнулась ему.
-- Дайте ему самую породистую лошадь из моей конюшни, -- приказала она, -- если ты приедешь сюда с этими дворянами, то получишь от меня богатую награду. Изабелла не забудет тебя!
Гектор поцеловал тяжелое шелковое платье королевы, вскочил и с быстротой молнии скрылся в большой зале. Со двора раздавался шум приготовлявшихся к отъезду всадников. Обещанная награда произвела желаемое действие, и через несколько минут уланы помчались под предводительством негра.
Молодая королева беспокойно ходила взад и вперед по своему кабинету, терзаемая то страхом, то надеждой. В сердце ее все более и более созревала любовь к красивому храброму дворянину, за которого она теперь в первый раз испугалась. Дуэнья Марита несколько раз отворяла портьеру, чтобы посмотреть, не вошла ли уже молодая королева в свой будуар. Изабелла этого не замечала, она отворила окно и часто смотрела на улицу, прислушиваясь. Она жаждала узнать, спасен ли Франциско Серрано, и беспрестанно боялась увидеть нового всадника с ужасным известием, что он погиб. Все было тихо, только караульные монотонно шагали взад и вперед. Чем дальше, тем больше возрастало беспокойство прекрасной королевы. Впервые она проводила ночь с тяжелой заботой, с сильно бьющимся сердцем, не преклонив голову на свои шелковые подушки, обшитые дорогими кружевами, над которыми золотая корона поддерживала богато вышитый занавес.
Франциско Серрано не подозревал, что о нем молилась королева, что из страха за него она не смыкала глаз.
Когда в глухом трактире внезапно погасла свечка, Серрано почувствовал, что из-под его ног выдернули доски пола и он полетел вниз.
Франциско не успел даже громко вскрикнуть, чтобы дать знать своим друзьям о внезапном несчастье. Если б он и закричал, то вряд ли бы они услышали его. Он только испустил легкий крик удивления, когда пол вдруг исчез под его ногами. Он упал в узкое темное пространство, похожее на колодец. Злоба на изменников давила его. В бессильном бешенстве он попробовал освободиться из мрачной тюрьмы.
-- Черт побери! Этот подлипала хозяин действует заодно с мерзавцами карлистами! -- сказал Франциско. -- Хоть бы откуда-нибудь добыть мне света в эту мышиную нору, куда меня заманили негодяи! Доски пола выдернул из-под меня Лопец из своей комнаты, теперь я все понимаю! От меня избавились, и теперь я спокойно должен смотреть, как этих негодяев освободят, как их выпустят на все четыре стороны, а меня осмеют. Прим и Олоцага спят наверху, не подозревая ничего дурного, и мой голос не донесется до них.
Серрано руками ощупал все углы подземелья, чтобы узнать, где он находился и не было ли какого-нибудь выхода из этой тюрьмы. Стены и пол круглого подземелья были сыры и гладки. Без сомнения, здесь когда-то был резервуар для воды, как это часто делают в маловодной Испании, чтобы всегда иметь под руками свежую воду, с трудом доставаемую. Франциско уперся об отвесную стену колодца и, упираясь ногами в другую стену, попробовал вскарабкаться наверх, но он каждый раз с ругательством обрывался и опять падал в глубину.
Вдруг луч света проник к нему и позволил ему разглядеть отвратительные зеленые стены и пол подземелья. При свете луча, упавшего к нему сквозь маленькое отверстие, Франциско увидел, что доски наверху опять были задвинуты, так что совершенно спокойно и без страха можно было ходить над его головой.
И действительно, в эту самую минуту кто-то ступил на мост, казавшийся сверху безопасным, и направился к комнате пленных -- это был Лопец.
-- Ах ты, негодный обманщик! -- закричал Серрано изо всей силы, выхватил шпагу и попробовал кольнуть ею толстого, тихо и хрипло смеявшегося приверженца карлистов, но шпага его оказалась короткой.
-- Ах ты лгун, мерзавец! -- воскликнул Серрано, -- лицемерный злодей! Я тебя убью, если ты меня не выпустишь!
-- Что это, никак там кто-то говорит? -- отвечал Лопец, притворяясь, будто ему вовсе неизвестно, где Серрано.
-- Постой, бездельник! Ты хочешь освободить кар-листов, но ты забываешь, что ключ у меня с собой! Ну, что же ты, отвори дверь, коварная бестия! Ты должен будешь разломать ее, а тогда мои товарищи наверное проснутся, если только они не спят как медведи! Прим, Олоцага! -- закричал Серрано что только было у него сил. -- Топете! Неужели вы все спите?
-- Они все прихлебнули винца, а с вина они спят так крепко, что мы можем взять их из-под одеял и унести! -- пробормотал, смеясь, толстый Лопец.
Серрано слышал, как он разговаривал и советовался с пленными, и должен был допустить, чтоб они сломали дверь, не будучи в состоянии помешать им.
Как ни был осторожен Лопец, глухой стук долетел до Серрано, затем послышались тихие шаги освобожденных и, наконец, снова наступила темнота.
Три офицера беззаботно спали в своих комнатах и не подозревали, что происходило внизу.
Было уже около полуночи, когда Олоцага вдруг проснулся от своего крепкого сна и привстал с постели. Ему показалось, что до него глухо и слабо доносился такой звук, как будто бы кололи дерево; он напряженно прислушался -- неужели это сон?
Глубокая тишина царствовала в темной комнате. Огонь в камине погас, и, должно быть, вследствие этого, было чадно. Олоцага почувствовал глухую головную боль. Тут только он вспомнил, что каждому из них была дана отдельная комната. Вечером ему это не бросилось в глаза, а теперь, когда проснулся ночью и увидел, что он совершенно один в незнакомом уединенном доме, ему пришло в голову, не с намерением ли это было сделано?
Если бы теперь вдруг пленные напали на каждого из них порознь, как могли они защищаться?
-- Но ведь Серрано внизу и не спит, -- пробормотал Олоцага, -- а все-таки следовало запереть дверь, я совсем забыл это сделать!
Он встал...
-- Дурак я! К чему это? Прим будет смеяться надо мной!
В эту минуту он явственно расслышал чьи-то тихие шаги внизу в сенях и по лестнице, которая затрещала. Желая убедиться, что такое происходило в доме, он поспешил к двери, чтоб отворить ее и выйти.
Дверь была заперта.
-- Ого, теперь подозрение мое усиливается! -- сказал Олоцага. -- Надо зажечь свечу и поскорее одеться!
Он пошел к камину, где лежали спички и попробовал достать огня, но напрасно.
-- Это Лопец вымочил их, -- прошептал он с неподвижным, напряженным взглядом, -- теперь нет более никакого сомнения, нам подставили ловушку!
Олоцага ощупал в почти непроницаемой темноте свой сюртук и свою шпагу, быстро подошел к окну, отворил его и вполголоса позвал негра. Ответа не было. Только из сеней все ближе и ближе слышались тихие шаги. Олоцага постучал в стену, отделявшую его от соседней комнаты, надеясь, что разбудит кого-нибудь из своих друзей и заставит их прислушаться. В эту минуту сунули ключ в замок его двери. Олоцага вынул шпагу и одним прыжком очутился у входа.
-- Первого, кто ночью войдет в мою комнату, я убью, -- закричал он.
После этой угрозы на минуту сделалось тихо.
-- Если мы попали в разбойничий вертеп, то у нас достанет мужества снова выбраться из него! Горе тебе, мошенник-хозяин, если ты попадешь в мои руки!
Ключ тихонько повернулся, отворилась дверь, и пять человек внезапно бросились на Олоцагу, который отскочил и стал обороняться.
-- Куда вы девали Серрано, убийцы? -- закричал он. -- Назад! Первого, кто подойдет, я проколю шпагой, как вот этого клятвопреступного карлиста, который теперь извивается, точно змея!
-- К черту его! -- сказал Жозэ вполголоса, чтоб не разбудить других двух офицеров, на которых они также хотели напасть. -- Всех их надо перерезать!
В то время как карлисты, Жозэ и Лопец наступали на королевского офицера, отчаянно оборонявшегося, из соседней комнаты послышалось громкое ругательство и шум. Топете проснулся, услышав падение убитого карлиста, и поспешно оделся. Он также почувствовал глухую боль в голове, но не обратил на это внимания и с обнаженной шпагой пошел к двери, отделявшей его от сеней.
-- Где ты, Гектор? -- воскликнул он. -- Кто запер дверь? Дело что-то не ладно!
Топете напрасно стал искать ключ и, услышав приглушенный шум нескольких голосов, не мешкал более.
-- Черт их побери, эти канальи заперли меня! Неужели вы думаете, что я буду ждать, пока до меня дойдет очередь. Вы нашли же дорогу, ну и я также сумею выбраться!
Топете уперся своими могучими плечами в дверь и разломал ее без труда, так что щепки полетели на лестницу. Потом он вышел через проломанное отверстие в сени и, держа шпагу в руке, отправился к той комнате, где Олоцага, в крайней опасности, отбивался от четырех неприятелей.
-- Ах вы, черти, я вас заколю сейчас, -- воскликнул он и, взбешенный, ударил шпагой в темноте, сам не различая кого.
Толстый Лопец простонал, а слуга его, видя его убитым, воспользовался темнотой и улизнул. Топете же пошел далее, чтобы освободить Олоцагу, который на жизнь и на смерть дрался еще с карлистом. Вдруг он увидел перед собой руку Жозэ, который хотел ударить его своей шпагой.
-- Я недаром следил за вами весь день! -- воскликнул он. -- Ваше бледное, рыжее лицо с самого начала мне не понравилось. Бьюсь об заклад, что вы главный зачинщик мошеннической проделки, так вот же вам награда за все!
-- Оставьте его, Топете, он брат Серрано! -- закричал Олоцага. -- Его нужно живым взять в плен!
Но капитан уже успел сильно ударить Жозэ.
-- Уж поздно, да неужели этот мошенник -- брат Серрано? В таком случае, сам сатана вмешался в его появление на свет! -- сказал Топете, взглянув на падавшего Жозэ, которому шпага прошла сквозь грудь и плечо. -- Однако не церемоньтесь с другим-то негодяем, он усердно на вас наступает и...
Топете замолчал... Олоцага уже убил карлиста. Вдруг издали раздался громкий барабанный бой и дошел до победителей.
-- Что это значит? Сигнал к нападению, принятый в войске королевы! -- воскликнул изумленный Олоцага. -- А вот и Прим наконец проснулся от своего оцепенения и подал голос... отворите ему дверь и покажем ему поле битвы. Но прежде всего, благодарю вас за помощь, дон Топете. Хвала Святой Деве, что вы проснулись вовремя. Бьюсь об заклад, что эти мошенники подмешали нам какого-нибудь усыпительного зелья в вино. Но где же Серрано? -- озабоченно спросил Олоцага, пока Топете выпускал Прима.
Барабанный бой и конский топот подходили все ближе и ближе.
-- Вот здесь масса в плену, а может быть, он уж и умер! -- послышался на улице громкий, знакомый дворянам голос.
-- Да это Гектор, мой негр! -- воскликнул Топете, зажегший свечу в комнате Прима и теперь отправившийся вниз по лестнице вслед за Олоцагой, который искал Серрано.
Какой-то глухой звук долетел до них. Оба дворянина на минуту остановились. Откуда доносился глухой, непонятный крик о помощи? Олоцага сошел с лестницы и, спустившись в сени, явственнее услышал голос Серрано. Он приблизился к .тому месту, с которого Франциско упал в подземелье, и теперь расслышал даже слова бедного пленника.
-- Раздвинь доски там вверху, милый Олоцага, и помоги мне выбраться на Божий свет! Этот подлец-хозяин заставил меня упасть сюда, чтоб беспрепятственно выпустить пленных.
Топете помог Серрано выкарабкаться из своей тюрьмы посредством принесенной веревки и затем сломал дверь на улицу, чтоб впустить своего негра. Тот был удивлен, увидев своего господина и друзей совершенно бодрыми и веселыми, а Топете еще более изумился, увидев королевских улан, показавшихся при свете зари.
-- О масса, Гектор достал помощь!
-- Как, ты ночью ездил в Мадрид?
-- Да, масса, в Мадрид и обратно! Молодая прекрасная королева прислала солдат!
Серрано и Олоцага, удивленные, с улыбкой посмотрели друг на друга.
-- Слишком поздно явились уланы, -- воскликнул Топете, -- мы с негодяями уже справились!
-- О, бедные солдаты. Они поздно приехали и не получат тысячи червонцев от молодой королевы! -- говорил Гектор.
-- Тысячу червонцев вы получите во всяком случае, -- сказал Топете, -- мы вас избавили только от работы!
Пока шепот радости слышался между уланами, Серрано обратился к Олоцаге, стоявшему возле него:
-- Вы убили их всех, стало быть и Жозэ...
-- И он лишился жизни, я не успел этому помешать! Но утешься, Франциско, вспомни, что он был в числе наших врагов!
Прим положил руку на плечо испуганного друга.
-- Благороднейший человек, не жалей этого изменника, -- прошептал он, -- его постигла справедливая участь, он долго заставлял страдать тебя!
Франциско, в сопровождении Прима и Олоцаги, поспешил в окровавленную комнату, где первый дневной луч осветил четыре мертвых тела.
Жозэ уже не мог сказать Франциско, где была спрятана Энрика и ее дитя.
-- Поедем поскорее в Мадрид, мой друг, -- напомнил Олоцага, -- я распоряжусь, чтоб сегодня же этот дом был объявлен казенной собственностью и занят караулом, а мертвые чтоб были погребены надлежащим образом.
Франциско последовал за своими друзьями. Хотя Жозэ и делал ему много зла, но в эту минуту великодушный брат его все-таки чувствовал боль в сердце.
Уланский офицер почтительно поклонился четырем дворянам, по изорванной, испачканной одежде которых было видно, сколько они претерпели всяких опасностей и трудов.
Когда взошло солнце, они сели на лошадей, которых им подвел Гектор и поскакали к ущелью Де-лос-Пикос, а оттуда во всю прыть в столицу, которой благополучно достигли через четыре часа езды.
Когда они подъехали ко дворцу, адъютант доложил королеве Изабелле, что дворяне гвардии прибыли в Мадрид невредимыми, после нескольких славных стычек.
-- Хвала Пресвятой Деве! -- прошептала молодая королева, потом прибавила, обращаясь к адъютанту, я хочу поговорить с моими храбрыми офицерами. Как только они приведут себя в порядок, сообщите им немедленно о моем желании. Я не нахожу достаточной почести для таких офицеров моего войска!
Между тем, в уединенном доме под горой один из карлистов, считавшийся убитым, медленно и осторожно встал с места. На его лице, искаженном злобой и болью, блуждала насмешливая улыбка. Это был Жозэ, принятый офицерами за мертвого. Он прислушался и злобно засмеялся:
-- Постойте, я вас еще порадую, легковерные дураки! У Жозэ еще много дел на земле, ему нельзя умирать! А уж если вы попадетесь мне в руки, так я вас раню понадежнее, чем вы меня!
Удар Топете, не видевшего хорошенько в темноте, куда он метил, попал не в грудь Жозэ, а только в плечо. Он чувствовал только сильную боль, да лихорадочный озноб от раны, но через несколько недель он мог совершенно поправиться.
Зато оба карлиста и толстый Лопец лежали неподвижно, раскинув руки и ноги, без малейших признаков жизни.
-- Что мне за дело до вас? Лишь бы мне только выбраться живым из этой западни! Воображаю, как разинет рот мой братец, когда я вдруг воскресну из мертвых! Вы хоть четвертуйте Жозэ, и тогда не можете быть вполне уверены, что он умер.