В это самое время Гассан и Зора-бей напрасно ждали Сади на берегу у Беглербега.
-- Что если мы обманулись мнимым сигналом, -- сказал наконец Гассан, сидевший на пне у берега, держа лошадь под уздцы.
Зора-бей стоял около него и с беспокойством глядел на темную поверхность воды.
-- Я тоже нахожу это очень странным, -- заметил вполголоса Зора-бей.
-- Не видно ли чего-нибудь?
-- Ничего не видно и не слышно.
-- Но ведь Сади должен был или сам подать этот сигнал, или слышать его так же, как и мы.
-- Очень может быть, что он был благоразумнее, а может быть, он не расслышал сигнала, -- отвечал Зора-бей, -- я боюсь, что мы стали жертвой хитрости.
-- Но как могло это случиться?
-- От Халиля-бея всего можно ожидать, -- продолжал Зора-бей, -- для него всякие средства хороши. Изменник должен быть предусмотрительным и хитрым, чтобы скрывать свое преступление.
-- Ты думаешь, что это он подал ложный сигнал? Тогда я сейчас же отправлюсь в путь! -- вскричал Гассан, вскакивая с места.
-- Успокойся, друг мой! -- остановил Зора-бей молодого, вспыльчивого Гассана. -- Я надеюсь, что Сади справится лучше нас. Во всяком случае, я думаю, что мы хорошо сделаем, если снова отправимся по выбранным нами дорогам на тот случай, если Халиль-бей выехал уже после того, как дал фальшивый сигнал! К несчастью, лодка, в которой я приехал, уже давно отправилась обратно, и мне невозможно теперь, ночью, переехать на тот берег, следовательно, нам обоим остается только одна дорога!
-- Я согласен с тобой. Не надо терять ни минуты! -- вскричал Гассан, поспешно вскакивая на лошадь.
-- Ты поезжай по дороге отсюда до Терапии, а я поеду отсюда до Скутари, затем снова возвратимся сюда, -- сказал Зора-бей и сел на лошадь.
В следующее мгновение оба офицера уже скакали в противоположные стороны.
В то время как Зора-бей спешил к отдаленному предместью, чтобы поймать там посланника визиря, Гассан, склонясь к шее лошади, чтобы лучше видеть по сторонам, и сжимая в правой руке саблю, скакал во весь опор по темной дороге.
Прошло около часа, как вдруг Гассану показалось, что какая-то тень при его приближении бросилась в кусты, росшие по обе стороны дороги. Гассан сейчас же подъехал к тому месту, где зашевелилось.
-- Кто тут? -- закричал он. -- Отвечай! А не то я начну стрелять по этим кустам, пока не проверю, что в них никто не спрятался.
Все было тихо.
Тогда Гассан соскочил с лошади, которую привязал к дереву, и, размахивая саблей, бросился в кусты.
-- Я не ошибся, -- бормотал он, -- я видел человека, и он не должен уйти от меня, пока я не удостоверюсь, кто он такой.
Тогда посланник Халиля-бея, так как это он спрягался в кустарнике, не желая быть пойманным, бросился бежать назад.
Гассан, раздвинув кусты, увидел убегавшего солдата. Он кинулся вслед за ним.
-- Стой, если тебе дорога жизнь! -- вскричал он. -- Стой, а не то я убью тебя!
Солдат продолжал бежать.
Гассан вынул револьвер и выстрелил вслед бежавшему, но, так как было слишком темно, чтобы хорошо прицелиться, он промахнулся. Тогда он бросился вслед за бежавшим, которого принимал за Халиля-бея или за какого-то другого гонца.
Со своей стороны солдат старался изо всех сил, чтобы уйти от Гассана.
Гассан же ни за что не хотел упустить его, и так как бежавший не обращал внимания на угрозы, то оставалось только одно средство -- преследовать его.
Скоро Гассан увидел, что все ближе и ближе приближается к беглецу, что тот тоже, должно быть, заметил это, потому что постоянно оглядывался.
Когда Гассан почти нагнал бежавшего, то вдруг заметил, что тот бросил что-то в сторону и потом снова побежал дальше. Гассан остановился и начал осматриваться вокруг. Наконец в небольшой яме он нашел кожаную сумку с оборванным ремнем.
Зная, что он всегда успеет догнать беглеца, Гассан захотел, прежде чем продолжать преследование, узнать, что находится в найденной им сумке, которую солдат бросил, очевидно, надеясь, что преследователь не увидит этого.
Гассан открыл сумку -- и вскрикнул от радости.
В сумке лежало письмо! Это была депеша Мустафы-паши! Наконец-то она нашлась!
Не преследуя больше солдата, так как он был только слепым орудием в руках визиря и Халиля-бея, Гассан вернулся назад к своей лошади и, вскочив в седло, поспешил со своим сокровищем к Беглербегу. Он был в сильном волнении и крепко держал депешу -- главное было сделано!
Между тем Зора-бей, не найдя на своем пути ничего, заслуживающего внимания, возвратился обратно в Беглербег, и в то же самое время к берегу подъехал Сади с двумя своими пленниками.
-- Отчего у тебя две лодки? -- закричал ему Зора-бей.
-- Одна моя, а другая Халиля-бея! -- отвечал Сади.
-- Значит, ты его захватил?
-- Да, его и одного гребца-солдата.
-- Значит, это ты и подал сигнал?
-- Нет, не я.
Сади причалил, и Зора-бей подошел помочь товарищу и увидел сидящего в лодке Халиля и тяжело раненного солдата, который лежал на дне лодки и стонал.
-- Поздравляю тебя, Сади! -- сказал Зора-бей, увидя успех своего товарища. -- Мы сейчас же должны отвести его во дворец к султану.
Сади привязал лодку и потребовал, чтобы пленники выходили.
-- Халиль-бей также ранен? -- спросил Зора-бей. -- Тем не менее это не спасет его от передачи нам депеши.
До сих пор Халиль-бей не говорил ни слова, мрачно глядя перед собой, но, услышав эти слова, он прервал молчание.
-- Халиль-бей прежде всего будет жаловаться на то, что офицеры напали на него, как на разбойника, -- сказал он, -- никакой депеши у Халиля-бея нет, а если бы и была, то он давно уничтожил бы ее, чтобы вы не могли торжествовать! Таким образом, ваша ссылка на депешу не имеет основания. Клянусь вам пророком, что у меня нет никакой депеши.
Эта клятва, надо признаться, произвела неприятное впечатление на обоих товарищей.
-- Очень может быть, -- сказал Зора-бей, -- но нам приказано привести тебя во дворец, есть у тебя депеша или нет.
-- Вы не достигли вашей цели, -- насмешливо отвечал посланник Мустафы-паши, довольный своей хитростью, -- чего же вам надо от меня? Моя особа не может быть полезной для вас. Вы можете меня обыскать с головы до ног и все-таки не найдете депеши.
Сади не ответил ни слова и заставил Халиля идти вперед.
Все отправились в Беглербег, куда султан возвратился уже несколько часов тому назад и прошел прямо в гарем.
Придя во дворец, Сади и Зора-бей попросили, чтобы их впустили, и были сейчас же отведены к караульному офицеру, который принял их очень любезно.
-- Мне приказано сейчас же доложить о вашем приезде дежурному камергеру, -- сказал он. -- Прошу вас подождать несколько минут!
Он ввел Сади и Зору-бея, не спускавших глаз с Халиля, в дежурную комнату, а сам отправился доложить об их приходе.
Когда дежурный офицер ушел, Зора-бей снова обратился к Халилю, требуя, чтобы тот отдал депешу, на что последний только засмеялся. Тогда Зора-бей приказал обыскать его.
В это время вернулся дежурный офицер и передал приказание султана, чтобы Зора-бей и Сади вместе с пленником сейчас же шли к нему.
Обыск Халиля-бея не дал никаких результатов. Депеша не нашлась.
Тогда Сади и Зора-бей повели его с собой в приемную.
Султан Абдул-Азис вышел почти сейчас же, так как торопился узнать результат.
-- Кого вы привели? -- спросил он.
-- Халиля-бея, доверенного посланника Мустафы-паши, ваше величество, -- отвечал Зора-бей. -- Сади-баши схватил его после сильного сопротивления с его стороны, точно так же, как и сопровождавшего его солдата.
-- Где депеша?
Злая улыбка пробежала по лицу Халиля-бея, затем он вдруг бросился на колени перед султаном.
-- Я прошу ваше величество милостиво выслушать меня, -- вскричал он, -- этот офицер напал на меня, ранил и привел сюда, я даже не знаю причины этой вопиющей несправедливости.
-- Кто ты?
-- Халиль-бей, ваше величество.
-- В какой должности ты состоишь?
-- Я адъютант Мустафы-паши.
-- Ты должен был отвезти этой ночью тайную депешу в Терапию?
-- Ваше величество может спросить у этих офицеров, нашли ли у меня какую-нибудь депешу? -- отвечал Халиль-бей. -- Меня не только ранили и арестовали, но в высшей степени унизили, приказав меня обыскать.
-- И ничего не нашли? -- вскричал султан, обращаясь к Зоре-бею и Сади.
-- К сожалению, нет, ваше величество.
-- Как же это могло случиться? -- сказал султан, начиная сердиться, так как бесполезный арест Халиля не давал возможности открыть измену Мустафы-паши. -- Адъютант визиря имеет полное право жаловаться, мне нужна была депеша, а не пленник.
Положение Зоры-бея и Сади стало очень скверным! Их торжество обратилось в поражение, которым Халиль-бей не преминул воспользоваться.
-- Я надеюсь, -- сказал он, -- что ваше величество свершит правосудие за понесенные мной сегодня оскорбления и накажет виновных, напавших на меня без всякого повода, ранивших и унизивших меня.
-- Действительно, это неслыханное насилие! -- вскричал султан, раздраженный неудачей.
В эту самую минуту в комнату вошел дежурный флигель-адъютант.
Халиль-бей уже готов был выйти победителем, когда султан обратился к вошедшему адъютанту.
-- Что такое? -- спросил он.
-- Гассан-баши говорит, что имеет передать вашему величеству важное известие.
Сади и Зора-бей обменялись радостными взглядами -- Гассан пришел! Очень может быть, что он принес доказательство виновности Халиля-бея!
-- Кто этот Гассан-баши? -- спросил султан.
-- Третий из нас, ваше величество! -- ответил Зора-бей.
-- Он принес какую-то важную бумагу, -- продолжал адъютант, -- про которую говорит, что она имеет связь с поручением обоих офицеров.
Халиль-бей молча прислушивался, не вставая с колен, как трусливая лиса, застигнутая врасплох опасностью.
-- Пусть войдет! -- приказал султан дежурному адъютанту.
Глубочайшее молчание царило в ярко освещенном зале в ожидании появления Гассана.
Гассан вошел, он держал в руках депешу.
-- Что за бумага у тебя в руках? -- спросил султан.
-- Позвольте передать вашему величеству депешу визиря Мустафы-паши, -- отвечал Гассан, -- я отнял ее у солдата по дороге в Терапию.
Опустившись на колени, он передал бумагу султану, который, против обыкновения, принял ее собственноручно, развернул и стал читать.
Сади и Зора-бей вопросительно поглядели на Гассана, который сделал им знак рукой.
Лицо султана прояснилось.
-- Мое предчувствие оправдалось, -- прошептал он едва слышно, -- этот Мустафа-паша изменник и предатель!
Затем он обратился к Халилю-бею, все еще стоявшему на коленях.
-- Ты виновен! -- сказал он. -- Неужели ты будешь продолжать отрицать, что ты был отправлен с этой депешей?
Халиль задрожал, но не в силах был ничего ответить.
-- В этой депеше ты назван доверенным лицом изменника паши, -- продолжал султан, -- и будешь наказан по заслугам. Наденьте на изменника цепи и отправьте его в Стамбул, я примерно накажу его! Ни слова! Прочь с глаз моих!
Несколько адъютантов бросились на Халиля-бея, побледневшего от страха, и вывели его из комнаты, откуда он несколько минут назад чуть было не вышел победителем.
Султан еще раз поглядел на бумагу, затем сложил ее и положил на стол около себя.
Тут только он заметил, что три молодых офицера все еще были в комнате.
-- Вы исполнили мое приказание, -- сказал он, -- просите у меня за это, чего хотите!
-- Мы желаем выйти из капиджи-баши, -- сказал Г ассан.
-- Как, все трое?
-- Да, наше главное желание состоит в том, чтобы быть переведенными в другой полк, -- подтвердил Сади.
-- Я не спрашиваю вас о причине этого желания, хотя служить в капиджи считается за честь, -- сказал султан, -- но я исполню ваше желание, как обещал! Как тебя зовут? -- обратился он к Гассану.
-- Гассан-баши, ваше величество!
-- Гассан-бей назначается адъютантом к моему сыну Юссуфу-Изеддину! -- сказал тогда султан.
-- Благодарю вас, ваше величество! -- вскричал с восхищением молодой человек.
-- Зора-бей и Сади-бей, -- продолжал султан, -- назначаются в корпус башибузуков. Без благодарности! Самым лучшим образом офицер может доказать благодарность, служа верой и правдой своему султану! Я надеюсь видеть в вас таких слуг.
Султан сделал знак рукой, и трое товарищей вышли.
-- Кажется, я пришел как раз вовремя, -- сказал Гассан, когда они вышли из дворца на берег, где у Сади была лодка, а у двух других -- лошади.
-- Как удалось тебе захватить депешу? -- спросил Зора.
Гассан рассказал все происшедшее.
Затем Сади сел в лодку и отправился обратно в Константинополь, тогда как двое других поехали туда верхом.
На следующее утро к Мустафе-паше явился посланный из дворца с бумагой, в которой было сказано, что за измену правительству он заслужил смерть, но что султан приговаривает вместо него к смерти Халиля-бея, а его же, Мустафу, приговаривает к изгнанию, вследствие чего ему предписывается в тот же день сдать все дела его преемнику Муци-паше и в течение трех дней выехать из Стамбула навсегда. Местом его пребывания назначается главный город острова Родоса, который он не должен оставлять под страхом смертной казни.
Итак, Халиль-бей был приговорен к смертной казни.
По повелению султана прежде всего у него были отняты все титулы и ордена, и казнь была назначена на следующий вечер.
Мужество и самоуверенность оставили Халиля в ту самую минуту, как его хитрость была так неожиданно раскрыта. Насмешка мгновенно сбежала с его лица и сменилась ужасом и отчаянием.
Как всегда бывает с людьми такого характера, как у Халиля, страх смерти заменил в нем заносчивость. Узнав смертный приговор, он был совершенно уничтожен и почти без сознания лежал в углу своей мрачной темницы.
Он знал, что для пего нет спасения, так как ему придется искупить не только свою вину, но и вину паши.
Жизнь всех турок находится в руках султана, но когда какой-нибудь высший сановник заслуживает смерти, то существует такой обычай, что султан посылает провинившемуся красный шнурок, а получивший такой подарок должен сейчас же лишить себя жизни.
Единственное лицо, которое могло не бояться такого подарка, был Шейх-уль-Ислам, так как, будучи главой магометанской церкви, он был неприкосновенен, как и султан, и не раз султаны вынуждены были склоняться перед властью Шейха-уль-Ислама.
Всякая другая вина могла бы быть прощена, но для турецких султанов нет ничего ужаснее мысли о том, что их наследники составляют заговоры. Причина этого постоянного страха, жертвой которого становится множество людей, состоит в том, что в Турции после смерти султана вступает на трон не его старший сын, а старший принц всего семейства, который может приходиться братом или дядей, или даже племянником султана. Этот основной закон турецкого престолонаследия постоянно служит причиной множества беспорядков и никогда не дает султану истинного спокойствия и, конечно, не способствует наслаждению жизнью наследников турецкого престола. Мы увидим со временем, какие ужасные последствия имеет этот закон.
Халиль служил посредником в отношениях принцев с высшими сановниками, и никогда такие люди не могли надеяться на снисхождение. Очень часто не щадили даже самих принцев, а приносили их в жертву боязни султана потерять престол. Доказательством жестокости турецких нравов может служить известное постановление о престолонаследии, что только принцессы, дочери принцев, могут оставаться в живых, сыновья же должны быть убиты при рождении. Следствием этого обычая было то, что сыновья принцев воспитывались тайно, чтобы спасти им жизнь. После этого становится совершенно понятным, почему Саладин, сын принца Мурада, наследника султана Абдула-Азиса, вынужден был скрываться. Точно так же боялся и Абдул-Азис, что его собственный сын Юссуф-Изеддин, в свою очередь, будет предметом преследований.
Султан Абдул-Азис вступил на престол 25 июня 1861 года после смерти брата своего Абдула-Меджида.
Оба были сыновьями султана Махмуда II.
Абдул-Меджид оставил после себя шесть сыновей и восемь дочерей. Старшим в семействе, кому должен был перейти трон после Абдула-Азиса, был его племянник Магомет-Мурад, родившийся 21 сентября 1840 года, после него следовал его брат Абдул-Гамид.
Исполняя последнее желание своего умершего брата, Абдул-Азис не принял никаких строгих мер против своих наследников, сыновей умершего, как это делали другие султаны, но все-таки он не был совершенно спокоен и постоянно боялся, что его наследники вынашивают какие-нибудь тайные планы.
Это короткое отступление было необходимо нам для пояснения дальнейших обстоятельств и интриг. Поэтому становится ясным желание султана овладеть известной нам депешей. Даже если бы она не содержала ничего против султана, то и тогда было достаточно одного того обстоятельства, что она послана к принцам, чтобы тог, кто передал ее, заплатил бы за это жизнью.
Султан приказал, чтобы Халиль как изменник был публично казнен рукой палача во втором внутреннем дворе сераля.
Этот большой двор, в котором, как и в первом, стоят на часах капиджи, представляет собой большой четырехугольник, вокруг которого тянутся густые аллеи для прогулок, а по их обеим сторонам бьют фонтаны. На левой стороне расположено здание, в котором находится сокровищница султана, направо размещаются квартиры служащих и дворцовое управление.
На левой же стороне стоит старый колодец, окруженный плитами, у которого прежде обычно происходило обезглавливание турецких сановников, приговоренных к смертной казни.
Вечером на другой день после ареста Халиля, перед заходом солнца, весь двор был заполнен разными служащими при турецком дворе, и эта толпа была так велика, что занимала весь двор, каждая из сторон которого была триста шагов, так что для визирей и их свиты едва могли очистить место.
По приказанию султана все должны были присутствовать при казни изменника.
Когда солнце уже зашло за горизонт, но еще весь Константинополь был залит его яркими отблесками, точно заревом пожара, когда с высоких, стройных минаретов муэдзины призывали правоверных к вечерней молитве, когда по улицам снова началось движение, прекращавшееся на время жары, тогда Халиль в сопровождении нескольких дервишей и караульных был приведен во внутренний двор.
Войдя во двор и увидя ожидавшую его толпу, он почти совсем лишился чувств от ужаса и слабости. Тогда с него сняли цепи, чтобы ему было легче идти, но он лежал, как убитый. Лицо его было страшно бледно, казалось, что смертный приговор убил его нравственно.
Ни малейшего сострадания не возбуждал к себе Халиль из-за своей трусости. Вид эшафота отнял всю силу духа у приговоренного.
Стоявшие вокруг чиновники с равнодушным видом смотрели на приготовления к казни человека, который наказывался за измену, думая только о том, как бы самим не попасться, так как многие из них были нисколько не менее виновны в измене, чем Халиль-бей. Они называли Халиля ослом за то, что он позволил себя поймать, тогда как прежде восхищались и завидовали его быстрому повышению.
В числе зрителей находились и три наших героя: Сади, Зора и Гассан.
Молодые люди стояли недалеко от места казни на почетном месте, и глаза всех с любопытством устремлялись на них.
Всем уже было известно, что сам султан лично дал им повышение, милость, которой удостаивались только избранные.
Другие офицеры с завистью смотрели на них. Даже палач глядел на них, он видел падение не одного любимца, кончавшего жизнь на эшафоте. Вот почему он думал о том, скоро ли придет черед и этим новым любимцам! Палач вечно думает только о конце, и нигде этот конец не бывает так близок, как в Турции.
Палач Будимир, человек уже пожилой, был по происхождению черкес, по с юности жил в Константинополе, где прежде был помощником палача.
Теперь уже сам Будимир состарился, но это был все еще сильный и высокий старик солидной наружности, черкесский костюм которого был каким-то театральным.
Его лицо, украшенное седой длинной бородой, было внушительным, как будто он гордился важностью своего поста. Его все боялись и говорили, что в старом черкесе нет ни капли чувства жалости. Обе щеки и шея палача были покрыты страшными рубцами.
Между тем Халиль был подведен к эшафоту и передан в руки палача.
Едва палач хотел положить свою жертву, как Халиль лишился чувств и, несмотря на все усилия палача, не приходил в себя.
В воздухе мелькнул топор, раздался глухой удар, и голова Халиля покатилась...
Приговор был приведен в исполнение, и толпа разошлась, довольная увиденным зрелищем, и уже совершенно забыв о Халиле...
На следующую ночь Мустафа-паша оставил Константинополь, чтобы отправиться в изгнание.