Когда Реция, не медля ни минуты, без страха перескочила через решетку балкона и выскочила на улицу, она закричала, громко зовя на помощь.
Грек стоял наверху на балконе, когда раздался ее крик и разнесся по узкой, мрачной улице.
Минуту он простоял в ожидании, затем поспешил из дома вниз по лестнице за убежавшей Рецией, так как в доме в любом случае он не мог оставаться. А потому он оставил дом как можно скорее и спустился вниз вовремя, чтобы еще увидеть убегающую Рецию.
До сих пор никто еще не слышал ее крика, на улице по-прежнему все было тихо и пусто, обитатели маленьких, ветхих деревянных домов все уже легли спать, может быть, крик о помощи и проник в их сновидения, но он не пробудил крепко спавших.
Лаццаро не хотел потерять Рецию, которая случайно попалась ему в руки, поэтому он поспешил за ней, чтобы не выпустить ее из вида.
Тут она завернула на более широкую и оживленную улицу, но когда Лаццаро повернул за ней, то она точно сквозь землю провалилась, он стоял и напрасно искал ее глазами, ее нигде не было видно, она бесследно исчезла.
Куда она могла подеваться? Грек в раздумье прошел через всю улицу, он глядел по сторонам, искал ее во всех переулках и закоулках между домами, но все было напрасно. Реция пропала, и он не мог понять, каким непостижимым для него образом удалось ей убежать от него?
Как могло это случиться, он не понял, но, тем не менее, должен был отказаться от преследования, хотя был уже так близок к исполнению своего желания.
Его охватило бешенство на самого себя, зачем он тотчас же не спрыгнул вслед за ней и не схватил ее. Если бы он сделал это, она не смогла бы никоим образом исчезнуть от пего. Теперь он сам был виноват в случившемся.
"По крайней мере, -- думал он, -- хоть Сирра не ускользнет от меня".
Если бы Сирра поверила словам старой Ганнифы, к которой у нее не должно быть недоверия, то она попала бы в западню, из которой на этот раз ей не так-то легко было бы вырваться, в этом он поклялся себе.
Сирра была для него отвратительна с тех пор, как она воскресла из мертвых и стала пророчицей, но страх его перед ней был сильнее отвращения.
Для него достаточно было слов Мансура, чтобы понять, какая опасность грозит ему, и он давно уже боялся ее.
Но он надеялся наконец избавиться от этого страха!
Несмотря на это, встреча с Сиррой вовсе не была ему приятна. Он, в иных случаях не боявшийся ничего, ощущал неприятное чувство при мысли о ней, он не мог отогнать от себя это чувство ужаса с той поры, когда Сирра, как призрак, сидела у него на спине и душила его.
-- Но я должен во что бы то ни стало избавиться от этого тяжелого чувства, от этого ужаса и страха, -- говорил он себе.
Он знал, что она была как прочие люди, что она была из плоти и крови и, следовательно, ее можно было убить. Он принял намерение в этот раз окончательно убедиться в ее смерти, он хотел сжечь ее, чтобы она исчезла бесследно, и эта мысль успокаивала его. Когда пламя истребит ее, она будет не в состоянии снова восстать из гроба, чтобы свидетельствовать против него, он не хотел больше хоронить ее, а решил развеять ее прах по ветру.
Он дошел до деревянных ворот Стамбула и скрылся в их глубокой, мрачной тени, чтобы его вовсе не было заметно, если Сирра уже явилась туда или была где-то поблизости.
Перед воротами царил еще больший мрак, чем в грязных улицах Стамбула, так как на той дороге, которую выбрал грек, не было газовых фонарей, только на улице, ведущей к Беглербегу, они горели.
Было уже поздно, когда Лаццаро добрался до проходящей вдоль берега и затененной платанами дороги. Возле нее было болото, и роскошно разрослись камыши.
Лаццаро бросил взгляд в сторону ворот, Сирры еще не было видно.
Пришла ли она? Грек знал, что Сирра была осторожна и недоверчива! Но она ничего не могла заметить, так как Ганнифа не узнала его. Когда грек добрался до платанов, было уже за полночь, и с этой стороны перед воротами было тихо и безлюдно. По большой улице, которая вела к Беглербегу и к селениям по эту сторону Босфора, то и дело катились кареты и проезжали всадники.
Лаццаро встал позади платана, до которого почти доходили камыши. Если бы Сирра показалась у ворот, ему стоило только пригнуться в камыши, чтобы остаться незамеченным, зато из своего убежища он мог видеть все.
Тут он решил караулить Сирру. Как дикий зверь, спрятавшийся в камыши, чтобы броситься на добычу, как змея, неподвижно во мраке поджидающая ничего не подозревавшую жертву, так и здесь во мраке ночи враг караулил бедную, несчастную Сирру, в смерти которой он поклялся...
В это время старая Ганнифа, не подозревая ничего дурного, шла к дому софта.
Когда она пришла туда, то было уже поздно, и она услышала от сидящих на корточках вблизи дома нищих, что уже два дня в дом никого не пускают. Но она решила во что бы то ни стало проникнуть к Сирре.
Почему же в дом никого не пускали? Что случилось? Она подошла ближе. Двери были заперты.
Что же ей теперь было делать?
Старая Кадиджа могла не дожить до следующего дня, как сказал ей человек от принца Юссуфа и Гассанабея.
Одно окно внизу было освещено.
Она подошла к нему и постучала. Вслед за тем оно было открыто, и показалась голова худощавого ходжи Неджиба.
-- Кто там? Кто ты? -- спросил он.
-- Старая Ганнифа, сударь, мне хотелось бы пройти к пророчице!
Ходжа, по-видимому, был уже извещен Мансуром об этом посещении, потому что тотчас же впустил старую Ганнифу.
-- Ты можешь подняться наверх, -- сказал он, -- я устал и хотел бы лечь спать. Пока ты не уйдешь, я запру дверь только на задвижку.
-- Хорошо, мудрый эфенди! -- сказала старая Ганнифа. -- Хорошо, больше тебе ничего не надо и делать, спи спокойно, я потом уйду и снова захлопну дверь! Не беспокойся обо мне!
Она была рада, что таким образом Сирра могла незаметно вместе с ней оставить на несколько часов дом, чтобы поспешить к старой Кадидже, прежде чем она отойдет в вечность.
Наверху в комнате Сирры еще горел огонь, слабый свет проникал на лестницу.
Старая Ганнифа, низко согнувшись, ждала, пока худощавый ходжа внизу не вошел в комнату и не запер за собой дверь, тогда только она поднялась по ступенькам лестницы. Она действовала с большой поспешностью, проникнутая важностью своего поручения. Сирра только что легла, когда старая служанка Реции, которую Сирра хороню знала, внезапно вошла к ней. Подле ковра горели еще две свечи.
-- Это ты пришла, Ганнифа? -- спросила Сирра.
-- Одни ли мы, дочь моя?
-- Да, если за тобой не следуют сторожа.
-- Они остались внизу!
-- Тогда ты можешь говорить смело.
-- Я пришла к тебе с известием!
-- Прежде всего, отвечай мне, где Реция? -- спросила Сирра своим ангельским голосом, с трогательной доверчивостью схватив руку старой Ганнифы и притянув ее к себе.
-- Будь спокойна, дочь моя! -- отвечала добрая старуха. -- Реция у меня!
-- У тебя? Тогда я спокойна! Береги ее, добрая Ганнифа! А где маленький принц?
-- Саладин тоже в безопасности!
-- Это для меня большая радость! У тебя Реция хорошо спрятана, но я все-таки беспокоюсь за ее жизнь!
-- Старая Кадиджа до тех пор не успокоилась, пока не разорила дом мудрого, благородного Альманзора! Она добилась этого, но кто знает, каким образом?
-- Не говори об этом, Ганнифа! -- сказала Сирра печальным тоном. -- Скажи, что привело тебя сюда?
-- Поручение к тебе, дитя мое! Ничто на земле не остается безнаказанным! -- продолжала старая Ганнифа, устремив свой взор к небу. -- Для каждого пробьет последний, тяжкий час, и благо тому, кто может с чистым сердцем и без всякого трепета идти ему навстречу!
-- Что же за поручение принесла ты мне, Ганнифа?
-- Час тому назад благородный Гассан-бей и принц Юссуф прислали ко мне нарочного!
-- Гассан-бей? Нарочного?
-- Да, я должна была тотчас же собраться и поспешить к тебе, но надо, чтобы никто не слышал, что я сообщу тебе!
-- А что же ты имеешь сообщить мне? -- тихо спросила Сирра.
-- Чтобы ты ускользнула из дома! -- отвечала старая Ганнифа так же тихо, но с невыразимой важностью.
-- Из дома? Куда же?
-- К старым деревянным воротам, перед ними у платанов, налево, ты найдешь карету, воспользуйся ей!
-- Зачем же?
-- Ты должна отправиться к старой Кадидже!
-- Я? К своей матери?
-- Да, Сирра. Старая Кадиджа лежит при смерти, как сообщил мне нарочный, ты должна сейчас же идти туда, завтра, может быть, будет уже поздно!
-- Моя мать? И это сообщил нарочный Гассана-бея?
-- Он, должно быть, знал уже об этом, он говорил тогда еще об одной женщине или девушке, это я не совсем поняла, главное в том, что старая Кадиджа при смерти и что ты должна отправиться к платанам перед воротами!
-- Это странное известие, -- заметила Сирра в раздумье. -- Зачем же я пойду к платанам?
-- Я думаю, там тебя будет ждать карета, чтобы никто не видел твоего ухода!
-- А карету прислал туда благородный Гассан, друг Сади? Это для меня слишком много чести, -- сказала Сирра, -- я лучше сама проберусь по улицам!
-- Отсюда тебе легко будет уйти со мной, ходжа устал и спит!
-- Тем лучше, я тотчас же поспешу в Галату. Если же я пойду к воротам, я зря сделаю большой круг и приду слишком поздно, добрая Ганнифа.
-- Тогда не пользуйся каретой, ты права, ты умна и ловка, ты проберешься к воде, а там тебе легко будет добраться до матери! Можешь не идти к воротам, я скажу тому, кто ждет тебя в карете, что ты побежала прямо домой.
-- Ах, да, добрая Ганнифа, сделай это! Пойдем скорей! Знаешь ли ты, я больше не вернусь сюда, если мне только удастся уйти!
-- Ты больше не вернешься сюда?
Сирра покачала головой.
-- У меня свои планы, -- прошептала она, -- и враги Реции в моих руках. Если они не оставят ее, у меня есть средство наказать их!
-- Что ты говоришь? -- вскричала старая Ганнифа, сильно удивленная.
-- Я до сих пор стремилась к этой цели, теперь я достигла ее, -- продолжала Сирра, и ее большие, темные глаза так грозно сверкнули, что старая Ганнифа совсем испугалась. -- Теперь они не посмеют больше преследовать бедную Рецию! Но пойдем. Мы должны уйти! Ты говоришь, что ходжа спит?
-- Да, Сирра, внизу никого нет.
-- И другого сторожа тоже нет?
-- Я его не видела.
-- Так бежим отсюда!
-- Но куда же ты денешься?
-- Не примешь ли ты меня к себе, добрая Ганнифа?
-- Я? -- спросила она. -- Тогда в мой дом будут приходить люди. Что же будет с Рецией и со мной?
-- Никто не будет приходить к тебе, никто не должен знать, что я у тебя!
-- Так, так! Значит, ты будешь у меня скрываться?
-- Ты не боишься этого, Ганнифа?
-- Я думаю только о Реции.
-- Не бойся, она не будет больше жить в страхе и опасности. Как только я окажусь у вас, я скажу вам все! Я должна поспешить в Галату к моей матери, чтобы еще успеть увидеть ее и поговорить с ней. Она поступила со мной не как мать, но все-таки она остается ею. Пойдем!
Ганнифа и Сирра тихо оставили верхний этаж и прокрались к старой лестнице. Внизу в передней было мрачно и безмолвно, как в могиле.
Но они удачно прошли переднюю и вышли в двери, которые открыла старая Ганнифа. Сирра шмыгнула вместе с ней из дома и была едва заметна. Тогда старая Ганнифа снова заперла дверь. На улице она рассталась с Сиррой. Сирра поспешила к кустарникам у большого минарета, чтобы по этой дороге достигнуть узких, ведущих к берегу улиц и оттуда переехать в Галату. Старая служанка в доме толкователя Корана Альманзора, не подозревая ничего дурного, повернула по направлению, где в некотором отдалении стояли старые деревянные ворота Скутари. Она очень спешила, чтобы не заставить долго ждать поверенного благородного Гассана-бея -- она не думала о том, что шла на смерть, что минуты ее сочтены!
Не было видно ни зги. Небо покрылось облаками, подул сильный ветер.
Старая Ганнифа плотнее закуталась в старый платок и большое покрывало, закрывавшее ее голову, и, сгорбившись, пошла дальше. Погода была неприятная, и она сильно продрогла. С минуты на минуту становилось темнее, и накрапывал мелкий дождь.
Старуха дошла до деревянных ворот. Полночь давно уже прошла, нигде не было видно ни души.
Войдя в ворота, она взглянула по направлению платанов, но был такой туман, что она ничего не могла различить. Она знала дорогу и повернула налево -- и вскоре подошла к первым деревьям и должна была ощупать их руками, так темно было кругом.
-- Здесь ли карета? -- хотела она закричать, и, сгорбившись, прошла еще несколько шагов, чтобы лучше видеть.
В эту минуту кто-то схватил и прижал ее к земле. Это случилось так быстро и неожиданно, что она не могла даже опомниться. Старая и слабая женщина не могла защищаться. Она чувствовала только, что пришел ее последний час! Она хотела позвать, хотела закричать, хотела защищаться, но не могла ничего сделать. Хотя она в смертельном страхе и сопротивлялась, но что значило ее сопротивление в сравнении с сверхчеловеческой силой того, кто неожиданно напал на нее во мраке ночи?
Ни стона, ни крика не сорвалось с ее уст -- в последнее мгновение, когда она лежала, медленно цепенея, наклонился над своей жертвой тот, кто бросился на нее и душил ее.
Старая Ганнифа пристально посмотрела в ужасное лицо грека Лаццаро, и он, казалось, узнал ту, кого схватил во мраке ночи. Что произошло дальше среди платанов в камышах, скрыла ночь своим черным покрывалом...
В это самое время Сирра со свойственной ей ловкостью и проворством спешила по узким улицам Стамбула, пробираясь по своему обыкновению в глубокой тени домов. Она походила на животное, и если бы действительно кто-нибудь увидал ее скользившую у домов тень, то никто бы не принял ее за человеческую, так горбата и изуродована, так мала и безобразна была Сирра.
Но в душе ее соединялись все добрые качества, чтобы вознаградить за то, чем обделила ее природа во внешности. Она была умна и добра и преследовала важные планы. Сирра разрешила Мансуру-эфенди использовать ее в своих целях только для того, чтобы низвергнуть его! При этом она следовала не одному велению своего сердца, но и голосу Золотой Маски. В ее руках была теперь возможность низвергнуть и обличить всемогущего шейха. То, что она преследовала свои собственные планы, он узнал из ответа, который она дала по приказанию Золотой Маски. Теперь пришло время оставить его.
Но не для себя делала Сирра все это! Ее побудило к этому беспрестанное преследование Реции, после того как у нее уже были похищены отец и брат. Преследования шли от Кадри, от Мансура и от Гамида-кади -- теперь в своих руках она имела противодействующую силу, и она, жалкий урод, хотела воспользоваться ею.
Дойдя до набережной, Сирра нашла много каиков, но ни одного лодочника.
Недолго думая, она села в первую лучшую лодку, оттолкнула ее от берега и стала грести одной рукой. Путь через всю гавань в Галату широк, но она быстро преодолела его.
Она привязала лодку к одному известному ей, но довольно отдаленному месту набережной вблизи той улицы, где стоял старый деревянный дом ее матери, толковательницы снов и гадалки Кадиджи.
Она быстро дошла до старого, маленького дома. Там все было тихо и темно.
Неужели старая Кадиджа уже умерла? Неужели никто не помог ей в предсмертных муках?
Сирра подошла к двери -- она была заперта. Никто не шевелился внутри дома, никакого стона не было слышно.
Сирра постучала, никто не вышел на ее стук. Она постучала еще громче -- все то же молчание.
Тут Сирра легко и проворно, как кошка, подкралась к полуоткрытому окну, совсем отворила его и прислушалась -- внутри ничего не было слышно, еще меньше могла она что-нибудь видеть при царившем там мраке.
Тогда Сирра влезла в окно и тихо пробралась в комнату. Глаза ее должны были сначала привыкнуть к царившему там мраку, поэтому она простояла несколько минут неподвижно.
Потом, подойдя к старой постели, на которой всегда спала ее мать Кадиджа, она осторожно ощупала ее, постель была пуста, старой Кадиджи не было в комнате.
Сирра зажгла маленькую, стоявшую на столе, лампу и начала обыскивать прихожую, маленький двор и остальные комнаты, но ни больной, ни мертвой нигде не было! Неужели Кадиджу уже унесли? Не слишком ли поздно пришла Сирра?
Дверь дома была заперта. Все было по-прежнему. Внизу в комнате на столе еще лежали остатки обеда: рыбьи кости, сладкий рис и маисовый хлеб.
Потушив лампу, Сирра вылезла через окно на улицу. Едва только она очутилась внизу, как услышала произносимые вполголоса слова человека, который приближался, разговаривая и смеясь сам с собой. Она прислушалась: это была ее мать Кадиджа. Так она говорила всегда, возвращаясь ночью домой в пьяном виде.
Сирра не верила своим глазам.
Тут подошла старая Кадиджа.
Она была здорова, вовсе не умирала и не была больна.
Следовательно, известие старой Ганнифы было ложным, и Сирра решила немедленно отыскать дом старой Ганнифы и ее саму. Предварительно она убедилась своими глазами, что мать Кадиджа возвращалась из ближайшей таверны, опьяневшая от опиума.
Старая Кадиджа не заметила Сирру, сидевшую на корточках у дома: было слишком темно, и мысли ее носились в другом мире. Шатаясь, дотащилась она до постели и повалилась на нее.
Сирра убедилась, что известие о болезни матери было ложное. Она сразу же поняла со свойственной ей проницательностью, что за этим скрывался какой-то дурной умысел, что Ганнифа при своей доверчивости стала жертвой обмана. Сирра не могла еще понять цели этого ложного известия. Но она решила тотчас же разузнать все.
Убедившись, что Кадиджа жива и здорова, Сирра поспешно вернулась к лодке и отправилась по направлению к Скутари.
По дороге ей пришло в голову, что тут действовал не кто иной, как Лаццаро, и что, без сомнения, дело касалось Реции. Что, если она придет слишком поздно? Что, если Реция снова попала в руки своих сильных врагов? Тогда помощь и защита Сирры легко могли остаться без успеха. К чему привело бы то, что она вызнала план Мансура и выступит против него, если Реции уже не было? Как могла она найти след Реции, если бы даже низвергла Шейха-уль-Ислама?
Тысячи мыслей и предположений волновали ум Сирры в то время, как она с удивительным проворством гребла к Скутари, добралась до берега и снова привязала каик на прежнее место.
Тут Сирра выскочила на берег и поспешила по темным, грязным улицам.
Сеял мелкий, как пыль, дождь; так что на расстоянии нескольких шагов ничего невозможно было увидеть.
Она дошла до дома старой Ганнифы, дверь не была заперта -- одно это укрепило ее веру в новое несчастье. Она поспешила в прихожую и окликнула старую служанку -- ответа не было. Неужели она еще не вернулась от платанов? Это было непостижимо, так как Сирра за это время проделала вдесятеро больший путь. Дом был пуст, Реции не было. Сирра еще раз позвала Ганнифу и, не получив ответа, вышла из дому.
Она решила узнать, где была Ганнифа. Но где искать ее? Одно только, что могло навести ее на след, это го, что Ганнифа отправилась к деревянным воротам. Может быть, на дороге она и встретит Ганнифу, может быть, она у платанов все еще ждала карету?
"Добрая старуха, -- думала Сирра, -- была вызвана туда только затем, чтобы совершенно свободно можно 5ыло явиться в ее дом за Рецией и Саладином. Ганнифа и не подозревала этого! Без сомнения, она все еще ждет у ворот".
Сирра спешила по мрачным, безмолвным улицам к деревянным воротам. Она была полна беспокойства, ожидания и страха за Рецию и мальчика. Если бы только отыскать Ганнифу, с нею она вернется в ее дом и немедленно примется за розыски. Не кто другой, как грек Лаццаро, мог участвовать в этом деле и наверняка по поручению Мансура. Мансур и грек доживают свои последние дни, если ей удастся обличить их гнусные поступки и тем добиться их падения. Но удастся ли ей это? Если бы она даже и доказала плутовство Мансура и преступления грека, то спрашивается, нашелся бы теперь в Константинополе такой справедливый судья, как тот, который не побоялся некогда осудить султана? Все кади были подчинены Гамиду-кади. Донос должен был дойти до него, пройти через его руки. При его отношениях с Мансуром-эфенди что могло из этого выйти?
Сирра была достаточно умна, чтобы сообразить все это.
У кого же должна была она искать правосудия? Ни у кого другого, как у Гассана-бея, чтобы со своим доносом добраться прямо до султана. Один султан стоял выше Шейха-уль-Ислама, конечно, как мы уже упоминали, тоже только в известном отношении. Когда надобно было свергнуть султана, достаточно было решения главы церкви, так что в этом случае он стоял выше султана. Но в это время султан еще достаточно крепко держал в руках бразды правления, чтобы уволить Шейха-уль-Ислама и наказать его.
Но вот Сирра достигла ворот и через них вышла к извивающейся у берега тропинке, где росли платаны. Начинало уже светать. Когда она подходила к платанам, ей показалось, будто позади нее кто-то шмыгнул через ворота по направлению к городу, но она не обратила на это внимания и пошла дальше. Сероватый туман и частый мелкий дождь застилали слабый утренний свет. Наконец она добралась до платанов и окликнула Ганнифу. Ответа не было. Ни человека, ни кареты нигде не было видно.
Вдруг нога Сирры наступила на что-то, она нагнулась и невольно вскрикнула. Перед ней лежала мертвая Ганнифа, утопая в крови. Сирра со слезами бросилась к доброй старой служанке, знавшей ее с детства... Ганнифа была уже мертва. Она не шевелилась, хотя и не успела еще похолодеть. Но уже печать смерти лежала на ее лице. Кровавая пена выступила изо рта, полуоткрытые, словно стеклянные, глаза, заостренный нос -- все это подтверждало, что смерть уже наступила.
Сирра пробовала поднять ее, обращаясь к ней с ласковыми словами, называла ее самыми нежными именами -- все было тщетно: старая Ганнифа ничего больше не слышала.
Стенания Сирры, сидевшей на корточках возле мертвой, надрывали душу.
Вдруг в воротах послышался шум...
Что там такое случилось? Голоса и шаги приближались. Утренние лучи все больше разгоняли мрак ночи, и уже стало видно, что это были пять или шесть кавассов, приближавшихся с громкими криками.
Сирра поднялась с места.
-- Вот она! Вот она! -- воскликнули они. -- Здесь у платанов лежит убитая!
-- А вот и чудовище, убившее ее!
-- Схватите убийцу! Она не может еще расстаться со своей жертвой, -- кричали кавассы, окружив Сирру и мертвую Ганнифу.
В первую минуту Сирра не поняла, в чем дело, но, наконец придя в себя, она хотела объяснить все, но напрасно: кавассы не обращали никакого внимания на ее слова. Они схватили несчастную как убийцу Ганнифы, которая не могла опровергнуть этого обвинения, и потащили вместе с трупом в ближайшую караульню, где бросили Сирру в тюрьму.