Вот он, старинный зал, где фикусы всё те же,
Так неизменны под кривым ножом, --
(Десятки лет он им вершины режет).
Вот он, старинный зал, где бегал я мальцом
С квадрата на квадрат паркетный вперепрыжку...
Вощеный пол скользил под резвою ногой,
И, стульев чопорных наруша строгий строй,
Здесь с братьями играл я в кошку-мышку,
Но чаще с бледной маленький Тоской.
Она была -- как кукла восковая,
Невелика. И в локонах. С лицом
Неизъяснимо сладким. Золотая
Коронка высилась над выпуклым челом, --
Челом упрямицы... И, правда, ты упряма
Была, и нудила: "Играй со иной. С одной.
О них не думай... Будь для них -- немой.
Засохнуть фикусы. Остынет папа, мама.
Изменят братья. -- Но всегда ты мой". --
И крепко, крепко шею обнимали
Мне ручки тонкие. И больно было мне,
И радостно. И в горле замирали
Рыданья бурные... И мчались мы по зале!..
И поздно, ввечеру, при сладостной луне,
Я крался с ней по дремлющим покоям.
Звенел хрусталь в шандалах голубых.
От жардиньерок розой и левкоем
Тянуло слабо... И в ушах моих
Был топот тихий. В тайную беседу
Вступали мы. Хотелось воскресить
Забытый мир... крылатую планету,
Где можно, не стыдясь, обнять, любить...
И тени фикусов тянулись по паркету.
Вот он, всё тот же, мой старинный зал,
Где фикусы по кадкам, точно мумий
Иссохший ряд... Где я с тобой играл!
Ты подросла. Тоска... Темнее и угрюмей
Твои глаза. Но также и теперь
Желанна ты, и мне не изменила.
Я на балкон открыл широко дверь...
Луна высокая и белая царила
Над елями... Как прежде, так теперь!
И те же ветхие, бестрепетные ели
С крестообразными вершинками у звезд...
Как будто мимо годы пролетели,
Как будто мало град, и снег, и бремя гнезд
Над мшистыми ветвями тяготели...