1
Анна Федоровна положила портфель на столик, раскрыла классный журнал, просмотрела его, потом начала объяснять спряжение немецких глаголов.
Это была уже немолодая, высокая женщина, с простым и милым лицом. Глаза у нее были серые, пытливые и грустные.
Заметив, что Анна Федоровна не смотрит в его сторону, Саша стал оглядывать класс. Как похож он на старый… Такие же светлые стены, такие же колпаки на лампах, такие же изрезанные ножами парты… И шкаф, и учительский столик, залитый лиловыми чернилами, и табель успеваемости у двери…
Как похож он на старый… И все же Саше казалось, что он никогда не привыкнет к нему. Саша был застенчив, а застенчивость мешала ему быстро сходиться с товарищами. С сожалением он вспоминал школу на Кирочной, где остались все его приятели.
Собственно, настоящих друзей в старой школе у него и не было. Но теперь, когда он чувствовал себя одиноко и неуютно, ему представлялось, что там, на Кирочной, у него были друзья.
Рассеянно слушая Анну Федоровну, Саша обдумывал, с кем бы он здесь мог подружиться.
С соседом по парте Васей Морозовым? — Нет. Не успеет учитель задать вопрос, как перепачканная чернилами рука щуплого Морозова взлетает будто на пружинке и не опускается до тех пор, пока учитель не заметит. Выскочка.
Коля Гаврин? — Он, это по всему видно, — тупица. Второгодник… На переменах Гаврин исподтишка таскает девочек за косы. Противный.
Толстый краснощекий Несвижский? — Вечно меняет тетради, карандаши, резинки, пистоны… Меняла! Саша даже поморщил нос.
Он перебрал еще с десяток мальчиков и пришел к печальному выводу: пожалуй, ни с кем из них ему дружить неохота. Разве с девочками? Ни за что! Хотя девочки то и дело заговаривали с ним, Саша их сторонился. Не сумев с первого дня сойтись с мальчиками, Саша боялся дружбы девочек. Он думал, что мальчики начнут презирать его.
Когда Тамара Бесперчая, звеновая классного отряда, спросила Сашу, не хочет ли он записаться в санитарный кружок, Саша покраснел и ответил: «Нет».
Тамара тряхнула косами, скривила губы и насмешливо сказала: «Ну и цаца!»
Саша еще раз обвел глазами класс. Оставался один Петя Соболев. Да, Соболев ему подходит. С ним он хотел бы подружиться.
Саша сразу заметил, что в классе уважают этого веснушчатого кареглазого мальчика и многие даже побаиваются его насмешливого языка.
На переменах Соболева окружала толпа поклонников. Он необыкновенно похоже изображал учителей и одноклассников. Передразнивая Несвижского, Соболев, точь-в-точь как тот, выпячивал губы и жалобно хныкал: «Новая резинка пропала». Несвижский злился и бросался с кулаками на обидчика. Но поклонники Соболева дружно оттесняли от него оскорбленного. С таким же успехом Петя показывал «духовой оркестр». Он один был одновременно и трубой, и барабаном, и литаврами.
Дружить с Соболевым было бы лестно…
Но к большому огорчению Саши как раз Петя-то Соболев и не обращал на него внимания. За все десять дней, что Саша учился в новом классе, Соболев ни разу не заговорил с ним. А между тем Соболев охотно трещал решительно со всеми…
Спокойный голос Анны Федоровны вывел Сашу из раздумья.
— Василевский! Пожалуйста, повтори, что я сказала.
Краснея и запинаясь, Саша пролепетал что-то невразумительное, хотя он неплохо знал немецкий язык.
Вася Морозов тотчас же поднял руку и зашевелил пальцами.
«Выскочка! Дурак!» — злился Саша.
— Василевский, садись и слушай внимательнее.
Саша сел на место. Тотчас же Соболев показал ему язык и рожки. Все хихикнули.
— Соболев! Проспрягай haben!
Застигнутый врасплох, Петя встал, поперхнулся, растерянно замигал. Потом, сделав вид, что ему все нипочем, громко спел глагол на мотив «Все выше и выше» и при этом наврал во втором и третьем лицах единственного числа.
Класс, обрадованный неожиданным развлечением, громко захохотал, а Анна Федоровна сидела растерянная, не зная, рассердиться ей или рассмеяться.
— За прекрасное концертное исполнение я попрошу преподавателя пения поставить тебе, Соболев, отлично. Ну, а за немецкий я поставлю тебе плохо, — нашла она выход из положения.
— Ему в дьяконы нужно итти, — сострил Гаврин.
— Сам ты дьякон, — огрызнулся Петя. — Перед испытаниями хлеб с молитвами ел…
Гаврин замолчал.
В самом деле, перед испытаниями бабушка Гаврина закатала в хлеб листок из молитвенника и велела внуку съесть.
Внук, хотя в бога ни капельки не верил, хлеб на всякий случай съел. Вдруг поможет! Оказалось, что не помогает. На второй год он все же остался.
Когда шум стих, Анна Федоровна сказала:
— Соболев! У тебя есть время исправиться до конца четверти. Учи получше уроки.
Петя сел и стал хмуро смотреть в книжку. Самолюбие его было уязвлено. «Я пошутил, а она — плохо».
Аня Смирнова, соседка Тамары Бесперчей, обернулась к Пете, состроила злорадную гримасу и ядовито сказала:
— Что, получил на орехи!
2
Возвращаясь из школы, Саша увидел, как по другой стороне улицы шел Петя Соболев, размахивая старым портфельчиком. Кепка была надета козырьком назад.
Соболев остановился у сторожки больничного сада и как с добрым знакомым заговорил со сторожем.
Прячась за спину толстой старухи, Саша перешел улицу и будто случайно столкнулся с Соболевым.
— Ты на этой улице живешь?
— На этой.
— Гаврин — дурак.
— Дурак.
— Ловко ты спел…
— Угу. А ты почему раньше в нашей школе не учился?
— Мы раньше на Кирочной жили. Теперь папе дали квартиру в новом доме.
— В этом? — Петя показал на дом напротив больничного сада…
Мальчики замолчали. Разговор не клеился. Сейчас Соболев уйдет.
Неожиданно для самого себя Саша сказал:
— Я летом в Крыму был. На Ай-Петри лазил… — И сейчас же понял, что глупо похвастал.
Соболев свистнул.
— Подумаешь, Крым! В Крым каждый может поехать. А я на самой границе жил. У меня бабушка там.
— Где?
— Где? Так я тебе и сказал! Государственная тайна.
— А шпионов ты видел?
— Видел! Сам ловил…
— Не врешь?
— Я-то вру? Целых двух на заставу привел.
Петя быстро заработал языком. И в эту минуту он был уверен, что на самом деле все так и было, как он рассказывает. Способность верить в свои фантазии была отличительной чертой Пети. Это был тот самый мальчик, который, будучи в первом классе, двадцать три раза смотрел кинофильм «Чапаев». Когда же контролерша спросила его, почему он так часто смотрит картину, Петя хитро улыбнулся и ответил: «А может быть, Чапаев выплывет».
Наконец, Петина фантазия иссякла. Тогда Саша, осмелев, принялся рассказывать, как однажды его мама приняла дельфина за утопающего человека и бросилась к нему на помощь.
— Ну, мне пора! — внезапно оборвал беседу Петя. — Пойду обедать.
Кивнув Саше, он перешел улицу и скрылся в воротах серого шестиэтажного дома.
Саша раздосадованно смотрел ему вслед. Заинтересовать Соболева не так-то легко. Дельфином его не удивишь… Никаких подвигов Саша не совершил и ему нечем было похвастать.
3
Саша позвонил у дверей своей квартиры. Никто не открывал. Саша потянул за ручку. Дверь открылась.
«Где же Филимоновна?»
Из столовой послышался испуганный старушечий голос:
— Кто там?
— Я, Саша!
— Иди сюда, Сашенька. Он, проклятый, меня не пускает.
«Вдруг вор забрался?»
— Иди, иди, он тебя, может, не тронет, — просила Филимоновна.
С опаской Саша приоткрыл дверь в столовую. Глазам его предстало странное зрелище.
Старая Филимоновна, с половой щеткой в руках, сидела на обеденном столе под большим желтым абажуром. А под столом лежала овчарка, молодая, темно-серой масти. Заметив Сашу, собака вскочила и насторожила уши.
Саша попятился. Собака опять легла. Кусаться она, видимо, не собиралась.
— Откуда собака?
Филимоновна, вероятно, сочла Сашу достойным защитником. Кряхтя, она слезла со стола и затараторила:
— Папаша привел. Только хотела я дверь за ним закрыть, а пес как бросится на меня. Схватил за щетку и не пускает. Ну, я и влезла на стол. До смерти боюсь собак.
Саше стало смешно. Пес вовсе был не страшен. Ведь он еще щенок. Лапы большие, неуклюжи… Просто он хотел поиграть с Филимоновной.
— Чего смеешься-то! — укоризненно заворчала старушка. — Сам, небось, тоже напугался.
На всякий случай Филимоновна поспешно удалилась из столовой.
«Зачем папа привел овчарку? Наверно, подарит. А вдруг нет? Как ее зовут?»
Саша осторожно погладил незнакомку. Овчарка в знак одобрения шевельнула ушами. Саша погладил еще раз. Овчарка вильнула хвостом. Дружба налаживалась.
С таким псом не стыдно гулять по улице — не дворняжка. Пусть кто-нибудь тронет его. Собака им задаст! Все будут завидовать… Даже Соболев. Конечно, Петька позавидует. Подумаешь — был на границе! И никаких шпионов Петька не поймал. Наврал, наверно… А собаки-то у него нет!
Мечты Саши о том, как он с помощью овчарки завоюет Соболева, были прерваны звонком в передней.
Сегодня отец и мать, вопреки обыкновению, не опоздали к обеду. Они всегда были заняты. Особенно отец — известный ленинградский хирург. Отца Саша не видал иногда по два-три дня. Обыкновенно Саша уже спал, когда отец возвращался домой. Мать Саши, Софья Ильинична, врач-рентгенолог, уезжала с передвижной рентгеноустановкой в длительные командировки на далекий Север лечить больных. Вместе они проводили время только летом на даче.
За обедом тайна собаки открылась. Два дня тому назад ее купил завхоз института, где работал отец Саши. Купил ее для научных опытов. Собаку продала какая-то женщина за двадцать пять рублей. Она сказала, что хозяин собаки, старый пенсионер, умер и ее некуда деть.
Сергей Дмитриевич решил, что такого породистого пса жалко брать для опытов.
— Хочу подарить моему ассистенту. Он давно мечтает приобрести овчарку.
— Оставь ее! — с отчаянием в голосе упрашивал Саша.
— Нет, нет! — твердил отец. — Филимоновне некогда возиться с собакой. Кто будет гулять с ней? Собака, не игрушка. До обеда ты в школе.
Мать поддержала отца.
Помощь пришла неожиданно. За Сашу вступилась Филимоновна, ненавистница собак.
— Вы, Софья Ильинична, с Сергеем Дмитриевичем весь день пропадаете. А мальчик один остается. Вы бы его пожалели. Ему вроде как товарищ будет.
— Хорош товарищ! — засмеялся Сергей Дмитриевич.
После обеда отец все же согласился:
— Ну, так и быть. Пусть остается.
Нужно было придумать кличку собаке. Как ее зовут — завхоз института забыл спросить у женщины.
4
Расчеты Саши оказались правильными. Петя сдался перед собакой. Как только Саша послал на одном из уроков записку: «У меня есть овчарка. Приходи ко мне. Нужно дать ей имя», — Петя немедленно ответил: «Приду, как пообедаю». Соблазн был слишком велик, чтобы продолжать «не обращать внимания» на Василевского.
Не обращал же внимания на него Петя не случайно.
Василевский показался ему гордым и себе на уме. В первый же день появления Саши в классе Петя заметил, что девчонки шушукаются насчет «хорошенькой» внешности новичка и его «умного лица». В перешептываниях Петя, во-первых, усмотрел намек на свою собственную внешность, слишком обыкновенную, а во-вторых, заподозрил неповинного Сашу в желании «воображать себя умнее Аристотеля».
После разговора у больничного сада Петя изменил мнение о Василевском. Ему польстило, что Саша так доверчиво развесил уши. Неожиданное приглашение в гости окончательно разбито Петино недовольство. К тому же — настоящая овчарка!..
В шесть часов он был у Саши.
Первые минуты Петя, смущаясь перед Сашиным отцом, чувствовал себя неловко. Он то и дело одергивал рубашку и старался говорить как можно ученее, то есть, вместо того, чтобы сказать: «Какая породистая собака», он говорил: «В конституции собаки есть все признаки породы». Наконец, Сергей Дмитриевич не выдержал столь ученой беседы и предложил заняться подысканием клички для овчарки.
Но найти кличку оказалось нелегко. На память приходили самые скучные имена: Кадо, Полкан, Трезор, Амур. Выход из затруднения нашел Петя: взять книжку, открыть на любой странице, ткнуть пальцем в какую-нибудь строчку и назвать собаку по одному из слов этой строки.
Сергей Дмитриевич достал с полки книгу.
— Какая страница?
— Тридцать третья.
— Какая строка сверху?
— Пятая.
В строке было написано: «рам. Причем они думали, что им придется заниматься также…»
Ни одного имени существительного! Ничего не вышло…
— Нет, вышло! — закричал Петя. — Рам!
«Рам» — был перенос с предыдущей строки от слова «офицерам».
Предложение было встречено с восторгом всеми, кроме самой крестницы. Она упорно отказывалась признавать новое имя.
Внезапно «крестины» были прерваны телефонным звонком. Профессора вызывали на консультацию. Экстренный случай. Обязательно требуется его присутствие.
— Ничего не поделаешь, — развел руками Сергей Дмитриевич. — Такая у меня специальность.
Филимоновна ворчала:
— Покоя не дают. Режь да режь… Будто сам не человек.
После ухода Сергея Дмитриевича разговор переключился на хирургические темы.
— А твой папа может новый нос пришить, если на войне отрубят? — спросил Петя.
— Он не только нос сделать может, а даже горло.
— Ну, не ври! — недоверчиво заметил Петя.
— Я-то вру! Вот папа придет, так сам у него спроси.
Петя был потрясен.
— Ты, Сашка, тоже хирургом будешь!
— Ни за что на свете! Я крови боюсь. Лучше кем-нибудь другим буду. А ты кем?
— Я? Я военным хочу быть. Летчиком или пограничником. Собаку себе заведу. Такую, как Рам.
— Интересно, — одобрил Саша. — Петя, а у тебя папа есть?
Петя вдруг покраснел, как рак.
— Нету. Он умер.
— А кто он был?
Застигнутый врасплох вопросом, Петя собрался было ответить так, как он отвечал всем в классе: «Он был штурман дальнего плавания», но, взглянув на Сашу, он передумал. Слишком пытливы были Сашины глаза.
— Дай честное слово, что никому не скажешь?
— Честное! — поспешно ответил Саша.
— Никому? — шопотом переспросил Петя и оглянулся на дверь.
— Говорю же — никому…
Петя помолчал. Заметно было, как он пересиливает себя. Потом тихо сказал:
— Он был растратчик…
Спеша и недоговаривая от волнения слова, Петя рассказал правду о своем отце.
Отец его был шофер. Он часто катал Петю на машине. Потом отец стал заведывающим гаражом. С тех пор все и началось.
Однажды зимой за ним пришли два милиционера и увели его. Больше Петя не видел отца. Он растратил казенные деньги. Когда отец отбыл наказание, он умер. Мать сказала, что он попал под поезд…
Открыв свою тайну, Петя почувствовал, как тяжесть свалилась у него с сердца. Эта тайна мучила его несколько лет. Мучила с тех самых пор, как девчонка на дворе, разозлившись на Петю, крикнула: «Вор вора видит издалека».
Мальчики молчали.
— Петя, хочешь, я почитаю тебе мои стихи? — смущенно спросил, наконец. Саша. Он должен был отплатить за откровенность.
Стихи были тайной Саши. Он писал их уже года два, но стыдился кому-нибудь говорить об этом. Особенно трудно было открыться Пете. Еще утром, когда на уроке русского языка учительница прочла «Выхожу один я на дорогу», Петя спросил у Саши: «Нравится эта мура?» — «Ничего себе», — с нарочитой развязностью ответил Саша и перевел разговор на другую тему.
И все же желание отплатить Пете доверием оказалось сильнее смущения. К тому же он мог выиграть в глазах нового товарища своим талантом.
Саша вытащил из кармана куртки записную книжку в красном переплете, видно, недавно купленную, подсел к лампе и прочел негромко, но отчетливо:
Море
Люблю, когда море бушует
И бьется о креп кий гранит,
Когда оно дико ликует
И злобно и глухо шумит.
Когда сетью тонкой сплетаясь,
Блестящие брызги висят.
На солнце «гнем загораясь,
Над бездною гордо парят.
Люблю также звуки прибоя,
Он песней чарует меня,
Не знает он счастья покоя,
Как счастья не ведаю я.
— Я их летом в Крыму написал…
— Да ты ловко пишешь! Совсем как Пушкин!
— До Пушкина мне далеко, — скромно возразил поэт.
— А ты про войну пишешь?
— Нет. Пока не выходит.
— Жалко. Я бы в стенной газете напечатал. Я ведь ответственный редактор. Хочешь, напечатаю?
— Да что ты? — испугался Саша. — Ни за что в жизни. Папа, и тот не знает. Я и так боюсь, как бы кто не подсмотрел…
— Не хочешь — не надо. Я как рыба буду молчать.
Петя вплотную пододвинулся к Саше и шепнул:
— А я знаю одну штуку…
Часа два мальчики сидели, склонившись над красной записной книжкой. Они таинственно переговаривались и что-то писали в ней. Потом Саша вырвал из книжки три первых страницы и сжег и печке.
Пробило девять.
— Слушай, а ты немецкий выучил?
— Немецкий! — Петя хлопнул себя по лбу.
— Завтра Анна Федоровна тебя опять спрашивать будет.
Петя сморщил веснушчатый, курносый нос и точно таким же голосом, как Анна Федоровна, сказал:
— Соболев! Проспрягай глагол haben. Ну, я пойду зубрить, — заторопился он. — Завтра будем Рама обучать.