РАЗСКАЗ

Отправлялись мы, братцы, съ Митріемъ и Гаврюшкой на родину. По дорогѣ пришли въ городъ, откедова шелъ дилижанъ въ слѣдующій городишко.

-- А што, братцы, говоритъ Митрій, отправимся на своихъ, аль на дилижапѣ?

-- На улицѣ евтакія дѣла не порѣшишь -- не стать, говоритъ Гаврюшка; а зайдемъ въ питейную, што насупротивъ дилижанскаго депо, аль конторы, ну, а тамъ уже смекнемъ, какъ лучше...

-- Резонтъ. Коли ужо смекать, такъ смекать въ питейной: оно выходитъ благороднѣе, нежь на улицѣ, говоримъ мы.

Зашли въ питейную, сѣли -- значитъ -- сидимъ. Толконулъ я евтакъ Митрія подъ бокъ -- Митрій меня: значитъ съ меня начинаніе. Потребовалъ я штофъ, поднесли, поставили -- порѣшили; Митрій потребовалъ другой -- порѣшили; Гаврюшка третій -- тожъ порѣшили. Порѣшили мы, значитъ, братцы, евтакъ счетомъ три штофа.

-- А што, братцы, запросилъ я, смекнули?... На своихъ, аль на дилижанѣ?

-- Гдѣ ужо тамъ на своихъ, говоритъ Гаврюшка; уже такъ ножки попортили... Прокатимси, братцы, на дилижанѣ.

-- Звѣсно, на дилижанѣ будетъ повальготнѣе, заговорилъ Митрій -- и толконулъ меня подъ-бокъ, а я его.

-- Нѣ, шабашъ пить; душа и рюмки лишней неприметъ, говоритъ Митрій.

-- Такъ чаго-жъ толкалси?

-- Да такъ, ну, а коли это выпью, табѣ конфузно будетъ.

-- Резонтъ, говорю я. Што резонтъ, то резонтъ. Супротивъ резонта и сама полиція, какъ говорится, не моги ничего говорить: резонтъ все побьетъ.

Вотъ мы, братцы, и пошли въ депо, взяли билетики. Кондухторъ приставилъ къ дилижану лѣстницу. Полѣзъ, братцы вы мои, по евтой лѣстницѣ Гаврюшка -- сѣлъ; полѣзъ Митрій -- сѣлъ; полѣзъ и я -- тожъ сѣлъ... Значитъ, всѣ трое сидимъ на дилижанѣ. Возыграли трижды въ трубу и дилижанъ тронулси. А тронулся же онъ съ мѣста въ десятомъ часу вечера, тошь -- ношной поѣздъ. Народу было на дилижанѣ всякаго: двое жидковъ, одинъ отставной карасерскій унтеръ, матросикъ, да какая-то мамзель, въ шляпкѣ. А кромя мамзели и жидковъ -- мы всѣ были маленечко подвѣшимши: звѣсно, кто выпилъ на дорогу, а иной прощамшись съ родными. Какъ выѣхали мы изъ города, Митрій и присталъ къ кондуктору.

-- Стой -- кричитъ -- давай лѣстницу: слѣзу.

-- Гдѣ-же я табѣ возьму лѣстницу, говоритъ кондухторъ; сиди.

-- Лѣстницу давай.

-- На што?

-- А такъ: нужно... Одно слово -- нужно.

Кондукторъ молчитъ.

-- Давай лѣстницу -- кричитъ Митрій,-- али табѣ не ладно будетъ: конфузъ учиню.

-- Ну, ладна! говоритъ кондукторъ; укладывайси спать.

Улеглись мы, братцы, спать. Дождь началъ накрапывать; лошадки пошли шагомъ. Проснулси -- гляжу: Митрій ходитъ по дилижану.

-- Какой тамъ чортъ по головамъ толчется, закричалъ унтеръ на Митрія; чуть мнѣ полъ черепа сапожищемъ не снесъ.

-- Зонтикъ мой раздавилъ лаптемъ своимъ поганымъ, извергъ безчувственный, взвизгнула мамзель; скотъ лапчатый!

-- А што -- говоритъ Митрій -- ходить нельзя, штоли? Ну, сяду. Хочу ходить -- хожу; хочу сѣсть -- сяду! Во што!... Значитъ, деньги заплатилъ.

Проговоримши евто, Митрій и повалилси возлѣ жидка, да прямо, братцы вы мои, на жидовскую посуду -- хрустнуло, раздавилъ. Завопили жидки.

-- Чаго-жъ горло-то дерете! Зонтикъ раздавилъ -- заплачу! Посуду раскаталъ -- заплачу! Полъ черепа снесъ -- заплачу. Ну, а ругатьси никто не моги. Требуйте: за все заплачу.

-- Да што ты расходилси, какъ чортъ передъ за утреней, закричалъ тагды копдухторъ; распужалъ весь народъ.

-- Гаврюшку, значитъ, ищу:

-- На што табѣ Гаврюшка?

-- Какъ на што? нѣту-ти Гаврюшки: пропалъ. Ты мнѣ подавай Гаврюшку... Самъ за него за проѣздъ заплатилъ, кричитъ Митрій.

Хватились мы тогды, братцы, за Гаврюшку. Сюды -- туды: пропалъ Гаврюшка. Значитъ, сонный съ дилижана кувырнулъ. Началъ тогды Митрій ругатьси съ кондухторомъ. Ругалси, ругалси, покедова на него не прикрикнулъ какой-то енералъ изъ дилижана. Митрій подсѣлъ къ матросику. Матросикъ былъ малый бывалый: 300 морей -- говоритъ -- изъѣздилъ, былъ и на смоленомъ, и на черномъ, красномъ и другихъ моряхъ, плавалъ два года на масленомъ морѣ, что у Аѳонской горы, разсказываетъ, что тамъ на мѣсто воды, зеленое постное маслище... ей-ей! Божился, какъ разсказывалъ. Хоша матросикъ былъ и изъ хохловъ, а говорилъ на всѣхъ языцѣхъ. Рѣзнулъ было онъ съ мамзелью по аглицкому -- сдрефила, смолчала: хоша и мамзель, а сдрефила.

-- Ну, хоша ты и на всѣхъ языцѣхъ мастера, говорить, говоритъ Митрій матросику, а все таки оно выходитъ, что ты, значитъ, глупѣе всякаго звѣря.

-- Нѣтъ, не глупѣе.

-- Не моги ты евтого говорить. Не уродилси сто такой человѣкъ, штобъ былъ разумнѣе звѣря... Ну, коли ты разумнѣе, такъ сдѣлай мнѣ паутину -- тогды повѣрю табѣ.

-- Нешто я табѣ -- говоритъ матросикъ -- паукъ, што-ли?

-- То-то, што не паукъ, а человѣкъ -- ну, а паутину не сдѣлаешь... Ну, сдѣлай паутину.

-- Да отвяжись ты съ своей паутиной!

-- Ну, коли ужъ не сдѣлаешь паутины, такъ сдѣлай медъ, аль воскъ.

-- Воскъ, пожалуй, говоритъ матросикъ, я и сдѣлалъ бы, да грѣхъ: акромя пчелы никто не моги работать на Бога. Изъ человѣческаго воску не сдѣлали бы свѣчей.

-- Брешь, не сдѣлаешь, приставалъ Митрій къ матросику; значитъ, ты глупѣе паука, а про пчелу ужъ нечего и говорить.

-- Ты умнѣе, што-ли?... Ну, коли умнѣе, такъ полети какъ птица, говоритъ Митрію матросикъ.

-- И полечу, говоритъ Митрій.

-- Какъ птица?

-- Орломъ полечу.

-- Ну лети!

-- И полечу!

Тутъ, братцы вы мои, растопырилъ Митрій руки, подобралъ подъ себя духъ, да со всего размаху съ дилижана.... Кондухторъ остановилъ дилижанъ.

-- А што, полетѣлъ? спросилъ матросикъ.

-- Самъ видѣлъ, што полетѣлъ.

-- А ушибси?

-- Што ушибся -- енто иное дѣло; самъ видѣлъ, што летать умѣю, ну, а ужъ присѣдать къ землѣ какъ птица -- не смогу.

-- Зачѣмъ-же леталъ, коли какъ птица къ землѣ присѣдать не умѣешь? спросилъ кондухторъ.

-- А штобы табѣ конфузъ учинить, говоритъ Митрій: зачѣмъ лѣстницы не давалъ. Во што!

Кондухторъ оконфузилси и сдрефилъ: значитъ, резонтъ взялъ свое. Звѣсно, што резонтъ, братцы вы мои, и саму полицію побьетъ.