Надъ Одессой, послѣ продолжительныхъ знойныхъ дней, разразилась страшная, тропическая буря; отъ раскатовъ грома дрожали всѣ зданія; ослѣпительная молнія безпрерывно освѣщала взволнованное море и пѣнящуюся береговую линію его; крупными и тяжелыми каплями началъ падать дождь. Въ это самое время я выходилъ изъ морской купальни, всходя по большой каменной лѣстницѣ, ведущей къ бульвару.
-- Что за несносная погода! произнесъ я невольно, подымая воротникъ пальто.
-- Напротивъ, отвѣтилъ на это какой-то незнакомый мнѣ господинъ, поровнявшись со мной; на противъ, по моему, это стремленіе природы къ свободѣ, торжество побѣды разнузданныхъ стихій, хотя бы даже вслѣдствіе этого многое что и погибло... но это ничего не значитъ: все что въ состояніи противостоять бурѣ -- достойно ея пощады. Эхъ, когда бъ этакая буря да пронеслась бы по всему свѣту, громя, ломая и сметая все слабое, ненужное, согнившее, что за прелесть! а остатокъ, все что устояло, все что выдержало подобную бурю -- великолѣпіе!
Въ это время ярко освѣтила молнія его блѣдное, когда-то очень даже красивое лицо. Ему, повидимому, было душно; онъ началъ на ходу растегивать свое элегантное пальто, затѣмъ сюртукъ и жилетъ, не смотря на то, что постоянно вздрагивалъ отъ холода.
-- Вы простудитесь, замѣтилъ я.
-- Ежели мой организмъ не въ состояніи выдержать подобную бурю и непогоду, то пусть онъ лучше пропадетъ, отвѣтилъ мрачно оригинальный господинъ.
Когда мы достигли бульвара, буря, повидимому, начала стихать, хотя громъ все еще не переставалъ гремѣть; въ воздухѣ запахло пріятной свѣжестью. Изъ открытыхъ освѣщенныхъ оконъ, въ бель-этажѣ одного красиваго дома, съ итальянской плоской крышей, неслись звуки фортепьянъ.
-- Это по моему! проговорилъ въ экстазѣ незнакомый господинъ, приподнимаясь на цыпочки, чтобы разглядѣть чрезъ растворенную балконную дверь игравшую даму; это по моему! ай да Софья Ивановна! Буря, громъ гремитъ, а она разыгрываетъ себѣ. Аккомпаньнруетъ ли она грому, или громъ ея игрѣ -- не знаю; но но всякомъ случаѣ выходитъ торжественно., величественно, согласно... видно, Софья Ивановна поклонница эффектамъ атмосфернаго электричества. Я никогда за ней этого прежде не замѣчалъ, а былъ всегда того мнѣнія, что золотая цивилизація вытѣснила у ней весь ея романтизмъ и идиллію. вѣдь она только и повторяла фразу: "чудная, восхитительная жизнь, какъ ты отвратительна!" Ну Софья Ивановна! сейчасъ-же отправлюсь къ ней; до свиданья!
Съ этими словами, несмотря на свое атлетическое сложеніе, онъ легкой походкой пошелъ по бульвару, къ дому, откуда неслись теперь стройные аккорды, заглушаемые по временамъ послѣдними раскатами грома.
Личность эту я было потерялъ совсѣмъ изъ виду; но спустя три мѣсяца послѣ нашей первой встрѣчи, гуляя на дачѣ Ланжеронъ, я снова встрѣтилъ его, но не тѣмъ уже атлетомъ, а исхудалымъ, съ неровной походкой. Онъ узналъ меня тотчасъ-же. Мы сѣли на скамью, у обрывистаго морскаго берега. Я замѣтилъ въ его обращеніи что то странное; настроеніе его мѣнялось ежеминутно. Сидя на скамьѣ, онъ съ наслажденіемъ вдыхалъ въ себя свѣжій морской воздухъ и впалые большіе глаза его часто устремлялись на ту часть горизонта, откуда дулъ вѣтеръ.
-- Славный воздухъ, какъ-то легко дышется... а я думалъ, что процесъ дыханія надоѣлъ мнѣ уже окончательно, проговорилъ онъ устало; да вѣдь и надоѣстъ-же наконецъ дышать!
Въ глазахъ его замѣтно было какое-то умственное разстройство.
-- Мы, помнится, видѣлись съ вами въ началѣ лѣта, на бульварѣ, въ бурю? Да, да, припоминаю живо этотъ день... громъ, величественные аккорды... Софья Ивановна... Вы знали ее?
-- Видѣлъ нѣсколько разъ въ собраніи, отвѣчалъ я.
-- Да, лихорадочный жаръ, кипучій потокъ была эта женщина!
-- Вы говорите "была",развѣ...
-- Умерла... Но вы не думайте, что я былъ причиной ея смерти, напротивъ, она причина смерти моей. Софья Ивановна захватила съ собой въ могилу всѣ мои чувства, умъ, надежды, все, оставивъ мнѣ только чувство неудовлетворенной страсти... а это чувство я питаю только къ ней, къ мертвой: другія женщины не существуютъ для меня.
-- Не больны-ли вы? спросилъ я.
-- Кто? я? нѣтъ... одно только: не могу найти исхода для моей страсти... страшное, адское мученіе; хожу, ищу чего-то, безъ чего я не могу существовать; а между тѣмъ, все таки живу, хоть жизнь надоѣла, дышу -- дышать надоѣло... какъ то странно, мучительно...
Какъ будто обезсилѣвъ отъ горя, онъ опустилъ голову на грудь.
-- А знаете, какъ все это случилось? проговорилъ онъ живо, съ энергіей; это было здѣсь, на дачѣ Ланжеронъ вонъ тамъ въ тѣни акацій, добавилъ онъ, протягивая руку и указывая названную мѣстность; мы шли рядомъ; я что-то говорилъ съ увлеченіемъ. Во время разговора я подмѣтилъ взглядъ глубокаго интереса и сочувствія, съ которымъ она слушала, и тогда инстинктъ, вѣроятно подсказалъ ей, что она нашла родную душу. Это былъ чудный взглядъ! Мы помните ея глаза, черные какъ полированный каменный уголь, жгучіе, раскаленные отъ внутренняго огня, словомъ, тропическіе глаза! Каждый ея взглядъ поражалъ меня какъ электрическимъ ударомъ, возбуждалъ всѣ нервы. и вслѣдствіе этого нервнаго возбужденія у меня стучали зубы какъ въ лихорадкѣ что за роскошная женщина! И такъ я говорилъ, съ увлеченіемъ говорилъ о какой-то титанической любви о всепожирающей страсти, а она, съ пылающими щеками, слушала меня; когда я, бывало, прерывалъ рѣчь, то она упрашивала меня продолжать ее. "Говорите, продолжайте; какъ я васъ люблю такимъ!" Но вдругъ она поблѣднѣла, пошатнулась и опустилась на траву: ея черныя косы въ безпорядкѣ повисли надъ бѣлымъ какъ мраморъ лицемъ; съ нею сдѣлалось дурно. "Ничего, ничего, не безпокойтесь, пройдетъ... это отъ ходьбы, жары... я задыхаюсь..." проговорила она шепотомъ, стараясь растегнуть на груди платье; дрожащими отъ волненія руками я помогъ ей: что за роскошная, бѣлая грудь... Она долго тяжело дышала, наконецъ, открыла глаза и жгучій ея взгдадъ устремился на меня, а я смотрѣлъ на нее какъ на-вампира, который высасываетъ всю кровь изъ моихъ жилъ. Она полуприподнялась и губы ея прикоснулись къ моимъ губамъ: съ дикой страстью она обняла меня...
Вокругъ насъ царствовала мертвая тишина, лишь Черное море шумѣло свой вѣчный гимнъ.
Всходя на гору, я замѣтилъ на лицѣ ея нѣкоторое замѣшательство, которое она старалась замаскировать шутками и игривой веселостію, "Ахъ, несносный! вскрикнула невольно она, указывая красивой ручкой на плечо свое, при этомъ плутовски улыбаясь: вѣдь я ни въ какомъ случаѣ не могла укусить себя въ этомъ мѣстѣ. Взгляните, какое красное пятно!"
Я взглянулъ -- и вся кровь застыла въ моихъ жилахъ, даже какъ будто процесъ мышленія пріостановился: на ея плечѣ я увидѣлъ кровавую крысу.
-- Что это съ вами? спросила она въ испугѣ.
-- Кровавая крыса, вскрикнулъ я, указывая на ея плечо.
-- Что вы рехнулись? отвѣчала она, не замѣчая это страшное животное.
-- Если и сошелъ съума, то навѣрное отъ блаженства, а крыса все таки у васъ на плечѣ; посмотрите, какъ она уставила на меня свои страшные кровавые глаза.
Незнакомый господинъ вскочилъ со скамьи, и устремивъ на меня неподвижный взглядъ, онъ дико вскричалъ, указывая на мой лобъ: "да вотъ она у васъ... на лбу сидитъ! Сбросьте ее... Вонъ она лезетъ ко мнѣ... прогоните ее... Она грызетъ мой мозгъ! Спасите! спасите!
Прошло шесть лѣтъ. Снова пришлось мнѣ встрѣтиться съ нимъ. Завидя меня, онъ подошолъ ко мнѣ, протянулъ руку и усадилъ меня возлѣ себя, на диванѣ. Это было въ кіевскомъ вокзалѣ.
-- Какъ ваше здоровье? спросилъ я.
-- Здоровъ, совершенно здоровъ; сколько лѣтъ прошло тому назадъ, какъ мы съ вами не видались?
-- Шесть лѣтъ.
-- Шесть лѣтъ. Много можетъ перестрадать въ этотъ, повидимому, ничтожный промежутокъ времени наше человѣческое сердце, много гордыхъ надеждъ могутъ быть разбиты въ шесть лѣтъ, а сколько горькихъ испытаній! Одинъ день разочарованія уничтожитъ и разрушитъ болѣе, чѣмъ цѣлые года тихаго безмятежнаго счастья въ состояніи возсоздать разрушенное. Все пережитое мною кажется какъ во снѣ; но человѣкъ, нѣкогда глубоко погруженный въ практическую жизнь, можетъ спать двадцать лѣтъ безпробуднымъ сномъ -- и, пробудясь, мало приходится ему узнавать. Онъ тотчасъ станетъ въ уровень съ настоящимъ временемъ. Сужденія его, можетъ статься, сдѣлались еще яснѣе отъ свѣжести продолжительнаго отдохновенія и спокойствія безстрастнаго обзора. Да, я былъ боленъ, заключилъ онъ, но теперь здоровъ; я чувствую, что я не тряпка -- человѣкъ: я выдержалъ бурю. Кажется, я вамъ говорилъ когда то, что если организмъ мой не въ состояніи выдержать бурю, то пусть онъ лучше пропадетъ.