КРУШЕНІЕ ПОѢЗДА.

Два часа ночи. Въ паровозномъ депо станціи Шлавенскъ (какъ произносилъ названіе этой станціи одинъ нѣмецъ машинистъ) стояли на всѣхъ трехъ путяхъ паровозы заводовъ Струве, Зигеля, а преимущественно Шнейдера. На каждомъ изъ этихъ паровозовъ блестѣла крупная бронзовая надпись въ честь великихъ дѣятелей этой дороги, какъ-то: Шмуль Лейба, Янкель, Ицко, а также и имена ихъ родственниковъ. Большая часть изъ этихъ паровозовъ находилась (и будетъ еще долго находиться) въ большомъ ремонтѣ, другіе были холодные, а у нѣкоторыхъ изъ нихъ дымились трубы, вслѣдствіе чего, по всему паровозному сараю разстилался густой дымъ, въ которомъ, какъ въ туманѣ, обрисовывались силуэты мастеровыхъ, ночныхъ кочегаровъ, обтирщиковъ съ лампачками въ рукахъ, тускло дрожащіе огоньки которыхъ мелькали въ темномъ и мрачномъ паровозномъ сараѣ, какъ блуждающіе огоньки. По всему депо раздавалось шипѣніе паровозовъ, какъ будто они по секрету перешептывались между собою о ихъ плохомъ, или вовсе никакомъ -- ремонтѣ, о неисправленныхъ путяхъ, о ежедневныхъ столкновеніяхъ; о томъ, сколько каждый изъ нихъ передавилъ людей, словомъ, они шептали на такія темы, которыя не терпитъ всякое никогда непогрѣшимое ни на словахъ, ни на бумагѣ, ни въ отчетахъ, ни въ газетныхъ опроверженіяхъ управленіе; но шопотъ этотъ не доходитъ до него: стукъ молотковъ, говоръ, перекликанія, свистъ приходящихъ и отходящихъ паровозовъ -- все это заглушаетъ шопотъ паровозовъ, который навѣрное желѣзнодорожное управленіе назвало бы сплетней, шипѣніемъ гадовъ и недоброжелательствомъ. На среднемъ пути стоялъ паровозъ, терпѣливо выжидая машиниста или его помощника; паръ сильно рвалъ колпакъ: манометръ показывалъ почти 12-ть атмосферъ, слѣдовательно, около трехъ атмосферъ свыше установленныхъ по инструкціи; но, по обыкновенію, ни одинъ изъ находящихся въ депо не подошолъ къ нему, чтобы заглянуть въ топку и спустить паръ; "а мнѣ, что за дѣло! не мой паровозъ: пусть его хоть на тысячу клочковъ разорветъ!" думалъ каждый, хладнокровно, по привычкѣ, подвергая опасности жизнь свою и тѣхъ людей, которые въ то время имѣли несчастіе быть въ депо.

-- Сторожъ! раздался голосъ помощника начальника депо; сходи за машинистомъ Николаевымъ: ему ѣхать съ 22-мъ нумеромъ.

-- Сейчасъ! отвѣчалъ лѣниво сторожъ появляясь и исчезая какъ привидѣніе въ синеватомъ дыму. А чтобъ васъ всѣхъ! добавилъ онъ сердито, направляясь къ хуторку, гдѣ жилъ машинистъ Николаевъ.

Обыкновенно, когда по всему хутору подымается страшный лай собакъ, то каждому уже извѣстно, что на хуторѣ появился сторожъ изъ депо, личность ненавистная какъ машинистамъ, такъ и собакамъ: первые ненавидятъ его потому, что онъ тревожитъ ихъ по ночамъ, подымая ихъ изъ теплой постели, а послѣднія по неизвѣстнымъ причинамъ, а можетъ быть, вслѣдствіе того, что они съ виду черные, лицо въ копоти, а также постоянно ходятъ съ дубинкой, предназначенной для нихъ, ну, а подобный ощутительный намекъ обижаетъ, въ особенности въ нашъ вѣкъ -- не только однѣхъ собакъ.

Сторожъ подошолъ къ избѣ, гдѣ жилъ Николаевъ -- и началъ сильно стучать въ окошко, повторяя нѣсколько разъ съ ряду: "Господинъ Николаевъ, вамъ ѣхать съ поѣздомъ, пожалуйте...."

Но отвѣта не послѣдовало: Николаевъ спалъ, какъ и всѣ вообще машинисты, послѣ поѣздокъ -- мертвецкимъ сномъ. Тогда сторожъ вошолъ въ избу, и, отыскавъ въ темнотѣ кровать Николаева, принялся будить его по своему.

-- Отвяжись, дьяволъ!... Оставь! опять пришолъ за душой моей? закричалъ сердито машинистъ, глядя сонными глазами на сторожа, который дѣйствительно походилъ на чорта, до того было его лицо испачкано въ копоти.

-- Пожалуйте-съ! Помощникъ вашъ уже давно выѣхалъ съ паровозомъ изъ депо на первый путь, а теперь набираетъ въ тендеръ воду у водокачки

-- Убирайся!... иди -- вскричалъ Николаевъ, соскочивъ съ постели и схватясь за вилку, лежавшую случайно на столѣ, у кровати, принимая грозную позу; уходи -- убью!... Только что возвратился съ поѣздомъ, усталъ, измучился какъ каторжникъ, не успѣлъ прилечь, а тутъ ужь снова "поѣзжай!"... Не поѣду я на неисправленномъ паровозѣ.... Записалъ въ ремонтную книгу: "большой ремонтъ", ну и баста! Не могу ѣхать, не поѣду! мой паровозъ не исправенъ.

-- Можете, или не можете ѣхать -- про то ужь начальство знаетъ, отвѣчалъ флегматически сторожъ; а вы ужь того-съ... пожалуйте, да поскорѣе собирайтесь въ путь.

-- Хорошо, ступай!

-- Ну, ужь нѣтъ, извините: безъ васъ я не пойду, а то вы снова укладетесь спать.

-- Ну ладно, ладно, старый чортъ!

И Николаевъ на скоро одѣлся. Захвативъ съ собою сакъ-вояжъ, въ которомъ хранилась провизія, приготовленная хозяйкой его уже заранѣе на два дня, а также рапортную и требовательную на смазку и топливо книжки -- отправился въ депо, въ сопровожденіи докучливаго и неотвязчиваго сторожа.

Когда Николаевъ пришелъ въ депо, то оказалось, что паровозъ его стоялъ не у водокачки, какъ это утверждалъ сторожъ, съ намѣреніемъ побудить машиниста собраться скорѣе въ путь, а въ депо у среднихъ воротъ, гдѣ онъ встрѣтилъ монтера депо,

-- Г-нъ монтеръ, обратился Николаевъ къ высокому мужчинѣ, такъ какъ вы не исправили мой паровозъ, то потрудитесь объявить начальнику депо, что я не поѣду на неремонтированномъ паровозѣ.

-- Скажите сами, отвѣчалъ равнодушно монтеръ; но вы все же таки должны ѣхать, потому, какъ видите, всѣ почти паровозы въ большомъ ремонтѣ, притомъ не хватаетъ мастеровыхъ.

-- Но я же не могу рисковать паровозомъ, поѣздомъ, наконецъ людьми!

-- Э, пустяки, батюшка! поѣзжайте: не въ первый же разъ ѣхать вамъ на неисправленномъ паровозѣ, вы опытный машинистъ.

-- Положимъ, по необходимости, я и поѣду; вы знаете очень хорошо, что опасность не устрашитъ меня, и что отчаяннѣе машиниста, какъ я -- вы не отыщите на нашей дорогѣ. Было время, когда я смотрѣлъ еще на пассажировъ, какъ на людей, а теперь мнѣ все равно: везу ли я людей или дрова; но, согласитесь, я не желалъ бы изъ-за не нужной удали рѣшиться ѣхать на такомъ паровозѣ. Вѣдь до чего довели эту дорогу! скоро у насъ не будетъ ни однаго паровоза, а пассажировъ станемъ перевозить по парно на дрезинахъ; ну, а о состояніи нашихъ путей и говорить нечего!

-- А все неумѣстная экономія до этого довела.

-- Какъ, экономія?

-- Развѣ вамъ неизвѣстно юмористическое условіе, заключенное нашимъ начальникомъ тракціи, подвижнаго состава и тяги съ управленіемъ нашей желѣзной дороги?

-- Гдѣ мнѣ знать! Я машинистъ, постоянно занятъ, слѣдовательно, не слѣжу за управленіемъ и дѣлами нашей дороги; да и трудно слѣдить: концы ихъ -- одинъ въ Черномъ, а другой въ Балтійскомъ моряхъ.

-- А потому не вините насъ, чернорабочихъ, если вашъ паровозъ въ неисправности. Въ оправданіе наше, я въ нѣсколькихъ словахъ передамъ вамъ эпопею нашей костоломовской желѣзной дороги, да и то отрывокъ только, относящійся къ этому условію. Вы не встрѣтите въ моей эпопеѣ классическихъ красотъ, но за то -- правду. И такъ, слушайте: нашъ начальникъ тракціи Гайковскій, плохая копія Юпитера, суздальской работы,-- испрашивая себѣ нынѣ занимаемую имъ должность, обязался управленію костоломовской желѣзной дороги дѣлать ежегодно по полумилліону экономіи. Повторилась басня: "ворона и лисица". Управленіе гаркнуло во все свое костоломовское горло: удаливъ отъ должности дѣльнаго начальника тракціи, оно заключило въ свои объятія плохой оттискъ Юпитера. Признаться, картонный этотъ Юпитеръ выполнилъ свое обѣщаніе, какъ нельзя лучше: вотъ ужь нѣсколько лѣтъ сряду положительно ничего не ремонтируется, паровозы испускаютъ послѣдній свой духъ, нужный матеріалъ для ремонтировки не отпускаютъ, штатъ служащихъ сократили, дѣльныхъ мастеровыхъ уволили, а взамѣнъ ихъ, обзавелись дѣтьми; но, согласитесь, что дѣти -- не болѣе какъ дѣти: любятъ пошалить, поспать, увильнуть отъ работы; ну за то дешево, экономія. Наши желѣзнодорожныя управленія сдѣлались удивительно чадолюбивы, въ особенности, наше костоломовское -- просто мать родная! дѣтей любитъ до страсти и замѣщаетъ ими самыя важныя мѣста. Здѣсь двойная выгода: во-первыхъ, дешевый трудъ, а во-вторыхъ, легче ими управлять, въ особенности по методѣ незабвеннаго педагога Песталоци: за уши, на колѣни, розги. Притомъ, дѣтей можно штрафовать, почти мѣсячнымъ окладомъ жалованья, а что главнѣе всего -- запугать, чтобы молчали, ну, а гдѣ молчатъ, тамъ, говоритъ Шевченко -- благоденствуютъ.

-- Да вотъ, недавно еще, я чуть было не наскочилъ на курьерскій поѣздъ No 1, по милости ребенка-телеграфиста изъ нашего дѣтскаго пріюта, именуемаго желѣзнодорожнымъ телеграфомъ. Вѣдь умудрился же онъ дать мнѣ съ просонья путь, чуть-чуть не въ вѣчность! И вотъ, этакимъ дѣтямъ довѣряютъ жизнь человѣческую изъ экономіи. Правда, что Гайковскій сдаетъ свою должность Браусману?

-- Правда; такъ какъ онъ довелъ экономіей своей дорогу до того, что мы остались безъ паровозовъ, безъ матеріала, безъ мастеровыхъ.

-- За то по полумилліону въ годъ дѣлалъ экономію управленію, да и себя не забывалъ.

-- А что, спросилъ Николаевъ, если и Браусманъ вздумаетъ то же самое сдѣлать, что и Гайковскій: дѣлать экономію тамъ, гдѣ ужъ нѣтъ возможности дѣлать ее, что тогда?

-- Что тогда?... тогда настанетъ большой маскарадъ: начнутъ маскировать всѣ дѣла и пойдетъ позолотка грязи, распространится дымъ ѳиміама и раздастся печатный гласъ: "состояніе дорогъ и дѣла Костоломовской желѣзной дороги находятся въ самомъ блестящемъ положеніи!"... Впрочемъ, мы заговорились. Ну что ѣдете?

-- Эхъ, была -- не была, рискну! А не то опять оштрафуютъ 2б-ю рублями въ пользу.... хоть убей, не знаю въ чью пользу?

-- А экономію забываете?

-- Ну, ужъ эта мнѣ экономія!... Вотъ, пожалѣлъ денегъ на починку сапогъ, а они окончательно изорвались: была сперва чуть замѣтная дырочка, а теперь, посмотрите, какая дыра!

-- Значитъ, вы тоже самое сдѣлали, что и Костоломовское управленіе, отвѣчалъ монтеръ; а потому извольте теперь отправляться на не исправленномъ паровозѣ.

-- И такъ, до свиданья!

-- Счастливаго пути! проговорилъ монтеръ, съ ироніей поглядывая на паровозъ.

Николаевъ взлѣзъ на паровозъ. Разбудивъ спящаго на тендерѣ помощника своего, онъ далъ свистокъ, передвинулъ рычагъ и взялся за регуляторъ: паровозъ тихо выѣхалъ изъ депо къ поѣзду No 22 му.

Выѣхавъ со станціи съ поѣздомъ, и миновавъ красную и зеленую диски, онъ прибавилъ ходъ, а самъ присѣвъ на тендерный ящикъ, противъ рычага, началъ всматриваться то на мелькавшіе мимо его предметы, то на своего помощника, который постоянно отворялъ дверцы топки, бросая въ нее одну лопату уголья за другой. Ночь была тихая, звѣздная; изъ за тучъ показалась тонкимъ серпомъ луна.

-- Послушайте, Штальманъ, обратился Николаевъ къ своему помощнику; вѣрите ли вы въ предчуствіе? Мнѣ такъ и кажется, что съ нами должно произойти сегодня несчастіе.

-- Нѣтъ, не вѣрю: но вотъ во что я вѣрю: за этотъ мѣсяцъ намъ сильно прійдется поплатиться за пережогъ угля. Что за ненасытное управленіе! да еще съ какимъ хорошимъ апетитомъ: за пережогъ угля и дровъ -- штрафъ, за случайныя опозданія -- штрафъ, за задержку поѣзда, происходящаго не по нашей, а по ихъ винѣ, вслѣдствіе неисправленія паровозовъ и пути -- штрафъ, за каждую стоянку на пути, вслѣдствіе тѣхъ же самыхъ причинъ, да и плохаго дешеваго топлива -- штрафъ по 25-ти рублей, словомъ, не исчислимы какъ звѣзды на небѣ всѣ эти штрафы, которые приносятъ громадную пользу управленію, но, между тѣмъ, ровно ни къ чему не ведутъ. Вѣдь получилъ-же недавно нашъ начальникъ дистанціи 8000 рублей на ремонтъ пути изъ штрафныхъ денегъ. Подобныя дѣйствія, пожалуй, изъ вѣжливости можно назвать систематическимъ грабежомъ.

-- Вы не такъ выражаетесь; управленіе называетъ это экономіей; намъ же внушается, что подобные штрафы необходимы, какъ исправительныя мѣры...

-- А можетъ быть и это также исправительная мѣра, продолжалъ горячиться Штальманъ, что на насъ наложили контрибуцію по 120 рублей въ годъ съ каждаго за квартиру, которой мы пользовались прежде по всей справедливости безплатно, живя на станціи, среди глухихъ степей или лѣсовъ?

-- Да что и говорить! Великое дѣло экономія, которую вы, Штальманъ, не соблюдаете: вы тратите слишкомъ много угля; съ насъ-же тогда сдерутъ.

-- Но когда паровозъ не держитъ пару? вѣдь мы опоздаемъ.

-- И вы также правы, отвѣчалъ смѣясь Николаевъ; опоздаемъ, тогда вся наша экономія пойдетъ на штрафъ за опозданіе, пріѣдемъ-же во время -- штрафъ за пережогъ угля. Нѣтъ, Штальманъ, намъ отрѣзаны всѣ дороги дѣлать экономію; право это предоставило мудрое управленіе исключительно только себѣ. Мудрецы, великіе ей-ей мудрецы въ управленіи нашей костоломовской желѣзной дороги! {Аргументы, приведенные нами въ разговорѣ машинистовъ противъ дѣятелей желѣзныхъ дорогъ, мы не лишнимъ считаемъ передать читателямъ, такъ какъ они характеризуютъ общее настроеніе машинистовъ, да и прочихъ служащихъ на желѣзныхъ дорогахъ. Вслѣдствіе этой борьбы и протеста, у нихъ кажется и выработалась въ характерѣ какая-то нервность и раздражительность.}

Мимо поѣзда промелькнула зеленая диска; Николаевъ схватился за свистокъ: раздался протяжный свистъ.

-- Ну, слава Богу -- и станція! Какъ бы насъ не задержали, а скорѣе дали бы путь, сказалъ Николаевъ.

-- По мнѣ, хоть и сейчасъ же дальше, а вамъ такъ нѣтъ. Вообще я замѣтилъ, что мы летимъ на эту станцію какъ бѣшеные, ну а выѣзжать оттуда -- такъ ужь гутморгенъ! насъ непремѣнно что нибудь да задержитъ тамъ.

-- Но не сегодня.

-- Вѣроятно, продолжалъ Штальманъ, по той причинѣ, что начинается только разсвѣтъ? Успокойтесь: Анна Ивановна встаетъ почти всегда въ это время; свистокъ же нашего паровоза Струве она превосходно отличаетъ отъ свистковъ Зигля или Шнейдеровскихъ паровозовъ. Да ужь ради однихъ ея глазъ стоитъ простоять лишній часъ на станціи, продолжалъ, подтрунивая, Штальманъ; огонь ея глазъ горитъ ярче нашей топки, непозволительно ярко. Замѣтитъ, не дай Богъ, управленіе: тогда Аннѣ Ивановнѣ не избѣгнуть штрафа за пережогъ!

Показалась красная диска, а возлѣ ней неотлучный стрѣлочникъ, старый отставной солдатъ севастопольскихъ временъ. Завидя паровозъ, онъ протрубилъ въ рожокъ; взглянувъ на паровозъ, стрѣлочникъ узналъ машиниста Николаева и, снимая шапку, весело и туповато ухмыльнулся.

-- А, здравствуй старый артистъ -- горнистъ! Ужь больно то простудился твой корнетъ-а-пистонъ: хрипитъ! крикнулъ съ паровоза Николаевъ.

Стрѣлочникъ ухмыльнулся еще глупѣе...

-- Тпррр, тормазъ, стой -- станція! Послушайте, Штальманъ, пока вы будете набирать воду, я на минуту сбѣгаю къ машинисту на водокачку, къ Ивану Ивановичу.

-- Вѣрнѣе, къ Аннѣ Ивановнѣ, добавилъ Штальманъ, спуская паръ.

Николаевъ скорыми шагами направился къ водокачкѣ, гдѣ жилъ Иванъ Ивановичъ Бартманъ съ своей дочерью Анной, исправляя должность машиниста на водокачкѣ. Должность эта дается обыкновенно старымъ машинистамъ -- инвалидамъ, которымъ уже не по силѣ ѣздить на паровозѣ.

Николаевъ встрѣтилъ Бартмана у дверей водокачки. Иванъ Ивановичъ, съ коротенькой трубочкой въ зубахъ, сидѣлъ на деревянномъ ящикѣ и кормилъ куръ, Профессія Ивана Ивановича успѣла наложить на него свою печать: при первомъ же взглядѣ на Бартмана всякій тотчасъ можетъ узнать, что онъ машинистъ, и притомъ машинистъ, закаленный въ трудахъ и опасностяхъ, добрякъ, весельчакъ, какъ вообще всѣ машинисты, но вмѣстѣ съ тѣмъ въ его фигурѣ было что-то внушительное, говорящее "не подходи, а ходи лучше вокругъ, да около." Подобные люди представляютъ изъ себя молотъ, но ни въ какомъ случаѣ наковальню.

-- Ахъ, Herr Николайфъ, мой почтеніе! вскричалъ радостно Бартманъ, завидя молодаго машиниста; опять пріѣхалъ, чтобъ задавить своимъ паровозомъ моихъ куръ!

-- Отчего пускаешь ихъ на рельсы? Впрочемъ, послѣ того, какъ я задавилъ твоего пѣтуха, теперь, завидя твою собственность, я даю свистки.

-- Такъ ты живъ?

-- Какъ видишь.

-- А машинистъ Дудлихъ сказалъ мнѣ, что твой паровозъ соскочилъ съ рельсовъ и лежитъ вверхъ ногами возлѣ станціи Шарцизскъ.

-- Да ужь Дудлихъ наговоритъ! Я дѣйствительно соскочилъ съ рельсовъ, но только съ тремя вагонами, оставаясь на шпалахъ.

-- Значитъ паровозъ твой хотѣлъ только немножко свернуть всторону, чтобы попастись на зеленой травкѣ. Ну а теперь пойдемъ нить кофе: моя Аннушка кажется уже приготовила. Дудлихъ ее очень напугалъ: онъ сказалъ, что отъ твоего кадавра нашли только правую ногу съ полуштофомъ въ карманѣ.

Взявъ подруку Николаева, онъ вошелъ съ нимъ въ комнату, гдѣ они встрѣтили Анну Ивановну, съ кофейникомъ въ рукахъ.

-- Вотъ, Аннушка, и Николайфъ, живой, какъ есть, а не кадавръ.

Анна Ивановна, завидя Николаева, не могла произнести ни одного слова отъ смущенія и неожиданности встрѣчи, хотя она уже заранѣе была увѣдомлена знакомымъ ей свисткомъ о прибытіи его на станцію. Вся вспыхнувъ, она протянула руку Николаеву, у котораго при видѣ ея забилось сильнѣе сердце. Пожимая ея руку, онъ невольно любовался ея стройностію и красивымъ личикомъ, вокругъ котораго живописно вились густые черные волосы

-- Ну, Анна, давай кофе; нѣтъ, постой, сперва я принесу для Николайфъ рижскій бальзамъ, который привезъ машинистъ Ризингъ для себя изъ Риги; бѣдняжка -- умеръ и не успѣлъ допить свой бальзамъ.

Съ этими словами Иванъ Ивановичъ приподнялся крехтя съ креселъ и отправился въ другую комнату за бальзамомъ.

Какъ только старикъ удалился, Анна Ивановна быстро подошла къ Николаеву.

-- Послушай, Коля, ради Бога, будь остороженъ... Я наскоро должна предупредить тебя; слушай: ты знаешъ, что нашъ помощникъ начальника станціи, телеграфистъ Агѣевъ...

-- Который надоѣдаетъ тебѣ своимъ ухаживаніемъ и оттеловской ревностію?

-- Да... И такъ, на дняхъ онъ встрѣтился у буга, въ вокзалѣ, съ дорожнымъ мастеромъ Ивановымъ, гдѣ они вмѣстѣ и кутнули. По поводу распространившагося ложнаго слуха, что ты убитъ, разговоръ коснулся и тебя: "если онъ живъ, проговорилъ Агѣевъ въ пьяномъ видѣ, то не на долго: ему скоро дадутъ путевую въ вѣчность, вотъ увидите!"

-- Пустяки! отвѣчалъ Николаевъ.

-- Ради Бога, будь остороженъ: этотъ человѣкъ, изъ ревности, гововъ рѣшиться на все... Я въ страшной тревогѣ!

-- А вотъ и бяльзамъ! выпьемъ, Николайфъ, этакъ знаешь по машинистски на тощахъ, передъ кофеемъ -- будетъ карашо.

Въ то самое время, какъ Николаевъ пилъ у Бартмана кофе, Агѣевъ мрачно ходилъ взадъ и впередъ по платформѣ, бросая по временамъ очень не дружелюбные взгляды на водокачку: онъ зналъ, что Николаевъ находится у Бартмана. Наконецъ, у него, повидимому, блеснула какая-то мысль, вслѣдствіе которой лицо его мгновенно просіяло и глаза сверкнули какимъ-то страннымъ блескомъ. Подозрительно оглядыва съ, онъ быстро направился въ телеграфное отдѣленіе.

-- Ну такъ и есть, такъ я и предполагалъ, проговорилъ Агѣевъ, входя въ аппаратную желѣзнодорожнаго телеграфа и глядя на дежурнаго телеграфиста, мальчика лѣтъ 18 ты, спавшаго крѣпкимъ сномъ. Передъ нимъ, на аппаратномъ столѣ, лежала повѣстка отправленія поѣзда No 22, повидомому, только что написанная имъ.-- Ну, спи же, голубчикъ, а я между тѣмъ погуляю на твой счетъ, добавилъ Агѣевъ, подходя къ одному изъ аппаратовъ. Онъ взялся за ключъ аппарата -- и началъ вызывать сосѣднюю станцію; тотчасъ же послѣдовалъ отвѣтъ.

-- Уничтожьте депешу N"**: поѣздъ No 22, по причинѣ неисправности паровоза, задержанъ на часъ на станціи, передалъ Агѣевъ.

-- Вы дежурный? спросила станція.

-- Дежурный.

-- Свободенъ путь для экстреннаго поѣзда?

-- Свободенъ, отвѣчалъ Агѣевъ; во время передачи слова: "свободенъ" -- рука его невольно задрожала.

Агѣевъ совершилъ преступленіе: черезъ минуту, двѣ -- машинистъ Никоіаевъ получитъ отъ спящаго теперь дежурнаго телеграфиста приготовленную уже путевую на встрѣчу вышедшему экстренному поѣзду. Само собою разумѣется, что всю вину крушенія поѣздовъ припишутъ мальчику телеграфисту, такъ какъ никто не въ состояніи доказать, что все это -- дѣло чужихъ рукъ, совершенное во время привычной спячки дежурнаго.

-- И такъ, баюшки-баю, мой миленькій мальчикъ, проговорилъ Агѣевъ, взглянувъ еще разъ на спящаго телеграфиста, и выходя тихо, на цыпочкахъ, изъ аппаратной. Прійдя на платформу, онъ приказалъ, въ какомъ-то лихорадочномъ волненіи -- дать первый звонокъ къ отправленію поѣзда No 22, а вслѣдъ за тѣмъ, движеніемъ руки, подалъ сигналъ ко второму и третьему звонку.

Все это было совершено имъ какъ во снѣ, какъ во снѣ увидѣлъ онъ выходящаго изъ водокачки Николаева, поспѣшно направлявшагося къ паровозу, потомъ услышалъ раздавшійся протяжный свистъ паровоза -- и поѣздъ No 22 исчезъ изъ глазъ за небольшимъ лѣсомъ. Минутъ десять спустя, Николаевъ съ ужасомъ увидѣлъ летѣвшій на встрѣчу ему экстренный поѣздъ. Онъ бросился къ рычагу, перекинулъ его; съ обоихъ паровозовъ раздались тревожные свистки; но было уже поздно: раздался глухой стукъ, за нимъ сильный трескъ: оба паровоза, какъ разъяренные львы, приподнявшись другъ противъ друга на дыбы -- грозно стояли среди разбитыхъ въ щепки вагоновъ.

Когда Агѣевъ, послѣ первой телеграммы, въ которой требовалась отправка на мѣсто крушенія резервнаго паровоза, получилъ вторую, уже болѣе подробную,-- онъ чуть не заскрежеталъ зубами.

-- И такъ, все напрасно: Николаевъ живъ! Этихъ машинистовъ циклоповъ ничего не проберетъ: это желѣзные люди.