Так же поднялось солнце над Бородинским полем, и так же, как много лет тому назад, поле искрилось росинками тающей осенней изморози. С Шевардинского кургана открывался к западу чудесный вид на Смоленскую дорогу, на линию лесов, синевшую по всему горизонту, а далеко-далеко на западе белели стены старинного Колоцкого монастыря.
И так же, как в тот грозный 1812 год, оттуда, с запада, доносился отдалённый гул артиллерийской стрельбы.
У высоты, близ села Бородино, остановился командир 32-й стрелковой дивизии полковник Полосухин.
Он поднялся на холм, увенчанный памятником Кутузову с орлом, широко распростёршим крылья, и поглядел вокруг. По всему полю, насколько охватывал глаз, на безмолвных холмах застыли, как одинокие часовые, памятники полкам и дивизиям, сражавшимся в Бородинской битве.
Полосухин по карте наметил план рекогносцировки. Штабные командиры ещё не прибыли из Можайска, и времени оставалось много. Полковник решил осмотреть поле Бородинского сражения.
Он пошёл дорогой, по которой 129 лет тому назад, в такой же осенний погожий день, медленно катилась карета Кутузова, производившего рекогносцировку. Несколько десятилетий спустя здесь же, осматривая поле битвы, проезжал на открытых дрожках автор "Войны и мира".
Берёзовой аллеей Полосухин прошёл к маленькому белому домику Бородинского музея, одиноко стоявшему cреди поля. Его встретила сторожиха, подала ему книгу посетителей, в которой полковник написал, что он — командир дивизии, прибыл с востока, а в графе "Цель посещения Бородинского поля" ответил: "Приехал Бородинское поле защищать". Полосухин оказался последним посетителем музея, который потом варварски сожгли фашисты.
На стене музея висела такая же карта местности, как и та, что была у него в руках, и стрела, показывающая движение Наполеона от Смоленска к Москве, совпадала со стрелой направленного Гитлером удара на Москву от Смоленска через Гжатск — Бородино — Можайск.
Полосухин остановился у бронзового изваяния Кутузова, точно хотел понять, что пережил, о чём думал гениальный полководец в те тяжкие дни. Статуя прекрасно передавала характерные черты старого генерала: спокойствие и невозмутимую уверенность. Подпись на постаменте повторяла суровые слова Кутузова: "Стойте, как часовые… Позади Москва".
В следующей комнате Полосухин увидел портреты командиров кутузовских дивизий — Лихачёва, Неверовского, Коновницына… Полосухин знал, что Лихачёв защищал высоту с батареей Раевского, и враги назвали эту батарею редутом смерти или могилой французской кавалерии. А когда ценой страшных потерь французы ворвались на батарею, старый генерал Лихачёв расстегнул на груди мундир и пошёл на врага. Одновременно на флешах Багратиона вёл бой Неверовский. Туда направил Наполеон свой главный удар, бросив в бой три пехотных и три кавалерийских корпуса и сосредоточив огонь четырёхсот орудий, чтобы проломить левый фланг русской армии, обойти её главные силы и уничтожить. На флешах погибла гренадерская дивизия Воронцова. Её сменила третья пехотная дивизия Коновницына. Семь атак Наполеона, одну за другой, отразил Багратион, бросая в контратаку дивизию Неверовского и лично водя в бой свою кавалерию…
И только когда Багратион пал смертельно раненный и были сданы флеши и батарея Раевского, — наступил кризис сражения. Полковник Вольцоген — немец на русской службе — в панике доложил Кутузову, что всё погибло и надо отходить. Но полководец прогнал немца и приказал войскам готовиться к контратаке; он подавил волю Наполеона и заставил его очистить Бородинское поле.
Мягкий свет солнца освещал картины Верещагина, изображающие эти бои; солнечные блики оживляли краски, ожили люди на картинах… За окнами музея лежала та же местность. Полосухин переносился в далёкое прошлое и ясно видел, что стойкость солдат в обороне, их порыв в контратаке, грозная сила русской артиллерии, умение и храбрость командиров решили тогда тяжкий бородинский спор.
Тут же рядом на картинах полыхало зарево над Кремлём, на Красной площади расстреливали русских людей, и это напоминало о том, что делает враг, если впустить его в дом. Русские люди жгли свои жилища вместе с ворвавшимся в них врагом. И крестьянин-партизан Герасим Курин, и старостиха Василиса показались Полосухину, сыну крестьянина, родными и близкими. Эти люди вместе с армией разгромили врага в 1812 году. Покидая музей, командир дивизии заметил выгравированные строки: "Да, были люди в наше время… Богатыри…" История входила в жизнь Полосухина в сегодняшний октябрьский день 1941 года.
* * *
Полосухин объезжал Бородинское поле, и ему стало особенно ясно, что даёт ценного опыт Бородинского боя. И здесь, на Бородинском поле, он наглядно увидел тактику разных эпох, особенности современного военного искусства.
Бородинское сражение 1812 года протекало на фронте всего лишь в 4 километра. В 1941 году в битве за Москву фронт от Калинина до Орла достиг 400 километров, и одновременно развернулись сражения на гигантском фронте от Мурманска до Чёрного моря. Наполеон привёл к генеральному сражению за Москву 135 тысяч солдат, а германское командование бросило против Советского Союза трёхмиллионную армию, нацелив главные силы на Москву.
Грандиозны стали и масштабы борьбы, и одновременно роль бойца, значение мелких подразделений и всей дивизии не только не уменьшились, но возросли.
Первое, что привлекло внимание полковника Полосухина, были дороги, прорезавшие Бородинское поле. Они, точно кровеносные сосуды к сердцу, тянулись к Москве, вливались в русло Арбата, вели к воротам Кремля. Чтобы перехватить дороги, выгодно было занять позицию для обороны на Бородинском поле. В 1812 году в этом и заключалось его значение.
Опыт нынешней войны уже научил, что враг наступает по магистралям. Было ясно, что, встретив оборону у Бородина на магистрали Минск — Москва и ГжатскМосква, немцы будут прорываться по Бородинскому полю, чтоб снова выйти на дороги. Значение дорог не только сохранилось, но усилилось, обрело новое качество, а бои за них — особую остроту. Танки и моторизованные части в случае прорыва у Бородина могли бы быстро привести противника к Москве. До Москвы осталось лишь 120 километров. Поэтому как ни велик был масштаб войны, но обстановка и условия требовали от каждого солдата и подразделения небывалого героизма и самоотвержения.
В 1812 году 4-километровый фронт у Бородина обороняли 120 тысяч солдат Кутузова. Ныне 12 тысяч солдат 32-й стрелковой дивизии заняли оборону на широком фронте, достигшем 40 километров. Автоматика, новые возможности артиллерии, танки, авиация, автомобили, железные дороги заставили разредить фронт, занять громадные пространства и неизмеримо умножили силы войск. И то, что боевые порядки на Бородинском поле стали во сто крат реже, умножило ответственность каждого бойца и мелкого подразделения.
Полосухин проходил полями, поднимался на высоты, осматривал овраги, прикидывал расстояния до деревень, до лесов — оценивал местность. Часть схемы расположения 32-й дивизии легла на ту же карту, на которой некогда генерал-квартирмейстер Кутузова начертил схему расположения русской армии. Конечно, схемы эти немыслимо было сравнивать, настолько они различны, но тактические особенности местности были по-новому использованы и сейчас. За высотой, где находилась батарея Раевского, Полосухин решил поставить свой артиллерийский дивизион для стрельбы с закрытых позиций. Но на самой высоте были подготовлены огневые позиции для стрельбы прямой наводкой. На местах, где стояли лицом к лицу с врагом русские пушкари, становились лицом к лицу с врагом советские артиллеристы. В лощинах, в кустарниках и в Утицком лесу, где некогда были разбросаны егеря, расположились пехотные подразделения 32-й дивизии.
Советским артиллеристам и пехотинцам предстоял не только огневой бой на дальних расстояниях, но и ближний бой, бой в упор — артиллерийская дуэль лицом к лицу и штыковой удар грудь с грудью. И здесь, на этом древнем поле бородинской славы, переходили к нашему красноармейцу стойкость русских солдат в обороне, их активность в контратаках, взаимовыручка и личный героический пример — всё, чем был славен в бою солдат России. Но красноармейцу было ещё более тяжко, чем русскому солдату прежних войн. В эпоху Наполеона и Кутузова были однодневные сражения (главные схватки у Бородина продолжались десять часов), а ныне операции, в которых так усилилась боевая техника, тянулись месяцами, и всё это время человек не покидал зоны огня и смерти. Так, в новых условиях, при новой технике в октябре 1941 года должны были сказать решающее слово защитники Москвы.
У гранитных памятников Бородина политработники, большевики рассказывали бойцам 32-й стрелковой дивизии о бессмертном наследии прошлого, и 1812 год входил в сегодняшний день героизмом русских солдат, их боевыми традициями, их любовью к родине. Политработники, большевики говорили защитникам Москвы о нашей Великой Отечественной войне, в которой дело идёт не только о независимости нашей родины, но о самом существовании Советского государства, о жизни и смерти нашего народа. Каждый сознавал себя защитником своей родины, своей советской власти, своего народа. И это налагало на бойцов ответственность, ещё небывалую в истории России. Воспоминания о героях Бородина, мысли о сегодняшнем дне слились в сознании защитников Москвы воедино, сделали их волю к борьбе непобедимой.
У переднего края обороны Полосухин, закончив рекогносцировку, ждал подхода головных батальонов своей дивизии. На его глазах рабочие, студентки, домохозяйки Москвы заканчивали работы на строительстве укреплений. Через Бородинское поле протянулись окопы, надолбы, перед ним был противотанковый ров. Полосухин знал, что лучшие люди Москвы встали на её защиту. Уже подходили организованные МК ВКП(б) коммунистические батальоны Москвы, прибыла и заняла позицию южнее Бородинского поля школа политработников. Знал он также, что к Москве с Урала, Дальнего Востока по приказу товарища Сталина идут новые и новые резервы.
И Полосухин со всей силой ощутил, что иная, чем в 1812 году, Москва стояла за его плечами. Это была не Москва Растопчина, который обманул Кутузова, не дав ему обещанных подкреплений, и прислал шанцевый инструмент для рытья укреплений назавтра после Бородинской битвы. За плечами Полосухина была пролетарская Москва, снабжавшая его дивизию боеприпасами, готовившая для неё укрепления, поддерживавшая своих защитников всей своей огромной мощью. Это была Москва, где спокойно, мудро и властно управляло Верховное Главнокомандование, собиравшее резервы для отпора врагу. Задачей 32-й стрелковой дивизии было удержать противника, обеспечить подход и развёртывание наших сил у Можайска. Враг был уже близко. Враг бросил в бой массу войск в районе Вязьмы и развивает успех. Гитлер прокричал на весь мир о том, что он сделал всё возможное для подготовки удара, что удар этот сокрушит Красную Армию и в ближайшее время Москва; будет в руках немцев.
Полковник мысленно отбрасывал всё, что являлось измышлением фашистской пропаганды, но и его расчёт показывал, что операция, начатая немцами 2 октября, сейчас достигла своего развития, когда сил у противника ещё много и удар его опасен.
Дождавшись подхода головных батальонов, Полосухин уехал на командный пункт.
* * *
К вечеру на автомагистрали Минск — Москва, двигаясь по два в ряд, появились немецкие танки с открытыми люками. Они двигались без охранения. Это было необычно, и расчёты наших противотанковых орудий заколебались. В это мгновение к панораме одного орудия уже припал сам командир батареи, у другого стал политрук батареи. Выстрелы рванули тишину; один головной танк замер, другой задымил, продвинулся немного вперёд и, объятый пламенем, остановился. Шедшие сзади танки стали его обходить, но противотанковые орудия били в упор. Танкистам негде было развернуться, так как магистраль здесь пролегала в глубокой выемке, и скоро в этом дефиле оказался железный барьер из шести подбитых танков и двух штабных автомашин.
Магистраль была заперта. К немецким танкам подошла мотопехота и, встретив организованное сопротивление, завязала упорный, но малоуспешный бой. Тогда фашисты перенесли удар севернее, вышли на фланг батальона у магистрали. Батальон погибал, но не отходил. Здесь сражались комиссар полка Михайлов, начальник штаба полка Плаксин, секретарь партбюро Евсеев. Немецкие автоматчики просочились к окопам, ударом по каске оглушили политрука Ильященко и потащили в плен. Он пришёл в себя, крикнул:
— Товарищи, не выдавайте!
Но бойцов, бросившихся ему на помощь, вражеские автоматчики прижали огнём к земле. Боясь поразить политрука, бойцы не стреляли. Тогда политрук скомандовал:
— Командир взвода, огонь!
После длинной-длинной очереди всё затихло… Когда командир взвода медленно поднял голову, он увидел своего погибшего политрука и 17 расстрелянных немцев-автоматчиков.
Не добившись здесь успеха, враг двинулся полем, обошёл батальон и снова вышел на магистраль, стремясь к Можайску.
К участку прорыва примчались комиссар дивизии Мартынов и секретарь дивизионной парткомиссии Ефимов; здесь уже расположился на огневых позициях гаубичный дивизион орденоносца майора Чевгуса, подошёл посланный Полосухиным разведывательный батальон капитана Корепанова. И на новом рубеже, на магистрали, завязался упорный, кровопролитный трёхдневный бой.
Враг перенёс удар в район Шевардино. Полосухин направил к Шевардинскому редуту батальон капитана Щербакова и батарею старшего лейтенанта Нечаева. Они дали противнику приблизиться, а потом Нечаев скомандовал: "Беглый огонь!" Батарея непрерывно и беспощадно била по лощинам, где скопились немцы, и сотни трупов в куцых мундирах завалили подступы к Шевардину. Немцы ответили огнём миномётов, артиллерии, самолётов и снова пошли в атаку. Щербаков поднял в контратаку батальон и удержал высоту, увенчанную Шевардиноким редутом. Тогда противник снова пошёл в обход. Нечаев слышал, как бой перемещался всё глубже в тыл, но продолжал корректировать стрельбу. До него донеслась команда: "Гранаты к бою!", и он понял, что враг у его наблюдательного пункта. В тылу загорелась деревня Шевардино, проволочная связь, проложенная по улице, перегорела; тогда этот участок заняли связисты и голосом стали передавать по цепи команду Нечаева. Связисты погибали, на их место становились другие, и снаряды снова и снова обрушивались на врага. Немецкие автоматчики просочились к редуту. Пехотное охранение, которое оставил Нечаеву Щербаков, всё вышло из строя. Командир охранения лейтенант Хомуха с выбитым глазом просил Нечаева пристрелить его, а самому советовал уйти. Но Нечаев со связистами отбился от противника гранатами, и снова полетели слова команды, цифры артиллерийских расчётов, и продолжался горячий боевой труд артиллериста.
Бессмертная слава артиллериста Тушина, увековеченная в "Войне и мире", перешла на Шевардинском кургане к советскому артиллеристу Нечаеву.
Через два дня немцы, снова отбитые на магистрали, бросили в бой танки, авиацию, мотопехоту, прорвались по краю Бородинского поля и захватили станцию Бородино. Развивая успех, немецкая мотопехота СС рванулась по тылам дивизии на Смоленскую дорогу, к Можайску. Немцы зверски перебили обозников и коней и вышли к деревне Татариново, где лежали наши раненые. Дорогу пехоте СС преградили зенитчики. Никто из фашистов не ушёл живым. Они были скошены струями огня счетверённых пулемётов.
Наступила осенняя ночь. Резко похолодало. Уже пятые сутки сражалась дивизия. Полосухин знал, что враг проник в глубину обороны дивизии, отрезал некоторые подразделения, сидит у него на тылах, и казалось бы, что надо срочно "выходить из окружения". Но сражения показали, что дивизия даже в этих условиях является боеспособным организмом: батальоны и дивизионы в окружении продолжают драться, очаги борьбы взаимодействуют, и это составляет цельный тактический фронт обороны дивизии, хотя на карте и на местности он разорван. Действовала вера командира в стойкость своей дивизии.
В последний день боёв немцы бросили 60 танков на район знаменитой в 1812 году батареи Раевского, где ныне стояли батареи капитана Беляева и старших лейтенантов Зеленова и Гольдфарба. За ночь выпал снег, и на белом поле Бородина ясно чернели танки, а на скатах бородинских холмов стояли выдвинутые на открытые позиции противотанковые орудия. Это был смертельный поединок.
Скоро по белому полю стали метаться горящие немецкие танки. Ветер тянул чёрную пелену дыма над всем Бородинским полем. Семь уничтоженных танков замерли в секторе орудия наводчика Куликова, восемь — в секторе орудия Зарецкого. Следующая волна танков подошла близко. Орудийные расчёты, мужественно выдерживая натиск, продолжали вести огонь, раненые не покидали орудий.
129 лет тому назад молодой артиллерист-прапорщик, посланный Кутузовым с приказом к войскам, указал им направление атаки, и в этот момент ему оторвало ядром руку. Тогда он поднял другую руку и показал, куда следовать войскам.
Комсомолец-артиллерист Отрада не знал об этом подвиге, но когда снарядом из танка ему оторвало руку, он продолжал работать уцелевшей рукой, пока не упал без сознания. Около 40 немецких танков, сожжённых, изуродованных, застыло рядом с гранитными памятниками на поле Бородина, и эти танки стали памятниками бессмертной славы наследников 1812 года.
Глубокой ночью 32-я дивизия получила приказ отойти на новый рубеж. Полосухин напомнил командирам, что Устав нашей армии учит с боем выходить из боя, а не бежать из окружения. Разбившись на отряды, на руках подтянули артиллерию на сто метров к шоссе, которое было заполнено танками и автомашинами противника, закрыли орудия простынями. В придорожной канаве, в трёх шагах от врага, ночью засели истребители танков со связками гранат. И когда Полосухин отдал приказ, над шоссе на протяжении двух километров встала стена огня, охватившего танки, автомашины и немецких солдат. С криком "ура" пошла в штыки пехота; перекатывая орудия, не прекращая огня, перевалила дорогу артиллерия.
Дивизия ушла на северо-восток, оставив на дальних подступах к Москве, на славном Бородинском поле, 117 сожжённых и подбитых немецких танков, 200 автомашин, десятки орудий и миномётов и 10 тысяч убитых и раненых немецких солдат и офицеров. Дивизия встала в обороне на ближних подступах к Москве.
Над Бородинским полем поднялась новая вечная слава героев борьбы 1941 года.
Западный фронт.