У ПОРОГА СТАРОГО ДОМА
О трудном пути правду скажут тебе Лишь те, что изныли в далекой ходьбе Саади
Вечерело. У самого синего моря лежал городок.
Мы медленно шли мимо окон чужих домов. В одних домах зажглись огни, в других еще темно. Окна открыты, слышны обрывки разговоров, всплески смеха. Думчев то и дело останавливался.
Вот за окном склонились над книжкой два вихрастых мальчугана; один из них быстро водит по карте пальцем. Глаза у них горят. Где они путешествуют?
А вот под большим синим абажуром собралась вся семья за вечерним чаем. На высоком стульчике сидит белокурая девочка, размахивает ручками, что-то лопочет, а все кругом смеются.
И кто поверит, если сказать, что рядом лежит страна, где на каждом шагу гибель — хищники, обвалы, потоки, падающие скалы, — Страна Дремучих Трав!
Думчев озирается, вслушивается. Он не идет, а осторожно ступает. Останавливается. И внимательно, долго всматривается. И опять делает шаг, другой. Все кажется ему непонятным. Он не верит, что находится в родном городе.
И когда из раскрытого окна зазвучал передаваемый по радио романс «Для берегов отчизны дальней», доктор Думчев вскинул голову вверх. Точно музыка и слова шли не из окошка, находящегося на уровне его головы, а откуда-то с неба. Он постоял, послушал и, вырвав свою руку из моей, зашагал вперед.
— Куда вы? — догнал я Думчева.
— Он гонится за нами!
— Кто?
— Поющий невидимка.
Я опять взял Думчева под руку.
Это действительно могло показаться ему очень странным: ведь радио вошло в обиход в те годы, когда он жил в Стране Дремучих Трав.
Вслед за нами и рядом с нами шли новые слова романса: «…ис-чез и по-це-луй сви-дань-я…»
Точно одно окно передавало другому предыдущий слог, а следующее окно подхватывало новый слог: «…Но жду е-го, он за то-бой!»
Слова и музыка не отставали от нас. Я подробно и спокойно объяснил Думчеву, что такое радио.
— Да! Да! — сказал он. — Понимаю! Понимаю!
И тут же стал утверждать, что радио существует и в
Стране Дремучих Трав. Он даже привел в пример какую-то породу бабочек, для которой ее усики служат антенной.
Я так и не успел дослушать его: мы дошли до дома, где жила Надежда Александровна Булай.
Здесь некогда жил и он. Вот старое, покосившееся крыльцо. Поблескивала белая эмалированная дощечка. Я поднялся уже по ступенькам на крыльцо и хотел было постучать в дверь. Но не постучал.
— Сергей Сергеевич, что ж вы остановились? Ведь мы пришли!
Но он стоял в нескольких шагах от крыльца и не двигался. Я сбежал с крыльца и взял его за руку:
— Вот мы и пришли!
Думчев молчал. Это длилось несколько минут. Я ждал. Потом он вдруг заговорил сам с собой, совсем так, как в Стране Дремучих Трав:
— Что ж ты медлишь? Ты ведь стоишь у родного крыльца. Смутился? Боишься?.. Возможно…
Бесстрашный путешественник, он не боялся проникнуть в гибельное гнездо ос за клочком бумаги для письма к людям! Отважный охотник, поражающий одним ударом хищного богомола, он стоит здесь, у старого, покосившегося крылечка своего родного дома… и робеет!
Время шло. Наконец Думчев медленно и осторожно поднялся на крыльцо.
И опять я поднял руку, чтоб постучать в дверь.
— Не надо! — схватил меня Думчев за руку. — Обождите… я… я еще не собрался с силами.
Он был в смятении — я это видел, понимал.
Город постепенно затихал. Потухали огни. Хлопали и закрывались окна.
А Думчев точно оправдывался в чем-то предо мной:
— Сейчас… Еще немного — и я осмелюсь…
Было тихо. И мне казалось, что я слышу, как колотится сердце Думчева.
Я ждал.
— Что ж, все равно! Стучите! — сказал Думчев каким-то глухим и далеким голосов.