АНАЛИЗ ХИМИЧЕСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ
Горацио. То дикие, бессвязные слова. Гамлет. Сердечно жаль, что вам они обидны. Шекспир
Точно слоем пыли покрылись мои яркие чувства и переживания, совсем так, как эти серые листочки тополей у дороги, листочки когда-то свежие, клейкие, ярко-зеленые.
Я возвращаюсь от химика Ободова в город. Все ясно. Вся тайна кончилась смешно и глупо!
Да и тайны, загадки никакой не оказалось. Самый обыкновенный лаборант Петя Капин в полчаса развеял всю тайну.
Химик Ободов был очень занят — под его председательством проходило научное совещание. Ему передали мою записку. И он очень любезно предложил мне либо дождаться конца совещания — он сам тогда проведет анализ, либо сдать порошок в лабораторию.
Я торопился.
Анализ при мне сделал лаборант Капин.
Он определил, что этот порошок есть простое соединение свинца с органической кислотой.
Передав мне результаты анализа, Капин убрал со стола химическую посуду, поклонился мне и вышел.
С недоумением я держал в руке листок бумаги, на котором были написаны формулы.
В эту минуту дверь отворилась, и Ободов появился в лаборатории.
— Не может быть! Не может быть! — проговорил я и спросил Ободова, возможно ли, чтобы химический анализ недооткрыл какой-либо элемент.
Ободов, человек невысокого роста, со спокойным насмешливым взглядом и неторопливыми движениями, взял у меня из рук анализ, глянул и сказал:
— Какую тайну вы еще ищете в этом простейшем соединении? Пилюли и порошок имеют один и тот же состав. Только пилюля имеет большее количество присоединенных молекул воды. Школьнику ясно! Понимаете? Обыкновенный состав.
При этом химик повторил мне формулы этих соединений.
Итак, я возвращался в город. Я шел и все повторял про себя: Рb, С2, потом Н4 нет, кажется, Н3, а впрочем, зачем мне вспоминать эти формулы!
Там, в химической лаборатории, я сознался, что ничего не понимаю в химии, но при этом заявил:
— Неоспоримые документы разрешают мне сказать вам, товарищ Ободов, что и пилюля и порошок не совсем обычного состава и свойства.
— Но я повторяю: здесь только простые соли, — сказал мне химик.
Я промолчал, но все же не мог сразу привыкнуть к мысли, что я безнадежно обманут письмами, порошками и пилюлями Думчева. Неужели химики-аналитики не могут что-то упустить при анализе веществ?
Так я подумал про себя и привел Ободову случай, когда один ученый-литературовед, делая анализ произведения, находит то, что другой упустил.
Химик, внимательно и вежливо слушая меня, прошелся мелкими и легкими шажками по лаборатории. Пощипывая черную бородку и потирая маленькие руки, он язвительно заметил:
— Остается пожалеть тех людей искусства, которые так плотно заслоняют жизнь литературными образами, что и к науке умудряются прикладывать мерки литературы и искусства. Впрочем, я сегодня же после совещания проверю работу своего лаборанта.
Мое положение становилось смешным. Я поблагодарил химика, отказался от проверки анализа и вышел. С чуть скрываемой насмешкой химик Ободов ответил мне на поклон и посоветовал не опоздать на автобус.
Смущенный., со скукой в душе, я решил пешком вернуться в город.
Пора, наконец, уезжать отсюда. А Булай? А мое обещание отыскать Думчева?
Но ведь эти насекомые с письмами — чья-то вздорная шутка.
Дорога начала медленно спускаться с горы. Вот перекресток асфальтовой и проселочной дорог. Я остановился. Это та самая проселочная дорога, что несколько дней назад привела меня через рощу в беседку, а оттуда — к каменоломням, на пустырь, к картофельным полям, где я уже искал доктора Думчева.
Что ж! Пойду туда опять, взгляну еще раз на эти места, даже зарисую беседку и пустырь. Затем? Чтоб когда-нибудь смеясь вспомнить всю эту «тайну».
Я снова вошел в полуразрушенную беседку. Здесь я приглядывался к работе ос. Бумажный город ос. Он напоминает собою большую грушу. Кругом тихо. Стремительно туда и сюда летают осы. С акации мне на рукав переползла гусеница. Снимая с рукава эту гусеницу, я рассмотрел ее. У нее на передней части туловища — на голове — нарисованы пятна, напоминающие два больших черных глаза. Это, по видимому, для устрашения врагов.
Я положил гусеницу на полусгнившую скамеечку, стоящую у сломанного столика беседки. Перешагнув через ручеек, протекавший у самой беседки, я опять очутился на пустыре с его каменоломнями и развалившимися стенами.
Присев на пень, я достал блокнот и начал искать по всем карманам карандаш.
Где же мой карандаш? Кажется, я его уронил в. беседке, там, где осы… Нет! Он, верно, вывалился только что из кармана в траву.
Я нагнулся, стал старательно искать свой карандаш в траве.
— Гражданин! Гражданин, что вам здесь надобно? — услышал я резкий возглас и вздрогнул.
Предо мной стояла заведующая овощной базой Райпищеторга.
— Да вот карандаш ищу, — ответил я, снова обшаривая карманы.
Но вместо карандаша я вытащил из кармана порошок Думчева.
— Ах, это вы! К доктору опять ходили? Ну, что он сказал? Что нагнулись так? Чай, ослабели, устали? Домой идите! Я работу кончу, проводить вас смогу. Отдохнуть вам надо.
При этих словах лицо женщины выразило такую заботу, такое участие ко мне, что мне захотелось рассказать ей о своем разочаровании.
— Видите ли, товарищ Черникова, все дело в этом порошке. Он оказался самым простым, безобидным. Его и проглотить можно. А я думал, что он особенный.
— Особенный или нет, а уж коли доктор прописал — принимать надо.
Из подвала вдруг выскочила собака и с громким лаем бросилась ко мне. Я amp;apos;вскочил на пень. Порошок выпал из рук.
— Проглотит! — испуганно закричала Черникова. — Собака твой порошок проглотит! Куда уронил? Ищи скорей!
— Я же вам говорю, что это самый безвредный порошок.
— Ах, боюсь! А для собаки, может быть, и вредный! Вот беда! Сейчас проглотит! — с горестью вскричала она.
Желание успокоить женщину и какое-то внезапное озорство охватили меня.
— Успокойтесь же! Вот я его нашел и сейчас сам проглочу! Вот, вот глотаю!
И я всыпал весь порошок себе в рот.