КОГДА ОТКРЫВАЮТ ДАВНО ОТКРЫТОЕ
Где гнутся над омутом лозы, Где летнее солнце печет. Летают и пляшут стрекозы, Веселый ведут хоровод. Дитя, подойди к нам поближе. Тебя мы научим летать… А. К. Толстой
По другую сторону горы была поляна. Там я увидел-живое существо, привязанное к дереву.
Думчев подошел поближе и начал объяснять. Эти объяснения смешивались у него с воспоминаниями о его первом, единственном, но неудачном полете.
— Вот видите, видите! — говорил он. — Вот как надо строить машину для полетов о воздухе! Это стрекоза с двумя парами крыльев: одна пара расположена немного выше другой. Каждая пара крыльев у стрекоз развивает как подъемную, так и тяговую силу. Эти крылья не только поддерживают, но и двигают аппарат. Даже слабое движение длинных крыльев развивает большую тяговую силу. Это стрекоза под названием «коромысло».
Думчев отвязал стрекозу. Она сразу взлетела и исчезла из виду.
— Что, хороша в полете? Смотрите, вот еще одна такая же привязана у меня. Передняя часть крыльев — жесткая, а задняя половина — гибкая. Она управляется только отчасти и автоматически приподнимается вверх при движении вниз, развивая особую силу. Что, хороша?
Думчев вопросительно поглядывал на меня.
Я молчал, а он по-своему понял мое молчание.
— Удивлены! А теперь я покажу вам нечто непревзойденное. Видите, вот другое существо — из семейства либеллюла. Смотрите, как распластаны ее широкие крылья! Это самый проворный и самый мощный летун. А размеры крыльев! Размеры!
Я прикинул: размах крыльев был вдвое больше самого существа. Стрекоза мне показалась презанимательной по окраске.
— Какая серьезная и добротная окраска! Задняя пара крыльев имеет при основании широкую темно-коричневую полосу того же цвета, что тело…
Думчев прервал меня:
— Вы дитя, что ли? Не на окраску смотрите, а следите за полетом. Видите, она отдыхает. Сидит, но к полету готова. Она держит крылья в горизонтальном положении. Готова всегда… Итак, в полет! — крикнул Думчев.
Развязав узлы канатов, он толкнул стрекозу своим кинжалом. Она взлетела. Это был не полет. Это была головокружительная, но вместе с тем грациозная игра в воздухе.
— А ловкость, ловкость-то какова! А мощность! Теперь — глядите! — воскликнул Думчев.
Действительно, было чем восторгаться. Стрекоза, преследуя какую-то добычу, перевернулась на миг спинкой вниз. Затем резко выровнялась, последовал поворот за поворотом, и она схватила добычу.
— Сергей Сергеевич, — начал я, — все это преинтересно…
Я хотел рассказать о великих достижениях наших советских конструкторов и летчиков, но Думчев не дал мне сказать ни слова.
— Пусть же люди учатся построению своих летательных машин у стрекоз, — назидательно заявил он.
Мы снова поднимались на какой-то холм.
— Видите? — спросил Думчев и остановился на самой вершине холма.
— Вижу.
— Что вы видите?
— Они, эти мухи, не летают… — сказал я.
— Договаривайте, договаривайте! — крикнул Думчев.
— Они стоят в воздухе, — добавил я.
— Да, стоят! Эти мухи стоят в воздухе. Они останавливаются в любой точке пространства. Стоят так же твердо в воздухе, как человек на земле.
— Птицы летают… — начал было я.
— Что птицы! — махнул рукой Думчев. Птицы только и умеют летать, планировать и падать камнем вниз.
— Пикировать, — подсказал я.
В этот момент я подумал о пикирующих бомбардировщиках.
— Что? Пикировать? Не понимаю этого слова, — сказал он в раздумье и улыбнулся иронически. — Учиться у птиц? Не придется ли тогда чересчур мудрить? Устроит человек в своем летательном аппарате хвост… совсем как у птицы. А потом еще придумает для движения…
— Пропеллер, — подсказал я.
— Не понимаю. Вся тайна полета только в крыле. Крыло! Тут и подъемная сила, и сила тяги, и управление… Этому учит человека не птица, а стрекоза, пчела, муха… Они выключают внезапно то одно, то другое крыло — и сразу резкий прыжок в сторону… Насекомые всё умеют. Почему же ты, человек, не учишься у них?
Я не сводил глаз с насекомых, стоявших в воздухе.
— Как их зовут?
— Их зовут сирфы, — сказал Думчев. — Личинки сирфов питаются тлями. Для этого я тут организовал колонию тлей. В воздухе стоят и бабочки бражники и другие насекомые…
Что ж, и сейчас, как и прежде, Думчев показывал мне то, что людям давно известно. Он хотел изумить мир открытиями, которые давно уж открыты! Ведь геликоптеры уже изобретены. Но я ни словом не обмолвился о современной технике людей. Я уж и так невольно обидел Думчева, когда говорил с ним о цементе и когда назвал обитателей этой страны низшими организмами… И вот на этот раз я сдержал себя.
Я думал о своем. И вопросы один за другим вставали предо мной.
Разве можно сравнивать насекомое, стоящее в воздухе, с геликоптером? Геликоптер висит в воздухе, это правда, но он висит совсем иначе, чем это живое существо. Винт геликоптера вращается в горизонтальной плоскости, и геликоптер висит. А насекомое, стоя в воздухе, машет крыльями. Да! Но ведь полет посредством машущих крыльев до сих пор не изучен человеком. Ведь крылья наших самолетов неподвижны. Может быть этот полет с машущими крыльями имеет много любопытных особенностей? Не здесь ли путь к неожиданным открытиям?
Так, может быть, Думчев в чем-то и прав?
Конечно, нельзя сравнивать насекомое и машину, мир живой, и мир техники. Дело еще и в том, что мелкие н мельчайшие размеры насекомого ставят его в очень, выгодные аэродинамические условия, позволяя легко летать при таких малых нагрузках, А если увеличить линейные размеры летательного аппарата, вес его возрастет в геометрической прогрессии, иначе говоря — простое увеличение насекомого, скажем, в 10 или в. 100 раз ничего не даст, так как нагрузка увеличится в 10 или в 100 раз.
А Думчев говорил:
— Почему же человек не смотрит на то, что рядом с ним? Остановись, человек! Вглядись в то, что сам топчешь ногами! Не будь высокомерен! Учись технике у них, у обитателей этой Страны Дремучих Трав…
Я слушал молча, не возражая. Я сказал себе: «Он вернется к людям. И тогда… тогда вся техника, созданная человеком, ему возразит». Да, я молчал.
Думчев становился все радостней. Он торжествовал.