Была вторая половина апреля 1580 года. Сезон в Штеттине еще не кончился и зимние увеселения были в полном разгаре. Балы, спектакли, концерты и маскарады следовали непрерывным рядом, причем выставлялась напоказ роскошь померанского дворянства.
Со времени вступления на престол Иоганна Фридриха жизнь в резиденции сделалась гораздо веселее: герцог и герцогиня, оба молодые, любили шумные удовольствия, этот вкус разделял и брат герцога Эрнст Людвиг. Он не был женат и продолжал ухаживать за дамами.
Между ними первую роль играла, без сомнения, новая обер-гофмейстерша Сидония фон Борк. Она и новый канцлер Бото фон Эйкштедт были заклятыми врагами из-за отказа последнего содействовать уничтожению завещания покойного капитана фон Борка.
Сидония часто терпела нужду в деньгах, поскольку тратила неимоверные суммы на туалеты и блестящую обстановку. Чтобы помочь себе, она решилась извлечь большие выгоды от своих обожателей и, не оказывая ни одному из них явного предпочтения, тем не менее ухитрялась получать от всех весьма ценные подарки. Между этими господами особенно отличался венецианский посол, синьор Камилло Мартинего.
В собрании государственных чинов был назначен большой бал. Двор и вся знать должны были на нем присутствовать. Мы находим Сидонию в уборной, она советуется со своей горничной Ниной насчет вечернего туалета. Ей 37 лет, но никто бы этому не поверил, так она еще хороша.
-- Так он все-таки женится на ней, Нина?
-- Разве вы еще сомневаетесь в этом, барышня? Я уже несколько недель тому назад рассказывала вам, что она тут была со старухой, он остановился в доме канцлера и накупил в модных магазинах по крайней мере на 6000 марок разных товаров, выбрали все, что только было лучшего! Вы не хотели верить мне и тогда, когда я сообщила вам, что подвенечное платье Анны уже заказано придворной швее. Как же вы теперь об этом узнали?
-- Канцлер и его брат взяли десятидневный отпуск, чтобы праздновать свадьбу сестры с белокурым кремцовским медведем. Они завтра едут.
-- Я чувствую, что должно происходить в вашей душе, и жалею вас!
-- Это мне мало помогает. Жалобы и ненависть теперь бесполезны. Я совершенно обезоружена!!
-- Тем более жалею я, что вы не можете победить эту ненависть, которая, как червь, гложет ваше сердце и, наконец, затронет и вашу красоту, так удивительно сохранившуюся до сих пор! Остерегайтесь этого, барышня!
-- Ты справедлива! Но я еще все была так глупа и надеялась, что мне удастся отомстить Эйкштедтам и этому ненавистному Веделю! Он скоро будет держать ее в своих объятиях, и тогда все кончено!
-- Я имею свое мнение касательно ваших чувств.
-- Какие же?
-- Причина вашей ненависти -- любовь!!
-- Как? -- Сидония сильно покраснела.
-- Я думаю, что на празднике, по случаю присяги, рыцарь вам так понравился, что вы сами охотно бы сделались госпожой фон Ведель.
-- Молчи! Это прошло! Его тогдашнее грубое обращение вылечило меня! Неужели ты воображаешь себе, что мое сердце способно чувствовать любовь? Ха-ха-ха!
-- Но зато оно тем более чувствует отраду ненависти. -- Я все-таки думаю, очень хорошо, что все так случилось.
-- Это странное утешение! Будто ты не знаешь, каково у меня на душе!
-- Я знаю очень хорошо, что вы всегда милы и прелестны и что все лежат у ваших ног именно потому, что сердце ваше остается холодным и нетронутым!
-- Подумайте-ка, что за жалкая участь была бы сидеть в Кремцове, воспитывать маленьких белокурых Веделей и помирать от тоски с этой скучной родней!
-- Я некогда была мягкосердной дурочкой и теперь очень благодарна этому коренастому чудовищу за его смертельное оскорбление. Это заставило меня опомниться. Но меня поддерживает не холодность моего сердца, а разнообразие и беспрерывные волнения придворной жизни. Я думаю, что, если бы я удалилась от двора, я бы разом сделалась старухой. Спокойствие для меня -- смерть!
-- Вы всегда будете при дворе! Иначе, что скажут ваши обожатели, синьор Камилло, и, в особенности, некоторая высокопоставленная особа?
-- Эту особу мне труднее всего затянуть в свои сети!
-- Употребляете ли вы надлежащие средства?
-- Странный вопрос! Я употребляю, чтобы завлечь его, все свои средства, кроме одного!
-- Почему же?
-- Потому именно, что это средство последнее! Эрнст же слишком ветренен, чтобы оно могло на него подействовать. Я боюсь неудачи.
-- Извините, но я в том сомневаюсь.
-- Так ты воображаешь себе, что умеешь лучше меня проникать в характеры?
-- Я этого не говорила, но я смотрю на герцога другими глазами!
-- В таком случае, дай мне посмотреть на него по-твоему.
-- Я знала одного, который был очень на него похож, он был только моложе и глупее!
-- Ты говоришь о Буссо, который пал в Венгрии? Какие глупости!
-- Вы напрасно так говорите. Я вас уверяю, что он очень похож на Буссо, только пламеннее его и вовсе не так непостоянен, как вы думаете. Он нарочно увивается около всех дам, чтобы обмануть герцога и заставить его думать, что никого не любит, а, между тем, он любит ту, за которой менее всего ухаживает, именно вас!
-- Было бы трудно доказать это.
-- Знаком вам этот почерк? -- горничная вынула из кармана записку.
Сидония прочла ее и слегка покраснела.
-- Две тысячи марок за право быть здесь в мое отсутствие!
-- Он был уже здесь несколько раз и всегда утром, когда вы у герцогини. Я говорю вам, барышня, что последнее средство будет иметь успех. Он или умрет большим отшельником, чем Буссо, или же сделается вашим рабом -- и таким образом исполнится ваше величайшее желание!
-- Излишне повторять тебе, что, если это получится, я буду в состоянии сделать для тебя очень много!
-- Посмотрим, исполнится ли это желание, по крайней мере, в отношении герцога. -- С этими словами она повела Сидонию в спальню.
Едва успели они войти туда, как тихо раздался звонок в коридоре, затем служанка, сидевшая в передней, вошла в гостиную.
Как тихо ни позвонили, Сидония все-таки услышала. Она вошла в гостиную в необыкновенном волнении, Нина последовала за нею.
-- Что такое, Эмма? -- спросила Сидония служанку.
-- Итальянский посланник очень просит, чтобы вы его приняли.
Лицо Сидонии приняло холодное выражение.
-- Скажи его превосходительству, что я занята приготовлениями к сегодняшнему балу и очень сожалею, что не могу его принять.
-- Они говорили, барышня, что должны сообщить вам что-то очень важное. Сообщение это, по словам посланника, может быть полезно для вас только теперь, завтра, даже сегодня, после бала, будет уже поздно!
Сидония взглянула вопросительно на свою поверенную.
-- Понимаешь ли ты это?
-- Не совсем, барышня. Но он, без сомнения, уверен в важности своего сообщения, а то бы так не говорил!
-- Так ты думаешь, что следует принять его?
-- Непременно.
-- Ну, так проси его превосходительство войти, но затем не принимай никого, слышишь? Позаботься также проводить его потом из дому так, чтобы никто не заметил!
-- Будьте спокойны, я исполню это также незаметно, как всегда. -- Эмма исчезла.
-- Уже темнеет, моя красавица, барышня. Прикажете зажечь свечи?
-- Нет. Пусть горит только одна свечка на моем туалете. Я приму его здесь. Ты же притвори дверь в спальню и, если мне нужно будет войти туда, спрячься за занавесью.
Нина скрылась. В передней послышались легкие шаги. Камилло Мартинего вошел в гостиную, держа в руке небольшой пакетик. Он на минуту остановился, устремив пламенный взор на прекрасную обер-гофмейстершу, потом с жаром поцеловал ей руку.
-- Извините, что я вас беспокою, но меня заставляет необходимость.
-- Только поэтому и принимаю я вас, signor. Но прошу вас быть кратким, так как я должна еще заняться своим туалетом.
-- Это очень жесткое требование, прелестная синьора, однако я постараюсь его исполнить, но прежде чем открыть вам, что меня сюда привело, позвольте мне сказать вам несколько слов?
-- Хорошо, только поторопитесь.
-- Но здесь так темно, неужели вы хотите лишить меня счастия любоваться вашей красотой!
-- Сегодня на балу успеете налюбоваться. Садитесь.
-- Надеюсь, что никто нас не подслушивает?
-- Я бы хотела знать, кто это посмеет!
-- Я не буду утомлять вас новыми вздохами, чтобы смягчить ваше сердце.
-- Это очень разумно! Однако моя дружба была вам все-таки приятна, не правда ли, синьор?
-- Но я желал бы прийти к какому-нибудь концу, жестокая!
-- Так придем же к концу!
-- Вы сообщили мне когда-то, в минуту откровенности, что из-за каких-то обстоятельств ненавидите семейство Эйкштедт, а еще более -- рыцаря Веделя из Кремцова.
-- Это правда.
-- Рыцарь женится на сестре канцлера. Завтра последний уезжает с братом в Кремцов.
-- Это тоже верно.
-- Если мне удастся дать вам возможность удовлетворить свою ненависть самым блестящим образом, могу ли я надеяться, что вы меня за то наградите в полной мере.
-- Я не думаю, чтобы у вас было такое средство в руках, но положим даже, что вы его имеете. Все-таки о награде может быть речь лишь тогда, когда средство нам будет не только знакомо, но и подействует!!
-- Я раньше и не требую награды. Но кто поручится мне, что вы, воспользовавшись моим сообщением, не забудете наградить меня? Вы так холодны!
-- Кто способен питать ненависть, синьор, никогда не холоден! Откройте мне ваше средство.
-- Ну, так и быть. Один из итальянских кораблей, прибывший в Штеттин еще перед Рождеством со многими восточными товарами, привез также посылку из Сирии на имя рыцаря Леопольда фон Веделя.
-- А! Он ведь был на Востоке. Эта посылка, верно, от одного из его тамошних друзей.
-- Вы думаете, это от христианина? О нет! Пакет этот прислан рамлинским беем Ахметом другу Леопольду.
-- Это уже интереснее.
-- Важность этой посылки доказывается тем, что капитан корабля был у меня сам и умолял передать немедленно пакет Ахмета кому следует. Он подтвердил свою просьбу, подарив мне драгоценный камень, присланный Ахметом для этой цели.
-- Что же вы сделали?
-- Ничего, синьора, я выдал капитану корабля квитанцию в получении от него посылки и обещал доставить ее по назначению. Капитан уехал, у меня же было другое в голове, и письмо язычника осталось.
-- И только узнав об этой свадьбе и о моей ненависти, к Веделю, вы!..
-- Я вспомнил о нем и также о том, что у меня в руках средство привязать вас к себе.
-- Ну, попробуйте, удастся ли вам это!
-- Не хотите ли вы прежде взглянуть на драгоценный камень? Он предназначен для вас!
-- Крайне любезно с вашей стороны, синьор. Но послание паши, может быть, подействует на меня сильнее.
-- Я в этом уверен, потому что мне известно его содержание. Я позволил себе, по причине чумы, распечатать письмо. -- В нем нечто такое, что невеста никогда не простит своему будущему мужу!!
-- Вы шутите Камилло!!
-- Вы скоро удостоверитесь в противном. Но я прежде хочу знать наверное, бесподобная женщина, получу ли я награду за величайшую услугу, оказанную обожателем предмету своей страсти.
-- Назовите мне последствия, которые произведет это письмо, и когда именно это будет!
-- Вы сами сегодня вечером возбудите этим письмом всеобщий хохот и навлечете на своих врагов позор и вечное презрение!
-- Неужели? Если так, Камилло, так вы уже после бала будете награждены!!
-- В самом деле?
-- Прочитав письмо паши, я вам скажу, где и как может быть устроено свидание.
-- Вот драгоценный камень и послание бея.
-- Я удалюсь на минутку в спальню там свечка. Сидония оставила его в страшном волнении. Замкнув за собой дверь, она взглянула в самом деле на драгоценную застежку и, спрятав ее, развернула послание Ахмета. Не дочитав до конца, она вдруг разразилась сатанинским хохотом, радуясь как черт, когда он может погубить кого-нибудь. Нина подкралась к ней.
-- На, читай и спрячь это. Сегодня вечером я думаю использовать это письмо.
Схватив свечку, Сидония возвратилась в гостиную, и ее блестящий взор возвестил венецианцу, что ему удалось покорить красавицу. Она бросилась к нему и осыпала его ласками. Наконец Сидония высвободилась из его объятий и объявила Камилло, что ему пора уходить.
По уходе посланника она отворила дверь в спальню и сказала: -- Ну, что ты скажешь на это, Нина?
-- Вы страшно отомстите рыцарю и Эйкштедтам!
-- Да, месть моя будет ужасна!
Блестящий бал приближался к концу. Сидония была обворожительнее, чем когда-либо и особенно возбуждала зависть всех дам прекрасной застежкой из Леванта, красовавшейся в ее золотисто-красных волосах. Эрнст Людвиг был к ней особенно внимателен, между тем как Камилло держался в отдалении. Вдруг обер-гофмейстерша сунула Эрнсту письмо бея, а сама подошла с улыбкой к канцлеру.
-- Сестра вашего превосходительства, как я слышала, на днях вышла замуж за благородного Леопольда фон Веделя?
-- Вам правду сказали.
-- В таком случае для счастливой невесты будет весьма интересно узнать, что рыцарь в любви -- настоящий герой. Как только его высочество прочтет письмо из Палестины, которое нечаянно попало мне в руки, я буду счастлива доставить его вам для передачи вашей прекрасной сестре, это свадебный подарок, который я ей приготовила. Из содержания она узнает, что именно благочестивый рыцарь Леопольд оставил в Рамле для блестящих доказательства своего пилигримства!
-- Что значат эти оскорбительные речи милостивая государыня? -- возразил вспыльчивый Бото.
-- Ха-ха-ха! Приятный сюрприз для молодой жены! -- вскричал Эрнст Людвиг и, смеясь, передал письмо брату.
-- Как, оно открыто? -- спросил герцог.
-- Поскольку послание это привезено с Востока, то, по причине чумы, его распечатали и обкурили. Добрый приятель доставил мне письмо это для передачи канцлеру.
Полное напряжения молчание воцарилось в зале, между тем как старший герцог читал письмо. Отдавая его затем Бото, он сказал иронически:
-- Судя по содержанию письма, мне кажется, что ваша поездка будет лишней.
Между тем, дамы и кавалеры становились попарно, и музыканты заиграли последний танец. Бото прочел, в свою очередь, письмо и страшно побледнел. Дрожа от волнения, шепнул он несколько слов своему брату Валентину и тот удалился со злополучным посланием.
По окончании последнего танца Бото подошел к герцогу и, наклонившись сказал ему.
-- Если ваше Высочество позволит, я не пойду в отпуск, вы были правы, теперь нет в том никакой надобности!
Сидония торжествовала.
-- Что, любовь ваша также страстна, как и ненависть? -- шепнул ей герцог Эрнст.
-- Ваше Высочество не захочет подвергнуться опасности испытать силу моих чувств! -- возразила она вполголоса.
Он взглянул на нее страстно:
-- Да, я хочу испытать их силу!
-- В таком случае, я после такой храброй обороны, может быть, и сдамся, но на вас будет лежать вся ответственность!
-- Чем труднее достается победа, тем она приятнее! -- С этими словами он быстро отошел в сторону от нее, потому что ему показалось, что герцог за ними следил.
В Кремцове были заняты последними приготовлениями к великому дню, который должен был соединить навсегда Анну и Леопольда. Рыцарь и его невеста блаженствовали. Прежние тяжелые испытания научили их ценить, как следует, свое настоящее счастье. В душе они уже были муж и жена, недоставало только благословения церкви.
Однажды Анна гуляла с Леопольдом в саду и повела его в беседку, знакомую читателям.
-- Посидим тут немного, -- сказала она, -- через два дня наедут гости, и тогда у нас будет мало времени для беседы друг с другом.
-- Я бы желал, чтобы все это было уже кончено!
-- Это тоже будет в свое время, надо только иметь терпение.
-- Легко сказать! Знаешь, дружок, единственное, что осталось во мне от моего прежнего нрава, -- это необъяснимое беспокойство, я все боюсь, чтобы все-таки что-нибудь не разделило нас!
-- Какие фантазии, мой милый, -- ответила она, улыбаясь, -- кто может разделить тех, чьи души уже слились!
-- Не знаю, что это такое, милая Анна, но когда я сижу здесь, где уже два раза я терял тебя, мне все кажется, что это случится в третий раз, и тогда уже навсегда!
-- Так уйдем скорее отсюда, дорогой мой, -- сказала девушка и поцеловала его. -- Мы будем сидеть здесь лишь когда будем обвенчаны, тогда, надеюсь, не будут больше приходить тебе в голову такие мрачные мысли.
Они вышли из беседки и встретили служанку.
-- Что тебе надо, Лавренция? -- спросила Анна горничную.
-- Матушка просит вас к себе на четверть часа.
-- Сейчас приду. Скажу тебе по секрету, Леопольд, что мама готовит тебе подарок, потому и зовет она меня теперь к себе.
-- Хорошо, душа моя, я притворюсь, что ничего не знаю.
Они обнялись, и Анна убежала. Леопольд, улыбаясь, последовал за ней в дом.
Войдя в залу, он увидел Лавренцию, она его ждала.
-- Господин рыцарь, вас ожидает беда!
Леопольд вздрогнул.
-- Что это ты рассказываешь?
-- Я состарилась в этом доме и надеюсь умереть здесь. Я знаю, что говорю.
-- Что же случилось?
-- Между тем как вы с барышней гуляли, советник Валентин приехал из Штеттина.
-- Канцлер был также с ним?
-- Нет, он приехал один, остановился у конюшен и, пройдя через кухню, спросил где вы.
-- Гм! Дальше!
-- Я отвечала, что вы с нашей будущей барыней в саду. Тогда он приказал мне повести его к канцлерше, говоря, что хочет видеть ее наедине. Через несколько минут позвали меня назад. Лицо барыни было мрачно и глаза ее были заплаканы. Она сказала: "Позови мою дочь, это последний раз, что ты для нее что-нибудь сделаешь".
-- Теперь все трое наверху?
-- Да, господин рыцарь.
-- Займись своим делом и оставь при себе эти мысли. Вот это предчувствие, которое меня только что беспокоило! -- прошептал рыцарь, оставшись один. Он сел на любимое место матери. -- Так пусть же покажется несчастье, посмотрим, кто кому уступит. -- Он впал в задумчивость.
Между тем, Анна, поднявшись по лестнице, открыла дверь в комнату матери и увидела своего младшего брата.
-- Валентин! Ты уже тут, а мы ждали вас лишь послезавтра. Где же Бото?
-- В Штеттине.
-- Он приедет позже?
-- Он совсем не приедет!
-- Валентин! Да что это с вами? Вы так расстроены. Ты плакала, мама?!
Канцлерша горько засмеялась:
-- Да, я плакала, но в последний раз! Я уже больше не буду ни плакать, ни смеяться. Дай ей письмо!
-- Прошу тебя, Анна, выслушай меня спокойно, -- сказал советник. -- Накануне нашего запланированного отъезда был придворный бал. В конце бала Сидония вынула из кармана это письмо и дала его читать многим. Содержание его возбудило всеобщий хохот и возмущение. Наконец Сидония передала его Бото, сказав, что это свадебный подарок, который она тебе приготовила. Прочти его, и я надеюсь, что ты поступишь как подобает дочери канцлера Эйкштедта. Во всяком случае, теперь уже нельзя будет упрекнуть твоих родственников, что они вмешались в ваши дела.
Анну обдало холодом, однако она решилась противостоять тому, что было готово обрушиться на нее. На нее снизошло вдруг удивительное спокойствие. Она прочла письмо, которое подал ей Валентин.
-- Я этому не верю! -- вскричала она с пылающими щеками. -- Это ложь и подлость, тем более, что исходит от Сидонии!
-- Пусть твой жених поклянется честью, что это неправда!
-- Иду к нему сейчас же! Но я одна буду с ним говорить и затем решу!
Она торопливо вышла. Достигши лестницы, она начала спускаться все медленней и медленней. Анна чувствовала непонятную тяжесть во всем теле, в душе же был настоящий хаос.
Когда она вошла в зал, Леопольд встрепенулся.
Она остановилась перед ним бледная и холодная. Сердце его сжалось.
-- Леопольд, -- произнесла она почти без голоса. -- Предчувствие не обмануло тебя. Несчастье постигло нас, но я останусь тебе верна во всяком случае. Прошу тебя, прочти это письмо с возможным спокойствием и потом скажи мне, содержит ли оно правду, или ложь. Твое собственное признание решит нашу участь!
Леопольд взглянул на адрес и изменился в лице.
В его душу запало страшное предчувствие. Он с трудом собрался с духом.
-- Как дошло до тебя это письмо? Не может быть, чтобы это было честным образом!
-- Нет, через мошенничество! Но это обстоятельство важно только, если дело выдумано.
Ахмет писал, что надежды его осуществились и что вместо одного наследника у него их два: от Ханум и от другой. Он сообщал эту радостную весть Леопольду, прося его в своем счастье вспомнить и о счастье любящего брата Ахмета.
Письмо выпало из рук рыцаря. В отчаянии схватился он за голову.
Анна подошла к нему и взяла его руку: крупные слезы катились по ее щекам.
-- Скажи мне, -- сказала она тихо, -- правда ли то, о чем пишет этот человек?
Леопольд опустил голову.
-- Это правда -- и я в отчаянии!
Анна застонала было, но затем, сделав над собой страшное усилие, она подавила свое волнение.
-- Есть ли какая причина, смягчающая твою вину? Можешь ли ты чем-нибудь оправдаться? О, если это возможно, Леопольд, тогда мне больше ничего не надо и я попру ногами насмешки и презрение света!
-- Я могу оправдаться, -- сказал он слабым голосом, -- могу ясно показать, как случилось то, что ныне преследует меня как проклятие, но я могу сказать это только моей жене! Девушке -- никогда!
-- Это все, что ты можешь мне сказать?
-- Все, пока ты не моя жена!
-- Этого никогда не будет, Леопольд! -- застонала она. -- Я тебе останусь верна, буду всегда любить тебя и в доказательство никогда не сниму с себя ожерелье, которое ты надел на меня на Плонинском озере, -- но твоею женой я никогда не буду! Если бы я одна только знала о твоем проступке, любовь моя была бы настолько сильна, чтобы простить тебя, но позор публичен, я не чувствую в себе довольно мужества и силы, чтобы нести его с собой! Мы теперь расстанемся, чтобы никогда более не встречаться! Умоляю тебя только об одном: не ищи меня! Если же мы случайно встретимся, избегай меня, потому что твое ожерелье будет тебе говорить, что ты разрушил мое счастье!! Прощай навсегда! -- Она пожала ему руку и повернулась, чтобы уйти.
-- Анна!!
Она остановилась.
-- Что вы желаете, господин рыцарь? -- сказала она холодно.
-- Немного! -- ответил он хриплым голосом, -- От кого вы получили это драгоценное письмо?
-- Письмо это попало в руки Сидонии!
-- Красной чертовки!! -- закричал Леопольд и вскочил с места.
-- Она показала его всем на последнем придворном балу, затем отдала его Бото, чтобы он привез мне этот свадебный подарок! Женщина, господин рыцарь, способна простить любимому человеку все, кроме позора и презрения, которые он сам навлек на себя и которые будут сопровождать его до гроба!
-- На это отвечу вам лишь одно: даже в эту страшную минуту следовало бы вам, если у вас столь твердый характер, обдумать хладнокровно ваше решение. Жена, любящая искренне своего мужа, не поставит ему в вину то, что он совершил до женитьбы, будь это даже грех. Моя же совесть чиста от греха! Я уйду теперь; завтра же, после моего возвращения, если я найду тебя еще здесь, это будет знаком, что ты меня простила! Если же дом моих отцов будет пуст -- впрочем, тебя моя участь не интересует. Если ты после всего, что было между нами, можешь еще от меня отказаться, значит ты никогда не принадлежала мне всей душой! Может быть, по ту сторону гроба ты будешь больше чувствовать!!
Он поднял письмо Ахмета и, взглянув на нее пламенно, вышел из зала. С трудом поднялась Анна опять по лестнице и возвратилась к своим.
-- Все кончено -- он признался! -- С этими словами она упала в кресла и горько заплакала.
Леопольд пошел по дороге, ведущей в Шниттерсгоф, не обращая внимания на изумленные взгляды встречавшихся ему людей и на их удивленные восклицания. Придя туда, он постучался у ворот, Сара отворила ему, и он, шатаясь, вошел в ее дом.
-- Что с вами, господин мой? Что случилось?!
-- Вот это письмо из Палестины было моей свадебной радостью! Ха-ха-ха! Я думаю, что сойду с ума!
-- Кто этот изверг, осмелившийся дать ей это послание?
-- Известно кто! Красная чертовка, погубившая Буссо! Обер-гофмейстерша! Она сама! Она убивает и меня! Да что! Пусть все пропадает!
-- Что вы будете делать?
-- Я останусь тут до утра. Если же она уедет с матерью и братом, тогда я опять пойду странствовать и навсегда останусь скитальцем.
Леопольд сидел большею частью молча. Сара предложила ему съесть что-нибудь, но он отказался. Не желая беспокоить его, она принялась прибирать какие-то вещи. Наконец она села в комнате нижнего этажа и написала несколько писем на еврейском языке. Под вечер послышались сверху тяжелые шаги, рыцарь вошел к ней.
-- Уехали, -- сказал он мрачно. -- Они направились прямо в Штатгарт, проехав даже Фюрстензее. Теперь все решено! Попрошу тебя только об одном: можешь ли ты доставить мне векселя от штеттинских евреев для Испании, Португалии, Франции и Нидерландов?
-- Я уже подумала об этом, письма готовы, остается лишь вписать суммы и названия местностей.
-- Я еще сегодня сообщу тебе об этом через Юмница. Когда векселя могут быть получены из Штеттина?
-- Через три дня.
-- На четвертый день я уеду! Прощай, Сара, охотно бы сказал -- навсегда!
-- Вы больше не придете ко мне, господин мой?
-- К чему же? Всякий лишний час, проводимый мною на родине, только увеличивает мое мучение, ты же не можешь помочь мне. Да хранит тебя Бог, Сара! -- Он протянул ей руку, она ее поцеловала и грустно наклонила голову.
-- Десница Божия да хранит вас!
По уходе рыцаря Сара подбежала к окну и посмотрела ему вслед.
-- Ты прав, несчастный! Я не могу тебе помочь, ведь я не больше чем еврейка! Отмстить за тебя я могу!! Я все-таки уехала бы отсюда, уехала бы из горести и зависти! О Анна, глупышка, я больше не завидую тебе! -- Она упала на колени, обратив лицо к заходящему солнцу. -- Великий Бог моего рассеянного народа, судящий живых и мертвых, призываю Тебя! Ты, который допустил Сарагосское преступление и отомстил за него на развалинах Дотиса, помоги также твоей рабе отомстить за это гнусное дело! Затем прекрати мои страдания!
Она поднялась и начала с мрачным видом укладывать свои пожитки. Пришел Юмниц и сообщил ей нужное для счета векселей. Грустный вид его показывал, что ему все было известно. Сара молча заполнила векселя и отдала их Николасу.
-- Когда вы на третий день воротитесь из Штеттина, разройте немного землю около ворот, там вы найдете ключ. Мой Гозен уже будет пуст.
-- Вы тоже хотите уехать?
-- Навсегда.
-- За ним?!
-- Нет, и потому молчите! Меня больше не увидят, но, может быть, услышат обо мне в Кремцове!!!
В полночь выехала из ворот на высоко навьюченной кляче плотно закутанная амазонка, она повернула на дорогу, по которой несколько часов тому назад промчался Юмниц. С тех пор Шниттерсгоф оставался пуст.
На четвертый день Леопольд оставил Кремцов. Он проехал черев Фюрстензее, где оставался полдня. С величайшим хладнокровием сообщил он Гассо и Гертруде о причинах разрыва, и супруги вполне поняли их важность. Когда при прощании позвали девушек и рассказали им, что свадьбы не будет и дядя опять отправляется странствовать, старшая залилась слезами. Мари же стояла как окаменелая, вдруг она бросилась на шею Леопольда:
-- Нет, дядя, оставайся! Ты должен опять быть весел! Если злая Анна тебя отталкивает, веселая Мари будет твоею маленькой женой!
-- Милое дитя! -- сказал Леопольд, улыбнувшись горько. -- Женой моей ты не можешь быть, но ты будешь моею дочерью! Ваши дети, Гассо и Гертруда, будут моими детьми, потому присмотрите за их наследством!!
Несчастный уехал, не взяв даже с собою лютни, она была ему не нужна, Леопольд навсегда отказался от песен.