Вполне естественно, что горе и обманутые надежды заставили нашего героя бежать из Кремцова и начать снова жизнь скитальца, опасности и беспокойства которой отвлекали его от печальных дум. Но замечательно то, что после более или менее продолжительного времени, проведенного на чужбине, где он принимал участие в политических событиях, Леопольда манило на родину, и он жадно использовал каждый представляющийся случай, чтобы удовлетворить это желание. Так он отказался от почетного поручения поехать из Голландии в Англию и поспешил домой, хотя его присутствие здесь вовсе не требовалось, дела поместий Кремцова, Колбетца и Реплина находились в весьма хороших руках, потому что Николас Юмниц был отличный управляющий, а овдовевшая Гертруда вовсе в нем не нуждалась, тем более что дети ее были уже все взрослые.
Что же влекло его так неудержимо на родину? Леопольд сам не отдавал себе ясного отчета в этом чувстве, однако верно то, что несмотря на разрыв с Анной, в сердце его все еще жила надежда, очень может быть, что он стремился в Кремцов потому, что думал найти здесь Анну и помириться с ней при посредстве Гертруды, поэтому его сильно волновало известие, что канцлерша скончалась прошлой осенью, Анна же переселилась в Лондон к своему второму брату Валентину.
Узнав это, Леопольд затосковал в Кремцове, но ему стыдно было признаться в том Гертруде и племянницам, и он остался, и разделил с ними их тихую, однообразную жизнь.
Родственная связь между Гертрудой и ее братом Бото была очень слаба, это происходило оттого, что каждый из них вращался в особом мире. Гертруда жила в деревне и до того любила сельскую жизнь, что отказалась переехать к брату в Штеттин, канцлер же был человек, интересовавшийся лишь делами государственными и дышавший свободно только в придворной атмосфере. Извиняясь служебными занятиями и отдаленностью Штеттине от ведельских поместий, канцлер никогда не приезжал к сестре, и обитатели Кремцова не знали ничего, что происходило в резиденции, изредка только приезжавшие зятья Гертруды сообщали ей о том или другом скандале.
В то время как в Кремцове жилось так тихо и спокойно, при штеттинском дворе случилось происшествие, наделавшее много шума, несмотря на то, что употребили все усилия, чтобы замять дело. Не смея говорить об этом громко, во всех кругах перешептывались, что синьор Хамилло Мартинего встретился в коридоре, ведущем в комнаты обер-гофмейстерши, с герцогом Эрнстом, но в такую пору, в которую не принято делать визитов. Произошла дуэль, и Мартинего был тяжело ранен. Кто был тут виновен, было неизвестно, герцог Эрнст Людвиг оправдался тем, что, возвращаясь домой после веселого пира и, будучи уже немного навеселе, он по ошибке попал на половину дворца, занимаемую придворными дамами, застав здесь Мартинего. Он спросил его, что он тут делает. Получив от него оскорбительный ответ, он вызвал его на дуэль. Сидония играла во всей этой истории роль олицетворенной невинности, Камилло же поплатился своею должностью. Едва излечившись от раны, он вынужден был уехать, и на его место назначили посланником signora Луиджи Немо.
Со времени отъезда Камилло прошло полгода, быт весна. Однажды в сумерки две плотно закутанные особы вышли украдкой из бокового подъезда дворца. По одежде можно было принять их за горничных герцогини, поскольку высочайшие особы со всем двором уехали накануне в загородный замок герцога Эрнста Людвига, чтобы охотиться в его лесах на тетеревов, поэтому маскированные красавицы могли быть спокойны, что их никто не заметит. Обе женщины шли скоро и молча, но, пройдя весь город и достигнув форштадта, они убавили шаг, одна из них, видимо, колебалась в своем намерении.
-- Я думаю, что мы делаем большую глупость, мне даже хочется возвратиться назад и ввериться лучше тому, что подсказывает мне разум, чем предать себя в руки подобной особы.
-- Разве вы боитесь? Если женщина эта действительно знает что-нибудь, тогда скорее она в наших руках, если же она ничего не знает то, во всяком случае, она не может нам повредить. К тому же у вас нет другого средства, чтобы достигнуть своей цели.
-- Это правда! Мне остается выбрать одно из двух: или совсем отказаться от него и от задуманного плана или же употребить всякое средство, чтобы приковать его к себе.
-- В том-то и дело! Ведь вы решились пойти к ней именно потому, что не знаете, что избрать.
-- Так ты в самом деле думаешь, что она знает больше, чем другие, занимающиеся подобным ремеслом?
-- Я могу только сказать, что Ирена -- необыкновенная женщина. Все, видевшие, удивляются ее искусству.
-- Так пойдем же и мы к ней, повредить это нам не может. Если она только в состоянии дать мне хороший совет, я буду смотреть равнодушно на все ее фокусы. -- Она прибавила шагу и скоро остановились перед одноэтажным, закоптелым домиком.
-- Вот мы и пришли! -- сказала одна из них. -- Надо сделать условный знак, о котором сообщила мне горничная фрейлины фон Шверин. -- Она постучала в дверь пять раз. Дверь отворилась. Показался плохо одетый старик с фонарем в руке.
-- Что, госпожа Ирена дома и свободна?
-- Она вас ждет.
-- Нас? -- переспросила другая с изумлением.
-- Да, идите прямо, вы увидите дверь, отворите ее и увидите госпожу Ирену.
-- Моя провожатая может ведь остаться со мной? -- спросила несколько недоверчиво вторая женщина.
-- Это против правил, но вы имеете особую привилегию оставить ее при себе. -- С этими словами старик запер дверь, а наши незнакомки пошли, следуя его указаниям.
Отворив дверь в комнату Ирены, они отступили с восклицанием удивления. Действительно, они не ожидали видеть того, что представилось их глазам. Большая комната, совсем без окон, была освещена двумя топившимися каминами и множеством висячих ламп. Убрана она была в восточном вкусе и очень роскошно. Одна стена была покрыта огромной занавесью, а у противоположной стоял низкий диван. Но особенное удивление посетительниц возбудила владелица этого помещения, прекрасная армянка, в богатом национальном костюме, в длинной шелковой мантии белого цвета, окаймленной золотым, вытканным бордюром. Смуглый цвет лица указывал на ее восточное происхождение. Черные роскошные волосы были распущены и спадали на плечи. Богатые ожерелья покрывали шею и руки. Посетительницам опытным в делах такого рода, достаточно было одного взгляда, чтобы увидеть, что прекрасная армянка носила на себе целое состояние. При виде их Ирена, сидевшая за столом, сделала несколько шагов вперед.
-- Подойдите ближе, милостивая государыня, -- сказала она с любезной улыбкой, -- Вы выбрали весьма удобное время, чтобы посоветоваться со мной насчет известного дела.
-- Так вы меня знаете?
-- Разве вы думали, что я не знаю тех, которые приходят ко мне? Это было бы крайне безрассудно и опасно!
-- Ну так скажите мне, кто я такая?
-- Это было бы для меня нетрудно, однако это бесполезно, потому что вам известно ваше имя, а мне его знать незачем. Для вас, мне кажется, важнее, чтобы разъяснили вам ваше прошлое и внутренние свойства вашей души, дабы вы могли быть уверены, что с вами в будущем действительно случится то, что вы теперь увидите и услышите о себе. -- С этими словами она поклонилась, взяла с веселым видом руку своей посетительницы, подвела ее к дивану. -- Садитесь, милостивая государыня, ваша горничная может с вами сидеть. Начнем с палочек, если только вам угодно спросить их.
-- Мне все равно какие средства вы употребите, лишь бы я получила верный ответ. И потому прошу вас отложить обычные прибаутки вашего ремесла и избрать кратчайший путь для достижения цели.
-- Это я могу сделать, ваша милость, -- согласилась армянка, и в тоне ее слышна была мягкая ирония. -- Спрашивается только, будете ли вы в силах перенести самое действенное средство. Начнем лучше с палочек, а сильнейшее средство от нас не убежит. -- Она вторично поклонилась и, подойдя к столу, взяла с него довольно большую плоскую корзинку черного дерева.
Особа, с которою Ирена говорила, отчасти была удивлена поведением армянки, отчасти же, сама не зная почему, сердилась на нее. Она пришла узнать о будущем, поскольку ее волновало одно очень важное дело, веселость же хваленой сивиллы беспокоила ее и вместе возбуждала негодование. Армянка, казалось, смотрела на свое ремесло, как на игрушку. Однако посетительница решилась сдерживать себя и хладнокровно ожидать, что будет дальше.
Взяв корзинку, Ирена возвратилась к ней.
-- Вы видите здесь, -- сказала она, -- множество белых палочек, с виду они кажутся невинными деревяшками, годными лишь для детской забавы. Посмотрим, нельзя ли извлечь из них большую пользу?
Она высыпала палочки на черную салфетку, покрывавшую стол, потом вытащила из-за пояса такую же палочку, только немного длиннее прочих, и, держа ее перед собой, сказала посетительнице.
-- Спросите что-нибудь.
-- Я хочу знать, что делает в настоящую минуту тот, о котором я теперь думаю!
-- Ну, малютки мои, как вы думаете, что он теперь делает?
Говоря это, она сделала легкое движение своей палочкой. В эту самую минуту прочие вскочили кверху, потом упали назад и остались неподвижными.
-- Они говорят, что он устал и отдыхает, но очень беспокоится, не так ли?
Она сделала знак, палочки сперва зашевелились, затем пришли в прежнее спокойное положение.
-- О ком он беспокоится и почему?
-- Вы слышали вопрос, мои малютки, ответьте ей!
Палочки опять поднялись, начали скакать и кружиться, то вместе, то порознь, наконец остановились и стали прямо перед дамой, сидевшей на диване. Потом они вдруг прыгнули в корзинку, которую Ирена держала в левой руке.
-- Он, как видите, беспокоится насчет вашей милости именно по поводу угрожающей вам опасности! Но мне кажется, прекрасная женщина, что в вашей среде умеют отвращать от себя опасности. Ха-ха-ха!
-- Бессовестная обманщица! -- гневно вскричала дама, откинув назад вуаль, закрывавшую ее лицо. -- Вы думаете, что ваше фиглярство на меня подействовало? -- Она поднялась с дивана. -- Вы приводите в движение эти деревяшки посредством какого-то фокуса и затем толкуете их движения, как вам нравится, и ваши толкования не столько удовлетворяют, сколько раздражают! Вы пытаетесь издеваться надо мною, потому что вам с другими посчастливилось! Берегитесь, чтобы я вам не отплатила тюрьмой. Вы, без сомнения, дура, и наживаетесь лишь потому, что в Штеттине есть люди еще глупее вас. Если же в вашем мнимом искусстве есть в самом деле правда, так покажите мне ее, я хочу услышать, что готовит мне будущее, хорошего или дурного, и что прошедшее может обо мне рассказать! Что вы ничего не знаете, доказывает и то, что вы сейчас назвали меня женщиной, между тем как я девушка и никогда не была замужем!
Гневные слова дамы нисколько не подействовали на армянку, она пожала плечами, и на устах ее заиграла улыбка.
-- Вас эти глупости не удовлетворяют, вы хотите храбро приподнять мрачную завесу? Это я называю бесстрашием!! Хорошо же, ваша милость будет удовлетворена сверх чаяния! Сказать правду, я употребила палочки в виде испытания, мне хотелось знать, как велика опасность, заставившая вас искать помощи у обманщицы Ирены! Вы меня обидели и тем вынуждаете показать вам свое могущество, но только сегодня, больше никогда!
Между тем как армянка произносила эти слова, веселое лицо ее приняло холодное выражение, глаза расширились и метали искры. Она схватила даму за руки и отвела ее на прежнее место.
-- Садитесь! -- сказала она, потом, вынув из кармана флакончик, отдала его горничной. -- Смотрите за вашей барыней и, если ей, может быть, сделается дурно, дайте ей понюхать этой эссенции. -- Она отошла и села у стола, на другом конце комнаты.
-- Дабы вы не подумали, что я вас обманываю, -- сказала она, -- я не тронусь с этого места. Вы и тот, от которого вы требуете ответа, справитесь одни. Я предложу ему только один вопрос, чтобы было решено, обидела ли я вас титулом женщины! Итак, заставим говорить черное зеркало!
Она протянула руку к занавеси, последняя поднялась с шумом и открыла большое четырехугольное зеркало, не отражавшее в себе ни одного из бывших в комнате предметов. Взор опускался в него, как в яму.
-- Будьте так добры, подойдите поближе! Осмотрите сперва зеркало, затем пошарьте во всех углах, чтобы вы не назвали обманом то, что увидите и услышите.
Отношения обеих женщин становились очень странными. Придворная дама вначале думала найти в Ирене обыкновенную вещунью, затем игра с палочками возбудила в ней подозрение, что армянка над нею издевается, теперешний же резкий и вместе с тем грозный тон Ирены оказал совсем другое действие на аристократку. Сердце ее забилось, и странную боязнь вдруг ощутила она. Но сила воли и гордость помогли ей скрыть это чувство.
-- Хорошо, что вы, наконец, перестали шутить, этим вы отдадите справедливость мне и себе!
-- Вы сейчас познакомитесь со справедливостью и истиной!
Придворная дама ничего не ответила на это, она подошла к зеркалу, взглянув в него, не увидела ни себя, ни чего-либо другого. Потом она ощупала стекло, осмотрела рамку и тяжелые складки занавеси, наконец, всю комнату, возвратилась на свое место.
-- Хорошо, -- сказала она, -- начинайте!
-- Во имя возмездия, -- раздался спокойный и холодный голос Ирены, -- во имя вечного суда спрашиваю я: та, которая стоит теперь перед темным зеркалом, женщина или девушка?!
На темной поверхности зеркала появилась вдруг фигура. Она была облечена в пестрое, запыленное и изорванное платье всадника, голова представляла череп, на лобной кости зияла кровавая рана.
-- Девушка?! Ха-ха-ха! -- громко засмеялось привидение. -- Вспомни Инскую долину, вспомни дуб на высоте! Ты моя, ты принадлежишь убитому под Сарасом телом и душой, перед небом и адом!!
С криком ужаса упала Сидония фон Борк на руки своей горничной. Привидение исчезло. Зеркало было черное по-прежнему.
-- Дайте ей понюхать флакончик, -- сказала спокойно Ирена.
-- У нашей госпожи натура железная, она легко перенесет подобную безделицу!
Около четверти часа возилась испуганная Нина со своею госпожой, прежде чем удалось ей привести ее в чувство. Между тем армянка хладнокровно читала какую-то книгу. Наконец Сидония очнулась, но вместе с сознанием возвратилось и воспоминание виденных ужасов. Холодный пот выступил у нее на лбу.
-- Нет, нет! -- вскричала она, отмахиваясь обеими руками от зеркала. -- Умоляю тебя, Буссо, не возвращайся, не возвращайся никогда больше!! Ради Бога, будь сострадательна ко мне, удивительная женщина, -- дрожащий голос ее перешел во всхлипывание, -- избавь меня от этого страшного видения! Если ты своею властью могла вызвать этого умершего, то в твоей же власти и прогнать его! Я обещаю не оскорблять тебя никогда больше!
Ирена встала, тихо подошла к Сидонии и заставила ее снова сесть на диван.
-- Вы в самом деле сильно взволнованы, госпожа обер-гофмейстерша, -- сказала она мягко. -- Я даже не ожидала этого, после того как бедные палочки показались вам такими ничтожными. Пусть они глупы, но с ними имеешь ту выгоду, что можно, не волнуясь, узнать все, что желаешь, правда, только из моих недостойных уст. Впрочем, я не могу изменить законы моего искусства, игра же с палочками славится на всем Востоке.
Сидония схватила руку Ирены.
-- Я по неведению была с вами так невежлива. Ведь я никогда не верила этим вещам, не верила ни словам пастырей, ни учению церкви. Я поступала дурно! Но ведь вам, Ирена, я не сделала никакого зла, мой страх не может доставить вам удовольствия. Я не хочу больше вопрошать свое прошедшее! Не хочу видеть более страшного зеркала! Да, дайте сюда палочки! -- Она стерла с лица пот.
-- К сожалению, вы слишком далеко зашли, милостивая государыня, вопросив зеркало, нельзя уже вам возвратиться сегодня к палочкам. Они только слуги, подчиненные духи, а черное зеркало -- господин -- и мой, и ваш, коль скоро вы здесь. Впрочем, если вы не желаете, я не буду больше заклинать ваше прошедшее, но оно, тем не менее, преследует вас на каждом шагу! Однако будьте благоразумны и перестаньте бояться. Вы женщина умная и должны принимать все, даже необыкновенное, не теряя присутствия духа. Хотите спросить зеркало о настоящем и будущем? Тут, мне кажется, уже не будет покойников!
-- Вы правы, ведь я затем и пришла сюда.
-- В таком случае, я возвращусь на свое место, -- сказала Ирена, вставая.
Сидония схватила ее руку.
-- О нет, оставайтесь! Когда вы около меня, мне не так страшно.
-- Как прикажете. Спросите же, что вам угодно, зеркало ответит или даст какой-нибудь знак. Чем короче вы будете выражаться, тем яснее будет его ответ.
С трудом собрала Сидония свои мысли. Для нее было очень важно узнать, что ее ожидает и как должна она действовать при настоящих обстоятельствах, теперь она убедилась, что Ирена не обманщица и она услышит правду.
-- Кто думает больше всего обо мне, спрашиваю я во второй раз?
-- Мужчина и женщина, -- раздалось из зеркала.
-- Кто он такой и отчего думает он так много обо мне?
-- Герцог Эрнст Людвиг никак не может решиться покинуть вас. Придет время, когда он будет вашим!
-- Кто эта женщина, которая постоянно занята мною?
-- Ее никто не знает, потому что она еще не открылась.
-- Что, она принадлежит ко двору?
-- Нет, но она держится вблизи его. Она вас ненавидит и старается вытеснить вас из сердца герцога Эрнста!
-- Вот как?! -- На лбу Сидонии показалось красное пятно, и глаза ее засверкали. -- Что, она хороша?
-- Обворожительна! Она очень хитра и готова употребить любые средства! Берегитесь!
-- Палочки известили меня об опасности и о том, что любовь заставляет герцога беспокоиться обо мне. Что это за опасность?
-- Случай с Мартинего возбудил в герцоге Иоанне Фридрихе, особенно же в его супруге, сильные подозрения против вас. Они не забыли о бале, бывшем по случаю присяги, на котором никто из дворян не хотел танцевать с вами. Вас хотят уволить с вашей должности.
-- Уволить? -- вскричала Сидония. -- Меня? Это невозможно, тогда я погибла!
-- Вам остаются лишь два выхода! Признаться во всем герцогине и будущей чистотою нравов заслужить сохранение своей должности. Но тогда не рассчитывайте больше ни на повышение, ни на увеличение жалованья.
-- Что же я буду делать? От своих я ничего не получаю и ничего не ожидаю и в будущем. Я хочу знать второе решение и как мне поступить, чтобы достигнуть того, к чему давно уже стремлюсь!
-- Поступайте, как внушит вам ваша пылкая натура! В ней все задатки вашего будущего величия!
-- Моего будущего величия?! -- Сидония гордо выпрямилась. -- Можешь ли, таинственное зеркало назвать или показать мне, в чем будет состоять это величие?
Она впилась своими взорами в черную поверхность.
Зеркало замолчало, но на стекле показалась блестящая герцогская корона.
-- Так я все-таки достигну этого! Какою землею будет владеть эта корона?
-- С помощью договора, заключенного в Берлине при вашем содействии, корона эта соединит Цоллернские земли и всю Померанию. Ваш герцог и герцога Эрнста сын будет владеть всеми этими землями!
-- Как же достигнуть мне этой великой цели! Каким образом одолею я все препятствия?
-- Представьтесь крайне оскорбленной случаем, бывшим с Мартинего, и, воспользовавшись своим влиянием на герцога Эрнста, следуйте за ним. Разорвите цепи, приковывающие вас ко двору! Герцог, боясь потерять вас, утвердит за вами все и совершенно отдастся в ваши руки как только вам удастся одолеть ту женщину, которая хочет вредить вам.
-- Что же она хочет делать?
-- Герцог Эрнст ее еще не видел, но она скоро покажется ему. Он на минуту воспламенится к ней любовью и чтобы приковать его к себе она обратится в притворное бегство! Он последует за нею но вместо нее найдет вас. Держите его крепко тогда!
-- Довольно! Я это сделаю! Куда убежит эта женщина? -- В Вольтенбюттель.
-- Ага понимаю! Тут она будет вблизи веселого товарища Людвига герцога Гейнца Брауншвейг Люксембургского. Почему же чудное зеркало мои герцог не застанет там красотки?
-- Она будет задержана по дороге.
-- Кем и как?
-- Спроси Ирену, которая будет твоим другом.
Наступило минутное молчание. Сидония вздохнула.
-- Хотите вы узнать еще что-нибудь? -- спросила армянка.
-- Позволь мне спросить еще только об одном. Каков будет мой конец?
Несколько минут все оставалось тихо потом зеркало начало мало-помалу освещаться и, наконец, в нем показалось пламя горящее подобно расплавленному золоту.
-- Довольна ли ты теперь честолюбивая женщина? -- спросила Ирена, вставая -- Ты затмишь всех своим блеском!!
Сидония была вне себя от восторга.
-- Чем могу я отблагодарить тебя чудная женщина за великую услугу которую ты мне оказала?
-- Мне не надо золота, -- отвечала армянка. -- Вы видите, что я богата. Но вы должны довериться мне и ничего не предпринимать не посоветовавшись с зеркалом. В противном случае я от вас отказываюсь и тогда вам плохо придется!
-- Клянусь короною, которую буду однажды носить, что ни шагу не сделаю без вашего ведома и как можно чаще буду вопрошать чудное зеркало.
-- Если вы хотите, чтобы у вас все было хорошо. Тогда не старайтесь увидеть ни его, ни меня пока не исполните того, что оно вам посоветовало.
-- Но кто помешает той женщине доехать до Вольфенбюттеля? Зеркало приказало мне обратиться к вам за ответом.
-- Предоставьте это мне и не спрашивайте меня. Вам и так дел хватит, короны нелегко добываются! Не делайте за мной ни шагу будьте здоровы!
Армянка обошла стол и возвратилась к своему месту что-то зашипело вдруг густой белый дым поднялся с того угла, где она стояла а когда он рассеялся Ирены уже не было в комнате.
-- Уйдемте скорее дорогая барышня, -- упрашивала Нина. -- Вы ведь едва держитесь на ногах.
Сидония возвратилась домой страшно утомленная от всего, что пережила, но полная радостного волнения.
Между тем герои наш продолжал скучать в Кремцове. Не имея никакого определенного занятия он бродил по имению, отправлялся порой на охоту, чтобы убить какого-нибудь бедного зайца или же сидел дома и читал в библиотеке исторические книги и сказочные путешествия, которые возбуждали в нем желание увидеть собственными глазами описываемые земли. Однако он продолжал скрывать это желание, чтобы не обидеть Гертруду. Последняя в свою очередь переменила свои мысли и теперь охотно уступила бы просьбам брата и сына камергера и переселилась бы по крайней мере на одну зиму в Штеттин, чтобы повеселить немного взрослых дочерей. Но ее удерживала мысль, что Леопольд останется тогда один в Кремцове. Оба молчали из деликатности.
Следующий случай положил конец их взаимной церемонности, началась на Рейне религиозная война, но уже между лютеранами и кальвинистами и Леопольд получил приглашение принять в ней участие. Герои наш был очень доволен вырваться наконец из деревни, тем более что Гертруда обрадовала его, объявив о своем намерении воспользоваться этим случаем чтобы переехать в Штеттин. Теперь рыцарю не надо было беспокоиться о том, что он оставляет ее одну в Кремцове.
Мы не будем следовать за Леопольдом во все города через которые он должен был проехать чтобы достигнуть театра войны. Следует упомянуть лишь о том, что в городе Брауншвейге, где рыцарь пробыл день, он встретил в гостинице трех немецких дворян, придворных кавалеров герцога Эрнста Людвига. Вот по какому поводу Леопольд разговорился с ними. Рыцарь сидел несколько поодаль за кружкой знаменитого во всей Германии брауншвейгского пива. Молодые дворяне разговаривали между собой, не обращая на него никакого внимания.
-- Сколько же времени будем мы сидеть в Вольфенбюттен, Людлоф? Вы должны знать это.
-- Я, Дубислаф, могу теперь сказать одно только, что он останется в Вольфенбюттене и постарается удержать то, что имеет, а что дальше будет, об этом позаботится его красотка.
-- Кому бы пришло в голову, -- сказал третий, -- что дело примет такой оборот! Я уверен, что вся эта история была уже заранее слажена между красною сиреною и мавританкою, как бишь ее имя?
-- Kada del Oeda.
Имя это вывело Леопольда из его раздумия, и он начал прислушиваться.
-- Я убежден, что этот эпизод придуман хитрою обер-гофмейстершею, чтобы привлечь его к себе. Крайне странно, что загадочная мавританка исчезла из Штеттина, точно колдунья как только страсть его воспламенилась, и вместо нее он застал в Вольфенбюттене красноволосую красавицу. Теперь прелестная обер-гофмейстерша держит его крепко! Никогда не поверю, чтобы все это не было подготовлено!
-- Но чем все это кончится? -- спросил Людлоф.
-- Чем кончится? -- подхватил, смеясь брюнет. -- Чтобы встретить его здесь красноволосая должна была ведь бросить свою должность при дворе? При ее же известной хитрости можно быть уверенным что она это сделала лишь будучи убеждена что он совершенно в ее сетях! Все закончится свадьбой!
-- Нет, Вольф до такого скандала он не посмеет довести дело. Этим он погубил бы ее а сам навсегда рассорился бы со старшим братом!
-- Нет Людлоф, он был бы просто сумасшедший, если бы решился на этот шаг. Подумай только какие истории про нее рассказывают, и какой позор она должна была снести тогда на придворном балу, когда, по примеру Леопольда фон Веделя никто из дворян не хотел танцевать с ней.
-- Господа, -- вмешался тут Леопольд, -- извините мой вопрос, но вы говорите о штеттинской обер-гофмейстерше Сидонии фон Борк?
Кавалеры посмотрели на Леопольда с удивлением. Старший из них ответил:
-- Мне кажется добрый господин, что наш разговор вас вовсе не касается. Удивляюсь, что вы вмешиваетесь в него без нашего приглашения.
-- Черт возьми! -- вскричал рыцарь. -- Я думаю, это касается меня, когда я слышу, как в гостинице вплетают мое имя в придворные сплетни! Я Леопольд фон Ведель!!
-- Герой Дотиса? -- Все трое вскочили с мест.
-- С вашего позволения, да!
-- Позвольте же нам представиться, -- сказал старший. -- Я Людлоф фон Шверин, брюнет этот -- Дубислаф фон Эйкштедт, а тот молодой человек юнкер Вольф фон Квинцов. Мы приехали несколько дней назад в Брауншвейг, чтобы пожить на свободе, между тем как герцог занят более приятным обществом.
-- Я бы не назвался, -- сказал Леопольд, -- если бы вы, говоря о Сидонии и герцоге Эрнсте, не упомянули также о загадочной мавританке. Любопытство мое сильно возбуждено. А так как я отправляюсь теперь в поход и, может быть, долго буду отсутствовать, то не смогу разболтать, что я от вас услышу. Вам же откровенность принесет ту выгоду, что я вам, может быть, разъясню многое непонятное для вас.
-- После известного бала, -- начал Людлоф, -- влияние Сидонии при дворе было сильно ослаблено. Заключением же договора она возвратила себе милость высочайших особ и сделана была обер-гофмейстершею. Теперь, конечно, никто не смеет говорить о ней дурно, но за ней все-таки присматривают. Помещаясь под комнатами герцогини и находясь почти всегда при ней, Сидонии трудно было иметь любовные связи. Однако я, камергер герцога Эрнста, скоро заметил перемену в обращении его с Сидонией, видно было, что они понимали друг друга. Долго я не знал, каким путем поддерживалась эта связь, наконец, однажды герцог мне вручил тысячу марок для передачи горничной обер-гофмейстерши, тогда я все понял. Весною, три года тому назад, тайные визиты герцога кончились скандалом.
Тут Людлоф рассказал Леопольду известную читателям историю с Камилло Мартинего.
-- Я начинаю понимать цель Сидонии, -- сказал Леопольд. -- Она не способна любить никого и притворяется, будто любит герцога Эрнста из одних честолюбивых расчетов. Она видела, что нравится ему, но знала также, что он непостоянен, и я уверен, что ночная встреча его с Мартинего была нарочно устроена, чтобы возбудить его ревность и тем привязать его еще больше к себе. Бьюсь об заклад, что с этого дня отношения между Иоганном Фридрихом и его братом уже не были так хороши, как прежде!
-- Вы не ошибаетесь, -- подтвердил Шверин. -- Вот вам пример хитрости Сидонии.
-- Но, -- сказал Квинцов, -- с тех пор страсть герцога весьма остыла и он, под конец, мало обращал внимания на Сидонию фон Борк. Прошедшею весною он был даже столь невежлив, что, пригласив к себе весь двор, по случаю охоты на тетеревов, забыл пригласить обер-гофмейстершу! Это доказывает, что красавица была близка к тому, чтобы потерять пойманную добычу.
-- Да, на то похоже! -- произнес Леопольд задумчиво. -- Но как же это герцог и Сидония попали теперь в Вольфенбюттен?
-- Это именно и есть непонятное во всем деле, -- воскликнул Шверин. -- Расскажите-ка ему, Квинцов, эту странную историю!
-- Через два дня после нашего возвращения с охоты, Эрнст получил таинственное письмо. В этом письме приглашали Его Высочество на свидание, при котором будет исполнено его величайшее желание. Местом назначен был какой-то домик в Форштадте, день и час свидания были также указаны. Подпись сильно надушенной записки была: Donna Kada del Oeda.
Леопольд вздрогнул и поднялся с места.
-- Что с вами? -- спросили кавалеры.
-- Ничего, я только несколько удивлен. Не пропускайте никаких подробностей, господин фон Квинцов, это наведет нас, может быть, на старый след!
-- Судя по готовности, с которой герцог Эрнст пошел на свидание, видно было, что он совсем перестал думать о Сидонии. Войдя в означенный дом, нас (я был один с герцогом) ввели в большую комнату, убранную в восточном вкусе, тут сидела за столом составительница записки.
-- Donna Kada del Oeda.
-- Она самая, господин рыцарь. Красота ее так подействовала на герцога, что он сейчас же попробовал бы штурмовать ее сердце, если бы она не приказала ему сесть и выслушать, что судьба ему готовит. С удивлением заметили мы тогда, что находимся у вещуньи. -- Тут Квинцов начал описывать богатый костюм мавританки, но Леопольд остановил его и дополнил сам описание ее наряда, который был тот же, что носила Сара в доме Эбенезера.
-- Как! -- вскричали кавалеры, взглянув с испугом на Леопольда. -- Вы знаете эту женщину?!
-- Это вас не касается, рассказывайте дальше. Я ведь сказал, что могу быть вам, может быть, полезен в этом деле.
-- Прекрасная мавританка, -- продолжал Квинцов, -- сказала герцогу, что ее искусство открыло ей, будто он пламенно любит одну особу, но не решается удовлетворить желание сердца, боясь родственников. Но, -- прибавила она, -- вам надо попрать ногами все препятствия, соединившись с любимой особой, вы достигнете и политической самостоятельности, которой родственники ваши хотят вас лишить.
-- Ты сама, чудная женщина, -- вскричал тогда герцог, -- подаришь мне свою любовь, величайшее блаженство!
Он хотел броситься к ней, чтобы обнять ее, вдруг белое облако окутало ее со всех сторон. Когда оно исчезло, женщины уже не было в комнате. Мы хотели в страхе уйти, вдруг поднялась какая-то занавесь, которую мы сперва не заметили, и стало видно большое зеркало. На его поверхности показалось изображение той женщины и какой-то голос сказал: через девять дней будьте в Вольфенбюттене, там, после заката, вы застанете в парке ту, чья любовь сделает вас свободным. Видение исчезло. Герцог Эрнст слепо поверил этому и едва мог дождаться срока. Уехав со своей свитой под каким-то предлогом в Вольфенбюттен, он нашел в парке Сидонию! Теперь она его прибрала к рукам и он непременно на ней женится.
Наступило молчание. Леопольд прервал его.
-- Я все понимаю теперь, но совесть запрещает мне быть совсем уж откровенным, впрочем, это не могло бы ничего изменить. Теперь я вижу сам, что герцог охладел к Сидонии, она же, заметив это и боясь, чтобы это не разрушило ее честолюбивых планов, обратилась в своем отчаянии к мавританке. С последней я познакомился во время своих странствий. Она везде возбуждала удивление и ужас. Хитростью и злобой она превосходила всякого, даже Сидонию. Что та не могла достигнуть, удалось мавританке. Она заманила герцога в Вольфенбюттен и побудила Сидонию пожертвовать своим положением при дворе, чтобы забрать герцога окончательно в свои руки. Подстрекая честолюбие Сидонии, она доведет ее, быть может, до преступления и окончательно погубит. Герцог же Эрнст для нее только средство и от его твердости характера будет зависеть, спасется он или погибнет вместе с Сидонией!
-- Что же побуждает мавританку так действовать?
-- Месть, господа! И я уверен, что она так же безжалостно погубит обер-гофмейстершу, как некогда погубила людей более к ней близких! Помянете мое слово, это уже судьба плохих быть наказанными еще худшими людьми!
Из Брауншвейга Леопольд отправился дальше. Людлоф же и Эйкштедт считали своим долгом предостеречь герцога Эрнста, за что были освобождены от должности. Квинцов промолчал, желая остаться при нем, чтобы в будущем помочь ему, быть может, своим знанием.