-- Да, -- сказал Ричард, -- я имею причины думать, что духовная, при которой был свидетелем ваш муж, очень неприятная для Ланцелота Дэррелля, потому что она, кажется, лишает его даже жалкого утешения в том единственном шиллинге, который достается обыкновенно несчастным старшим сыновьям.
-- Но расскажите же мне, Ричард, что это значит?
-- Сейчас, мистрис Монктон. История довольно долга, но я успею рассказать ее в четверть часа. Успеете ли вы одеться к обеду в остальную четверть часа?
-- О! конечно, успею.
-- Как мучительна эта цивилизация, Нелли! В Пиласт-рах мы никогда, бывало, не переодевались к обеду, надо сказать, у нас были совсем другие обычаи, чем у важных господ в здешних краях.
-- Ричард, Ричард! -- воскликнула Элинор нетерпеливо.
-- Правда, правда, мистрис Монктон, вам надо скорее услышать мои уиндзорские приключения. Ненавижу я этого Ланцелота Дэррелля, потому что считаю его пустым, себялюбивым, бессердечным фатом, а если бы я не так думал, то ни за что не взял бы на себя той обязанности, которую сегодня исполнял.
-- Несколько часов кряду, Элинор, я разыгрывал роль шпиона. У Герцога Отрантского всегда было под рукою множество людей удобоприменимых для такого рода дел: художники, актеры, актрисы, аббаты, женщины -- словом, люди, которых вы наименее могли бы подозревать шпионами, во Франции это гораздо легче, но по эту сторону канала, люди совсем не так способны для такого ремесла.
-- Ричард! Ричард!..
Молодая женщина потеряла всякое терпение. Она не спускала глаз со стрелок небольших часов, стоявших на камине, пламя то ярко разгоралось и освещало часы, то опять потухало и оставляло их в темноте.
-- Вот я и приступаю к моей истории, Нелль, только не теряйте терпения, -- сказал Ричард, опять называя ее нежным, дружеским именем, и начиная покоряться неизбежной судьбе, разрушившей его самые задушевные надежды, -- будьте же терпеливы, моя голубушка, и не мешайте мне рассказывать эту историю на мой лад. Сегодня рано утром я уехал отсюда в кабриолете вашего мужа. Поехал я в Уиндзор с намерением осмотреть город и замок и если можно приобрести кой-какую пользу для своего дела, ну вы понимаете: все эти башни, башенки, замок, потаенные переходы очень интересны для меня. Вы помните, какое у нас было утро мрачное, неприятное, но дождя не было до двенадцати часов. Когда я приехал в Уиндзор было четверть первого, начинался дождь пополам со снегом, да так прямо в лицо хлещет и точно иголками колет. Я остановился у гостиницы на улице, перпендикулярно идущей от замка, который, как посмотришь на него оттуда, -- точно сейчас хочет повалиться и уничтожить полгорода. Я вышел из кабриолета, чтобы порасспросить у хозяина: как бы мне достать позволение осмотреть королевский дворец. Разумеется, мне объяснили, что таковое позволение невозможно получить в этот день. Парадные комнаты можно было вчера осматривать, да и в конце будущей недели тоже можно, но нельзя только тогда, когда имеешь желание осмотреть. Намекнул было я, что мое главное желание было видеть потайные переходы, башенки на замке, рвы и подвижные панелины, но ни хозяин, ни половой, по-видимому, не понимали меня и мне оставалось только с отчаянием усесться у окна таверны в ожидании, когда дождь пройдет и можно будет прогуляться по дворцовой террасе для изучения эффектов зимы в парке...
-- Но что же тут Ланцелот Дэррелль? Где вы встретились с ним?
-- А вот сейчас и до него речь дойдет. Перпендикулярная улица не совсем многолюдна в подобные тоскливые февральские дни, так что, за неимением прохожих, мне пришлось глазеть на противоположные дома. Как раз напротив гостиницы стоит дом выше и лучше других и совсем в другом роде, красный каменный дом -- памятник древних времен, но украшенный в новейшем вкусе зеркальными стеклами и зелеными решетками. Блестящая медная доска украшала дверь, а на этой доске, сиявшей и блиставшей, несмотря на дождь, я прочел имя мистера Генри Лауфорда, нотариуса.
-- Того нотариуса, который писал духовное завещание для Мориса де-Креспиньи?
-- Именно. С одной стороны у двери был колокольчик для гостей, а с другой стороны -- для деловых посетителей конторы. Пяти минут не прошло с тех пор, как я рассматривал дом, вдруг увидел я молодого человека с щегольским шелковым зонтиком в борьбе с ветром, звонящего у этой двери...
-- Это был Ланцелот Дэррелль? -- воскликнула Элинор.
-- Это был он. Мальчик отворил дверь, мистер Дэррелль задал несколько вопросов. Не знаю, какой ответ он получил, только дверь затворилась, и он удалился, но так медленно, что я невольно подумал, что он недалеко уйдет, а скоро вернется. Вообще никому не весело гулять, когда сильный холодный дождь так и хлещет вам в глаза, ветер и снег режет вам лицо. "Он возвратится назад", -- думал я, -- и, приказав подать бутылку эля, ожидал в терпении.
-- И он возвратился?
-- Вы отгадали, он ушел в половине первого, но минут через десять или около этого, до его возвращения, я увидел маленького старика в изношенном платье, отворявшего ключом небольшую боковую зеленую дверь, над которою была надпись: "контора клерков". Как взглянул я на этого старика, так сейчас и догадался, что это должен быть сам клерк. Вот видите ли у всех клерков есть какой-то особенный вид, по которому сейчас можно узнать, что это клерк, а не кто другой, даже когда он не тащит с собою синего мешка. Ну, так вот и у этого старика был точно такой вид. Через десять минут после этого вернулся и Ланцелот Дэррелль. На этот раз он только постучал ручкою своего зонтика в зеленую дверь -- и опять отворил ему мальчик, который тотчас же и вызвал к нему старого клерка. Мистер Дэррелль постоял на крыльце со стариком минут десять и толковали они что-то по секрету, после чего наш приятель-художник опять ушел, но на этот раз он медленно разгуливал по дождю, как будто ему надо было подождать некоторое время и он не знал куда ему деваться на ту пору... Я думаю, Нелли, что у аматеров обличительного искусства голова всегда наполняется разными подозрительными умозрениями. Как бы там ни было, но мне невольно пришла в голову мысль, что тут что-нибудь не совсем ладно и что Ланцелот Дэррелль не даром повторяет свои визиты в красный каменный дом напротив меня. Во-первых, какое может быть у него дело до юристов, а во-вторых, если у него в самом деле есть дела, так зачем он прямо не спрашивает самого хозяина? А хозяин был дома, потому что я сам видел сквозь проволочную решетку зеркального окна, как голова его поднималась над конторкой, когда он покрикивал на своих клерков. Тут было что-то таинственное, а так как я давно уже томился наблюдением за Дэрреллем, ничего не находя в нем особенного, то и решился еще раз попытать счастья и во что бы то ни стало, добиться сегодня же цели... "Он непременно вернется, -- думал я, -- или я очень ошибаюсь". Вышло, что я очень ошибался, потому что мистер Дэррелль не вернулся, но минут пять спустя после того, как пробил час, зеленая дверь отворилась, вышел старший клерк, только на этот раз без синего мешка, и торопливыми шагами пошел по тому же направлению, как и Ланцелот Дэррелль... Я надел шляпу и вышел на улицу. Клерк порядочно ушел вперед, однако я старался не терять его из вида и, следуя по его стопам, повернул за угол на улицу, ведущую к башенкам замка. Некоторое время шел он по этой улице и вдруг повернул в одну из лучших гостиниц.
-- Ага! приятель, -- подумал я, -- ведь нечасто приходится тебе пировать в такой гостинице. Это, как я полагаю, расход выше твоих возможностей... Я тоже отправился в гостиницу и прямо в общую залу... Мистер Дэррелль сидел с маленьким клерком в изношенном костюме, за особенным столиком и попивал херес с сельтерскою водою. Очень серьезно и очень тихо художник что-то толковал своему собеседнику. Нетрудно было догадаться, что он старался уговорить изношенного клерка сделать какое-то дело, против которого возмущалось чувство клеркова благоразумия. Оба они взглянули, когда я вошел в общую залу, где они до того времени были только вдвоем. Ланцелот Дэррелль, узнав меня, раскраснелся как рак. Видно было, что он совсем не желал, чтобы кто-нибудь видел его в обществе лауфордовского клерка.
-- Доброе утро, мистер Дэррелль, -- сказал я, -- вот я приехал сюда осмотреть замок, но оказалось, к моему несчастью, что сегодня не впускают посторонних посетителей и теперь я вынужден часа два протаскаться по такой мокроте... Ланцелот Дэррелль отвечал мне с той покровительственной благосклонностью, которая делает его таким милым для людей, считающих себя почему-то ниже его. Он почти уже оправился от своего замешательства и пробормотал что-то об нотариусе Лауфорде и о делах. Затем я потребовал бутылку эля -- вот новое возражение против должности сыщика: она невольно вовлекает в пьянство. Между тем Дэррелль сидел на своем месте и как-то неловко и тревожно кусал себе ногти. Выпив бутылку эля, я ушел из гостиницы, оставив Дэррелля вдвоем с клерком, но далеко я не уходил. Сделав вид, что наружная часть замка, выходящая на эту улицу, чрезвычайно интересует меня, я принял такое положение, что один мой глаз был устремлен на величественные башни королевского замка, а другой не упускал из вида дверь, из которой Дэррелль должен был когда-нибудь показаться с клерком мистера Лауфорда.
Через полчаса времени я имел удовольствие видеть их появление и самым невинным образом встретился с ними носом к носу как раз на углу перпендикулярной улицы... Я был вполне вознагражден за все поднятые мною труды, потому что мне никогда еще не случалось видеть такое сильное выражение бешенства, досады, обманутой надежды, почти отчаяний, которые ясно выражались на лице Ланцелота Дэррелля, когда я увидел его, выходя с. противоположного угла. Он был бледен, как полотно, и как-то дико посмотрел на меня, как будто не узнал меня. Его неподвижный взор ясно показывал, что ум его был так поглощен душевной бурею, что он не мог уже обращать внимания на внешние предметы, но, казалось, что в своем сдержанном бешенстве он готов был броситься, как безумный, на все и на всех, кто стал бы ему поперек дороги.
-- Но почему же, Ричард, почему же он был так взбешен? Что же это значит? -- спросила Элинор.
Руки у нее дрожали, ноздри сильно раздувались от быстрого дыхания.
-- Разве я жестоко ошибаюсь, мистрис Монктон, но только, по моему мнению, это значит, что Ланцелот Дэррелль вел переговоры с клерком нотариуса, писавшего духовное завещание Мориса де-Креспиньи, и что он выведал от него что-нибудь очень неблагоприятное...
-- Но что ж такое?
-- А только то, что духовная переделана и блистательный мистер Дэррелль не получит ни копейки из богатого наследства после своего родственника.
В это время раздался второй звонок к обеду, и Элинор бросилась в свою уборную, чтобы как-нибудь переменить свой туалет и появилась в гостиной взволнованная, смущенная, десять минут спустя после того, как аккуратнейший буфетчик объявил во всеуслышание, что кушать подано.