Лара изо дня в день озарялась надеждой.
Что-то должно совершиться, должно! Нет сил больше ни терпеть, ни ждать...
Солдаты и чернь громили винные склады. Нагруженные бутылками, зловещими силуэтами, какими-то двуногими шакалами двигались посреди улицы с пьяным смехом и пьяной бранью. О чугунные тумбы панелей. разбивались горлышки бутылок, и громилы, напившись до бесчувствия, тут же падали замертво.
А Таврический сад шумел своими деревьями, гулял в его гуще ночной ветер, и никогда эти завывания не чудились Ларе такими безотрадно тоскливыми.
Вечерами выйти или выехать было далеко не безопасно. Грабили с наступлением сумерек. Царила анархия. Смольный ее поощрял, а Временное правительство не могло да и не смело ее обуздать, боясь "народного гнева".
И когда весь город насыщен был до изнеможения одним и тем же, одной и той же гипнотизирующей мыслью - они уже близко, они идут, идут! - к Ларе ворвалась банда матросов во главе с Карикозовым.
Она узнала его тотчас же, узнала, хотя он так теперь был непохож на того смешного, трусливого самозванца, которого она из жалости посадила за свой стол в киевском "Континентале".
Упоенный своей властью, он был груб и нагл, для пущей важности задирал еще выше свой нос-картофелину, и еще асимметричней казалось его лицо, перекошенное торжествующей злобой. И здоровенные, сильные матросы, и неказистый Карикозов одинаково липкими, бесстыжими глазами смотрели на эту женщину, еще недавно такую недоступную, а теперь бывшую всецело в их власти.
- Ну што, ну што, гражданка, - сквозь зубы допытывался Карикозов, ждаешь, гражданка, свой туземец? Жди, жди свой прохвост Тугарин, любовник свой!
Она молчала, бледная, беззащитная, думая об одном: только бы побороть животный, страх свой, побороть мелкую дрожь лица, всего тела.
Карикозов продолжал сквозь зубы:
- Он придет, а только ты его не увидишь! Нэт. Одевайся!
Она стояла, потеряв способность двигаться, мыслить. Что-то глухое, тупое, как столбняк, овладело ею.
Карикозов подошел вплотную, обдавая ее зловонным дыханием.
- Одевайся, слышь, тебе говору!
И, подхлестывая свою пробудившуюся похоть, он выкрикнул исступленно: "Ты красивый блад!". И он еще несколько раз повторил это ужасное слово.
Матросы захохотали, как жеребцы, и теснее обступили Лару.
И, может быть, они все скопом бросились бы насиловать ее, вырывая друг у друга, но у Карикозова были свои особенные соображения.
- Товарищи, нельзя! Товарищи, у меня ордер! Нада закон соблудать. Мы она арестуем. Обиск сделать нада! Нет ли оружий, документы? Это известии контрреволюционни девка!..
Недолго продолжался обыск. Расхватали все драгоценности, расхватали несколько золотых монет, пачку царских сторублевок, вывели Лару на улицу и, втиснув в машину, помчались к набережной.
Вся эта банда на миноносце доставила Лару в Кронштадт.