Несколько минут Маврос молчал, пораженный, затем, овладев собой, сказал решительно:

— Это невозможно.

— Что?

— Ваше Высочество, вы не можете выступать в цирке.

— Почему?

— Вас узнают. Заговорят. Заговорит весь Париж.

— А мне какое дело? Пусть говорит. Если бы не Барбасан, я очутился бы на улице.

— Это было вчера, но сегодня материальное положение Вашего Высочества резко переменилось. Вы заплатите неустойку, а контракт изорвете в клочки.

— И не подумаю! Барбасан взял с меня слово: в течение шести месяцев я не покину его. Он спас меня в самый катастрофический момент. Я это ему не забуду никогда и никогда не отплачу такой низкой неблагодарностью. Маврос, ты, рыцарь чести, ты первый утратил бы ко мне уважение. Данное слово есть слово, а не звук пустой.

— Раз так, раз вы связали себя честным словом, тогда, конечно, о нарушении контракта не может быть и речи. Но все-таки, все-таки…

— Что все-таки? — горячо, с вызовом бросил принц. — Ты хочешь сказать, что мне, принцу Атланскому, герцогу Родосскому, неудобно выступать в цирке? Друг мой, теперь, в наше время, после того как прокатившаяся по доброй половине света революция смела и разорила десятки династий, теперь неудобно только совершать поступки, противоречащие понятиям о добром имени и о чести. Все же остальное удобно. Мы с тобой можем назвать добрый десяток принцев крови, которые служат в банках, заведуют конюшнями американских миллиардеров и там же, в Америке, снимаются для фильмовых картин. Русский великий князь Александр Михайлович служит в каком-то торговом предприятии. Мой друг, это в настоящем, а в прошлом? Историю знаешь не хуже меня, знаешь, что потомок христианнейших королей Людовик XVIII был учителем математики в какой-то начальной школе, а Луи Наполеон, будущий император французов, занимался комиссионерством по продаже оливкового масла. И, наконец, чем только не занимались и кем только не были в погоне за куском хлеба принцы Бурбонского дома после того, как им удалось избежать гильотины? Ты скажешь: все это, мол, так, однако же это не был цирк. Да, это цирк, я же не буду кривляться и кувыркаться на арене на потеху толпы. Мой номер стильный и строгий — не потеха, а зрелище. Зрелище, которое не вызовет ни одной улыбки. Ну что, убедил я тебя?

— Ваше Высочество, у меня нет никаких возражений.

— Очень рад. А ты, Маврос, с завтрашнего дня потрудись ликвидировать все свои счеты с «Пикадилли». Нам хватит теперь и на двоих. Что такое? Ты недоволен?

— Это меня стеснит. Я хочу…

— Вздор, никаких возражений. На свободе ты найдешь что-нибудь получше.

— Как это понимать? Как дружеский совет или высочайший приказ?

— Как высочайший приказ, — улыбнулся принц.

— В таком случае я, верноподданный, беспрекословно повинуюсь.

— С завтрашнего дня ты оставишь свою мансарду и переедешь ко мне в отель «Фридланд». Если, разумеется, это не будет посягательством на твою свободу, и жизнь со мною вдвоем…

— Ваше Высочество, я готов обидеться. Разве это не вернет мне счастливейшие дни моей жизни, когда на охоте в африканской пустыне и на войне наши походные кровати стояли рядом в одной палатке?

— Хорошее время это было, Маврос! Какие воспоминания! — вздохнул принц. — Но ничего. Не будем сетовать, будем смело, с надеждой и верой смотреть вперед, с благодарностью и любовью оглядываясь назад. Самое ценное, Маврос, — наша жизнь при нас. За это мы вечно должны быть признательны Богу, ведь могло быть иначе. Если б ты не спасся каким-то чудом и если бы в момент революции я находился в Дистрии, а не за ее пределами… Я вовсе не желаю сказать, что теперь все пойдет безмятежно и гладко. Да и не хочу этого. Вовсе не хочу. Было бы скучно и бледно.

— Вам угодно сказать, что нам предстоит еще борьба, вернее, мне. Борьба с человеком, у которого очень мало совести, но очень много миллионов, и с женщиной, которая умеет ненавидеть. Мекси и Медея Фанарет.

— Мекси и Медея Фанарет, — повторил Язон.

Эти два имени словно отозвались каким-то внутренним толчком в душе адъютанта, и он сказал:

— Ваше Высочество, теперь, когда вы здесь налицо, надо скорее озаботиться помещением драгоценностей в более надежное место, чем моя мансарда…

— Успеется… Отложим до завтра…