Тождественным или, по крайней мере, наиболее часто отождествлявшимся с вавилонским Таммузом является финикийский Адонис[7], культ которого имел, однако, свое особое развитие и значение.
Центром культа Адониса был Библос на сирийском берегу, «Иерусалим или Мекка финикийцев». Здесь находилось знаменитое святилище финикийской Афродиты, великой Баалат-Гебал, супруги Адониса. Высокий обелиск, воздвигнутый в храме, был священным изображением богини. Другое ее святилище находилось в Либаноне, у истоков названной по имени Адониса реки, впадающей в море при городе Библосе и носящей теперь имя Нар-Ибрагим. Здесь, в лесистом горном ущелье, одном из прекраснейших во всем мире, судя по словам Ренана и других путешественников, было самое подходящее место для совершения празднования траурного торжества в память умершего молодого бога с надлежащим настроением. Пролитая кровь трагически убитого бога виднелась здесь и в расцветавшей красной анемоне, розе Адониса (которую и теперь еще арабы называют цветком паат, «возлюбленного»), и в горной речке, окрашенной в красноватый цвет землею, смытой и попавшей в реку во время таяния снега. Уже эти признаки ясно показывают, что празднество происходило весной, хотя определенных сведений о его времени мы не имеем, а в других местах, как, например, в Афинах, адонии (празднества в честь Адониса) приходились на лето.
Миф рассказывает, что Адонис вырос из мирты или был рожден своей матерью Миррой, превратившейся в дерево. Прекрасный юноша и охотник, он становится возлюбленным Афродиты (Астарты). Его имя обозначает «господин», и наряду с именами Бела или Ваала (тоже означают «господин») и Мелькарта (означает «царь»), является, в сущности говоря, нарицательным именем, которое в форме adon (i) употребляется в ветхом завете при обращениях к богу и во многих других случаях. Далее, миф говорит, что в смерти Адониса был виновен ревнивый Арес, пославший против него дикого вепря или сам превратившийся в такового. До сих пор еще не выяснено, что означает вепрь в этом мифе.
Центральное место в празднестве в честь Адониса, как и Таммуза, занимало траурное торжество. Но впоследствии, может быть, даже только после слияния культа Адониса с египетским культом Озириса[8], оно стало соединяться также с торжеством воскресения бога. Очевидец, римский писатель Лукиан описывает это празднество следующим образом: «в Библосе находится великое святилище Афродиты, в котором они устраивают тайные торжества и в честь Адониса. Я был очевидцем этого культа. Они рассказывают при этом, что история с вепрем случилась в их местности. И в память о страданиях бога они ежегодно бичуют себя, оплакивают бога и устраивают тайное празднество. Велика тогда печаль в этой местности. Насытившись самобичеванием и плачем, они приносят Адонису жертву, подобающую мертвецу. На другой же день они называют его живым и думают, что он возносится на небо».
В следующей главе автор рассказывает о другом замечательном явлении: ежегодно из Египта приплывает в Библос голова, гонимая ветром, совершающая свой путь в семь дней. Рассказ этот, вероятно, основан на том, что морские течения приносили нильский ил к финикийскому берегу. Еще Кирилл Александрийский знает, что египетские женщины ежегодно посылали в осмоленной кружке письмо женщинам города Библоса. В определенный день письмо это прибывало в Библос и приносило известие об обретении Адониса. Как только прибывало известие, раздавались радостные крики: «мы нашли его, мы радуемся». В Александрии праздник Адониса был известен с III века до Р. X. Здесь погребальному плачу предшествовало празднество бракосочетания Адониса с Афродитой, во время которого изображения обоих божеств выставлялись на носилках в комнате, украшенной гирляндами, венками и корзинами со зрелыми плодами. На следующий день праздновалась смерть бога; изображение его с громким плачем относили к морю и ввергали его в волны:
Киприда, наслаждайся сегодня со своим супругом.
Завтра женщины отнесут его
По утренней росе к морю,
Где волны бьются об утесы.
Печаль распустит их волосы,
Платья их раскроются и спадут,
Из обнаженных грудей раздастся плач.
Из Феокрита, XV Идиллия, ст. 131 сл.
«Но плачь их не безнадежен, они поют о том, что погибший снова вернется».
Наряду с Библосом, финикийские колонии Амаф и в особенности Пафос на южном берегу Кипра были также центрами культа Адониса. Здесь этот культ был так сходен с культом Озириса, что часто смешивался с ним. В царских гробницах в Микенах[9] найдена была золотая модель святилища в Пафосе, изготовленная, по крайней мере, за 1200 лет до Р. X.
Значение этого святилища видно также из того, что Катон Старший предлагал Птоломею Авлету, изгнанному своим народом в 57 году до Р. X. из Египта, управление храмом в Пафосе, как достаточное возмещение в смысле денег и почестей. Еще и теперь женщины в Куклии, прежнего Пафоса, натирают свое тело маслом в честь вифлеемской девы, заменившей в их глазах старую богиню-мать.
Из Кипра культ Адониса перешел также к грекам. Уже Сапфо[10] в 600 году до Р. X. воспевает его, а Платону известны сады Адониса. Это наполненные землей горшки или черепки, в которых засеивали быстро прораставшие семена[11]. В летнюю жару они быстро расцветали и также быстро увядали: символ растительности, распускающейся весной и вскоре погибающей, и ее божества. Подобно тому как в других местах поступали с изображением самого бога, эти черепки бросались затем в воду. Первоначально это делалось для сохранения силы природы, находящейся в воде, как мужского начала, в противоположность силе природы, заключенной в воде, как женского начала.
В отраженном изображении греческого мифа Адонис является милым мальчиком, которого Афродита передает в ящике на сохранение Прозерпине, богине преисподней. Но Прозерпина не хочет возвратить прекрасного мальчика, и Зевс разрешает спор: 1/3 года мальчик должен проводить на земле, 2/3 — в преисподней. Треть года означает продолжительность весны. В конце концов прекрасный юноша лишается жизни на охоте за диким вепрем, и Афродита горько плачет о погибшем. Художественное изображение плачущей богини с мертвым возлюбленным на руках явилось прототипом для знаменитого творения Микель-Анжело: «Pieta».
В Аттике праздник Адониса приходился на позднее лето. Когда Алкивиад летом 411 года до Р. X. собирался отправиться в свой известный поход на Сицилию, в Афинах как раз праздновали адонии. Это обстоятельство сочли за дурное предзнаменование; следовательно, в Афинах праздник состоял только из траурного торжества по поводу смерти бога. То же самое приходится сказать и о празднике Адониса в Антиохии, который происходил как раз при первом въезде императора Юлиана в этот город. Весь город тогда оглашался плачем по умершем боге. Павзаний сообщает, что в Аргосе женщины оплакивали Адониса, но мы не знаем, когда происходил там этот праздник.
Иудеям культ Адониса был уже известен с VIII-го века до Р. X., как это показывает упоминание о садах Адониса у Исаии 17, 10 и сл. Многие другие места также толковались в смысле такого знакомства с культом Адониса, например, плач о «единственном сыне» у Амоса, 8, 10, сравни также у Иеремии 6, 22; 22, 18; 34. 15. У Захарии 12, 10; псал. 35, 14: 1 Цар. 13, 11 по LXX. Важнее всего однако то место в книге Даниила 11, 37, где «радость жен» означает бога, соответствующего только Адонису или Таммузу: его почитают в особенности женщины, он был возлюбленным богини. Несомненно, что описанный у Иеремии (44, 17–19) культ «богини неба» относится к одной из матерей-богинь, к Иштар или Бельти-Афродите. Не только отдельные места, но и целые рассказы, как, например, жертвоприношение Исаака, история Иосифа и в особенности сказание об Ионе, ставились в связь с мифами о Таммузе-Адонисе. Рассказ о пребывании Ионы в чреве рыбы возник из первоначального рассказа о пребывании бога в преисподней; это ясно доказывается применением тех же понятий к пребыванию Христа в недрах земли у Матфея 12, 40. Описание траурного празднества в Ниневии ясно напоминает праздник Адониса в Антиохии. Наконец, чудесный куст, так быстро расцветающий и снова увядающий, должен быть, по-видимому, также поставлен в связь с садами Адониса.
Особого внимания заслуживает также рассказ отца церкви Иеронима. По его словам, Вифлеем, традиционное место рождения Иисуса, был окружен рощей Адониса (Таммуза), и на том самом месте, где некогда плакал Христос дитя, оплакивался возлюбленный Венеры. Невероятно, чтобы этот культ возник в Вифлееме лишь в послехристианское время, как это думает отец церкви[12]. Может быть, великий плач Рахили, т. е. женщин вифлеемских, у Матфея 2, 18, старше, чем рассказ об избиении детей Иродом? И не находилась ли светлая звезда, указавшая путь в Вифлеем восточным волхвам, в связи с более древним культом какого-нибудь бога, господствовавшим в этой местности? В Антиохии восход светлой звезды, по всей вероятности, священной утренней звезды Астарты, играл также большую роль в культе Адониса: он указывал начало праздника.
В более позднее время Адонис изображается большей частью в виде зерна, вложенного в землю и умирающего в ней: сравнение, которое, как известно, применяет к себе и Христос четвертого евангелия (Иоанн, 12, 24) Но такое представление об Адонисе, как и почитание его в виде солнечного бога не являются первоначальными. Как охотник или пастух, он скорее бог полей и символизирует своей ранней смертью бренность природы. Может быть, его культ первоначально восходит даже к поклонению какому-либо отдельному дереву. Тем не менее достойно внимания, что впоследствии с траурным празднеством в честь его смерти стало также соединяться радостное торжество в честь его воскресения. Основания для этого мы можем найти лишь в тех надеждах, которые связывались для верующих почитателей этого бога с его культом.
Как Адонис соответствует Таммузу, так и тирский Мелькарт соответствует вавилонскому Мардуку. Греки отождествляли этого бога, как и некоторых других, с Геркулесом, сыном Зевса и Астерии (Астарты), который согласно мифу сжег сам себя в Тире и поднялся из огня на небо в туче, при ударах грома. Праздник смерти и воскресения этого бога происходил в месяце Пейритие (февраль — март); II Макк. IV, 18–20 упоминает, что этот праздник бывает раз в четыре года. К этому празднику карфагеняне присылали в свою метрополию, Тир, особые посольства. Даже в Гадесе, теперешнем Кадиксе, на атлантическом берегу Испании, тирский Мелькарт-Геркулес имел знаменитое святилище, к которому совершали паломничество многие известные римляне; его посетил также Ганнибал перед своим переходом через Альпы. В храме не было никаких изображений, только на алтаре поддерживался вечный огонь. Богу в этом храме служили жрецы, одетые в белые одежды с остриженными волосами и с голыми ногами, принесшие обет вечного целомудрия. С ежегодным сожжением Мелькарта связывалось представление о том, что сам бог, очищенный от всякой грязи, возносится на небо для новой жизни.
Аналогичен был культ Сандана, Ваала города Тарса, места рождения апостола Павла. Он изображается стоящим в средине алтаря, а над ним парит орел с распростертыми крыльями. Как известно, орла выпускали также из костров, на которых сжигались умершие императоры; орел изображал апофеоз покойника.
Аналогичные празднества мы встречаем и в культах Ибраеза в Каппадокии и других Ваалов малоазиатских народностей. На основании сохранившихся на памятниках гиероглифов (фигурных надписей) эти боги признаются отчасти хеттитскими. Хеттиты были арийского, а не семитического происхождения; некоторое время в древности они властвовали над всей серединой Малой Азии.
Наконец, здесь же следует упомянуть в нескольких словах о Тилоне, лидийском герое, сыне Зевса: его смертельно ранила змея, но он снова ожил и удостоился божественного достоинства.
К сожалению, обо всех этих культах до нас дошло слишком мало известий. Лишь относительного одного финикийского бога мы имеем рассказы, хотя довольно поздние, о его смерти и воскресении. Мы говорим о Эсмуне Сидонском. Прекрасный юноша, сын финикийского Садика, Эсмун подвергается преследованиям влюбленной в него богини Астроноэ, в отчаянии сам отрубает у себя детородный член и умирает от раны. Но богиня воскрешает его при помощи тепла, производящего жизнь, и превращает его в бога.
Его культ был широко распространен в Финикии и ее колониях. Возможно, что Эсмун тождественен с карфагенским богом Иолаем. Греки отождествляли его с своим богом-исцелителем Асклепием. Первоначально Эсмун был также богом исцелителем; доказательством служит посвящение ему змеи, символизировавшей дар пророчества и целебных сил природы. На найденной в Алжире древней пунической (карфагенской) повязке изображены рядом с двумя божествами змеи с правой и с левой стороны; одна из них обвилась вокруг столба с поперечным бруском. Как тесно связано было понятие божественного спасителя с змеей, показывает также символ, вложенный в уста Христа четвертого евангелия (Иоанн. 3, 14).
Но у иудеев в их официальном храме в Иерусалиме во время Езекии было такое божество-змея не только в качестве символа, но и в действительности. Она называлась Нехуштан; это было медное изображение, которому был посвящен особый культ, как это явствует из 2 Цар. 18, 4. Культ Нехуштана оправдывался рассказом числ 21, 4–9 о медной змее, сделанной Моисеем в пустыне. Но и культ Ягве, как бога-исцелителя, наряду с первоначальным культом его, как бога грозы, не может быть объяснен вне таких не иудейских влияний. Имя Рафаэль (бог-исцелитель), как имя особого, посланного богом, «спасителя», встречается впервые только в книге Товита 5, 4.