(Соч. ок. 1592 г.)
Источники сказанія о Ромео и Юліи, какъ извѣстно, итальянскіе; но Шекспиръ главнымъ образомъ познакомился съ ними по двумъ англійскимъ обработкамъ: по прозаическому изложенію Вильяма Пайнтера, появившемуся въ 1567 г., и, главное, по разсказу въ стихахъ Артура Брука, напечатанному уже въ 1562 г.
Въ стихотвореніи Брука поэтъ нашелъ исторію Ромео и Юліи не какъ простой сырой матеріалъ, но уже въ высокой степени обработанный; нашелъ не только главные характеры, но и почти всѣ побочныя лица, всѣ важнѣйшіе мотивы и много второстепенныхъ, планъ для цѣлыхъ сценъ, идею многихъ частностей. Что же оставалось еще дѣлать при этомъ нашему поэту и что прибавилъ онъ съ своей стороны къ этому матеріалу? А то, что изъ интересной, трогательной новеллы онъ создалъ увлекательную, потрясающую трагедію, изъ поэмы съ временнымъ значеніемъ -- художественное произведеніе непреходящей цѣнности. Полагаю, что этого достаточно. Но какъ достигъ онъ такого результата?
Кто возьмется за объективное и чисто фактическое изложеніе содержанія трагедіи Шекспира съ одной стороны и стихотворной новеллы Брука съ другой, тотъ представитъ два разсказа, которые отличаются другъ отъ друга весьма немногимъ, а читателемъ поверхностнымъ будутъ даже признаны за совершенно между собою тождественные. Но какое огромное различіе въ точкѣ зрѣнія каждаго изъ этихъ писателей на свою фабулу, въ представленіи, какое каждый изъ нихъ имѣетъ о своемъ предметѣ! Какъ Шекспиръ, такъ и Брукъ дали себѣ трудъ вкратцѣ указать содержаніе своего произведенія въ сонетѣ. Поучительно сравнить оба эти сонета.
Идея Брука слѣдующая. Любовь зажгла два сердца при первой встрѣчѣ, и оба получаютъ то, чего оба желаютъ. Молодые люди тайно обвѣнчаны монахомъ и нѣкоторое время наслаждаются высочайшимъ счастьемъ. Разгнѣванный бѣшенствомъ Тибальда Ромео убиваетъ его и вслѣдствіе этого принужденъ бѣжать. Юлію заставляютъ вступить въ новый бракъ; для избѣжанія его, они принимаетъ питье, имѣющее послѣдствіемъ видимую смерть; ее хоронятъ спящею, но живою. Мужъ узнаетъ о ея смерти и отравляется; она же, пробудившись, закалывается кинжаломъ Ромео. Вотъ и все; ни одного слова о раздорѣ между веронскими фамиліями Монтекки и Капулетти; хотя сама поэма и упоминаетъ о всѣхъ этихъ вещахъ, но для автора онѣ, очевидно, не представляютъ никакого существеннаго интереса, онъ не усматриваетъ никакой глубокой связи между семейнымъ раздоромъ и судьбой, постигающей его главныхъ дѣйствующихъ лицъ. Для него вся эта исторія -- трогательная исторія любви, и ничего больше. А Шекспиръ? Я не стану переводить здѣсь извѣстный сонетъ, который находится предъ началомъ его пьесы. Но идея его относительно фабулы такая. Двое молодыхъ людей, которыхъ природа надѣлила своими очаровательнѣйшими дарами и какъ бы создала другъ для друга, охвачены взаимною любовью, чистѣйшею и пламеннѣйшею. Но судьба кинула ихъ въ грубую, враждебную среду; ихъ страсть зарождается и растетъ среди бурныхъ проявленій заклятой партійной и семейной ненависти. Спокойный, приводящій къ спокойной развязкѣ ходъ дѣйствія здѣсь невозможенъ. Совершенно отдавшись своей любви, чета забываетъ ненависть, разъединяющую ихъ семьи, и наслаждается всего нѣсколько минутъ счастьемъ, которое возноситъ ихъ на высшую вершину человѣческаго бытія. Но тутъ враждебныя силы отрываютъ ихъ другъ отъ друга: послѣдняя вспышка надежды, отважная попытка заставить судьбу пойти по желанному ими пути -- и скоро послѣ того роковая ошибка, повергающая обоихъ въ холодныя объятія смерти. Но смерть соединяетъ ихъ прочными узами, пламенное стремленіе ихъ другъ къ другу теперь навсегда удовлетворено, и какъ сами они обрѣли спокойствіе, такъ ихъ кровь тушитъ и пламень ненависти, разъединяющей ихъ семьи. Надъ бездыханными трупами Ромео и Юліи ихъ отцы протягиваютъ одинъ другому братскую руку, и гробница несчастныхъ становится символомъ любви, покорившей ненависть.
Такова была точка зрѣнія Шекспира на свой предметъ, такую идею старался онъ выработать изъ своего матеріала; изъ этого воззрѣнія вытекли всѣ отступленія отъ бывшаго предъ нимъ источника, вытекала вся постройка его трагедіи.
Цѣль Шекспира -- возбудить искреннѣйшее сочувствіе, глубочайшее состраданіе къ его четѣ, потрясти насъ изображеніемъ ея участи, но вмѣстѣ съ тѣмъ и поднять насъ во взглядѣ на все, происшедшее здѣсь, такимъ образомъ, чтобы мы и въ этой печальной долѣ, постигшей двухъ любящихъ, почувствовали присутствіе примирительнаго элемента.
Всѣмъ, что можетъ служить этой двоякой цѣли, авторъ воспользовался; все, ей противорѣчащее, устранено.
Приведемъ для примѣра нѣсколько частностей. Въ поэмѣ Брука дѣйствіе растянуто на нѣсколько мѣсяцевъ; Шекспиръ ограничилъ его нѣсколькими днями. Къ чему это измѣненіе? Не устройство или привычки тогдашней сцены потребовали его: съ этой стороны, напротивъ, поэту предоставлена была полная свобода. Имъ руководилъ вѣрный драматическій инстинктъ, не болѣе. Ибо чѣмъ въ сущности наполнено въ поэмѣ такое большое пространство времени? Брукъ отводитъ цѣлыхъ три мѣсяца на спокойное наслажденіе тайно обвѣнчанной четы своимъ счастьемъ, и только послѣ этого совершается событіе, которое имѣетъ послѣдствіемъ ихъ разлуку. Кто не чувствуетъ, что такая постановка тотчасъ же уничтожаетъ то нѣжное благоуханіе, которымъ вѣетъ отъ героя и отъ героини Шекспира? Кто не чувствуетъ, что ею вмѣстѣ съ тѣмъ безконечная трогательность судьбы Ромео и Юліи понижается такъ, что переходитъ въ тонъ будничной повседневности?.. И потомъ, если эти влюбленные могли быть тайно счастливы въ продолженіе трехъ мѣсяцевъ, то почему счастье ихъ не продолжается долѣе? Конецъ ему наступаетъ вѣдь только благодаря чистой случайности... Какая разница съ Шекспиромъ! У него эта прелестная молодая чета какъ бы создана другъ для друга; но міръ, но судьба не хочетъ, чтобы они принадлежали другъ другу. И ни на одну минуту не оставляетъ насъ поэтъ въ неизвѣстности насчетъ роковой участи, ожидающей ихъ. Только два, три часа даетъ онъ имъ быть счастливыми, и это ужъ только тогда, когда ихъ судьба рѣшена, когда Тибальдъ убитъ и Ромео изгнанъ. Ни на одно мгновеніе нѣтъ у нихъ ощущенія ненарушимой принадлежности другъ другу, и за кратковременнымъ счастьемъ слѣдуетъ тотчасъ же разлука навсегда. Вотъ это -- поэзія, это -- трагизмъ! Вотъ какую безконечную разницу производитъ это маленькое измѣненіе относительно продолжительности дѣйствія. И этимъ еще дѣло не ограничивается. Это ускореніе дѣйствія какъ нельзя болѣе соотвѣтствуетъ гармонической стройности художественнаго произведенія.
Вмѣстѣ съ тѣмъ этотъ болѣе быстрый темпъ вполнѣ подходитъ къ господствующей въ трагедіи высотѣ температуры, внезапной вспышкѣ и безостановочному развитію пламенной любви, рѣзкому взрыву дикой ненависти.
Только три раза сводитъ поэтъ Ромео и Юлію вмѣстѣ живыми: прежде всего -- сцена на балу, имѣющая такое рѣшающее дѣйствіе, потомъ -- непосредственно примыкающая сюда по времени сцена въ саду, наконецъ -- прощаніе молодыхъ людей послѣ нѣсколькихъ первыхъ и послѣднихъ часовъ, проведенныхъ ими, какъ мужъ и жена. Трогательнѣе и прекраснѣе этого не было до сихъ поръ написано ничего. Но кульминаціонный пунктъ представляетъ собою, можетъ быть, сцена въ саду -- уже потому, что тутъ находился передъ поэтомъ самый опасный подводный камень, такъ какъ для драматическаго писателя не можетъ быть ничего опаснѣе и труднѣе состязанія съ музыкантомъ и лирикомъ -- состязанія, на которое вызываютъ его подобныя простѣйшія положенія. Другіе великіе поэты -- да и Шекспиръ въ нѣкоторые періоды своего творчества -- умѣютъ въ подобныхъ случаяхъ помогать себѣ тѣмъ или другимъ пріемомъ: они прерываютъ діалогъ дѣйствующихъ лицъ одинъ разъ или даже нѣсколько (напомню знаменитую сцену въ саду въ Гетевскомъ "Фаустѣ"), они ограничиваются больше намеками, чѣмъ подробнымъ выполненіемъ, они предоставляютъ читателю угадывать многое и самое лучшее и т. п. Влюбленные не разговариваютъ о своихъ чувствахъ, а разсказываютъ другъ другу свое прошедшее, свою повседневную жизнь. Ничего этого нѣтъ въ садовой сценѣ "Ромео и Юліи". Не страшась никакихъ опасностей, пускаетъ Шекспиръ корабль своего творчества нестись на всѣхъ парусахъ по бурному морю чувства, мимо всѣхъ грозныхъ подводныхъ камней, которые ему не могутъ причинить никакого вреда.
Изумительно также искусство, съ которымъ Шекспиръ развиваетъ характеры двухъ влюбленныхъ посредствомъ ихъ взаимной любви и въ ней. Изумительно, но не удивляетъ, потому что у него концепція характеровъ неразрывно связана съ концепціею драматическаго дѣйствія. Въ томъ заключается его величіе, что онъ какъ видитъ все въ общей связи, такъ и творитъ въ общей связи. Психологическая глубина и правда его характеровъ, полнота жизни, которою они проникнуты, строгая послѣдовательность, съ которою они развиваются, необходимость, съ какою ихъ поступки вытекаютъ изъ ихъ натуры и положенія -- все это служитъ предметомъ общаго изумленія; но величайшее чудо заключается въ томъ, какъ эти характеры въ разныхъ оттѣнкахъ своихъ, въ способѣ дополненія ихъ другъ другомъ и выдѣленія каждаго изъ нихъ, благодаря ого противоположности другому, такъ всецѣло обусловлены основною идеею дѣйствія. Прослѣдимъ, каково было внутреннее состояніе Ромео и Юліи въ то время, какъ любовь появилась въ ихъ сердцѣ, и что сдѣлала изъ нихъ она.
Самый большой переворотъ происходитъ въ Ромео. Молодой человѣкъ благороднаго образа мыслей, прекрасно образованный, одаренный острой проницательностью и мѣткимъ остроуміемъ, онъ въ началѣ пьесы, невидимому, страдаетъ избыткомъ чувства и фантазіи. Окружающій его свѣтъ слишкомъ сухъ и слишкомъ грубъ для него. Онъ совершенно уединяется отъ этого общества; если видитъ его, то сквозь какой-то покровъ, и все глубже погружается въ свой внутренній міръ -- міръ грезъ, воображаемыхъ радостей и скорбей. Черту, найденную у Брука -- сантиментальную, нераздѣлимую любовь Ромео къ Розалинѣ, Шекспиръ сохранилъ, но самая Розалина въ трагедіи его не появляется. Собственно ея личность здѣсь не имѣетъ значенія: она или другая -- все равно. Ея образъ тутъ только для того, чтобы пополнить пробѣлъ во внутреннемъ мірѣ Ромео; это -- предметъ, на который сперва направлено душевное стремленіе Ромео до тѣхъ поръ, пока онъ не встрѣчаетъ ту, которая дѣйствительно назначена ему судьбою. Съ той минуты, какъ онъ увидѣлъ Юлію, въ немъ происходитъ переворотъ. Онъ остается молодымъ мечтателемъ, поэтомъ, какимъ былъ, но онъ начинаетъ дѣйствовать. Сознаніе, что онъ любимъ возвращаетъ его самому себѣ и свѣту. Происшедшая въ немъ перемѣна тотчасъ же бросается въ глаза его другу: "Ну, вотъ и прекрасно! Развѣ это не лучше вѣчнаго любовного нытья? Теперь ты человѣкъ, теперь ты Ромео, теперь ты -- ты..." Но, когда его свергаютъ съ неба счастья въ печальный мракъ изгнанія, онъ совершенно теряется, разражается безмѣрными сѣтованіями, безсильнымъ бѣшенствомъ противъ судьбы. Блеснувшая надежда снова вселила въ него бодрость и энергію. Когда же, въ концѣ концовъ, для него не остается сомнѣнія, что все кончено, онъ немедленно принимаетъ твердое рѣшеніе. Юношеская рѣчистость его прошла, счастье и несчастье довершило его воспитаніе: онъ сдѣлался человѣкомъ.
Юлія у Шекспира -- четырнадцатилѣтняя дѣвушка; она двумя годами моложе, чѣмъ въ поэмѣ. Отъ этого личность ея становится еще трогательнѣе: передъ нами дитя, которое великая и чистая любовь дѣлаетъ женщиной. И она тоже въ свѣтѣ стоитъ одиноко, но не такъ, какъ Ромео, потому что она уже по своей природѣ мечтательница. Своего положенія она сперва совсѣмъ не сознаетъ, и только пережитыя ею послѣ встрѣчи съ Ромео испытанія показываютъ ей, до какой степени собственно чужды ей родители ея и все окружающее. Натура ея проще, чѣмъ у Ромео, но сильнѣе; любовь гораздо менѣе эгоистична. Всецѣло проникнутая только однимъ чувствомъ, она немедленно принимаетъ рѣшеніе -- находитъ необходимымъ дѣйствовать практически. Сила ея любви преодолѣваетъ дѣвическую робость, женскую нерѣшительность и даетъ ей возможность смѣло смотрѣть въ лицо смерти. Весьма знаменательно развивается ея характеръ въ монологѣ передъ пріемомъ усыпительнаго напитка. Въ ночной часъ, за минуту до рѣшенія, въ душѣ ея возстаютъ страшные фантастическіе образы; наконецъ, ей кажется, что она видитъ павшаго отъ руки Ромео Тибальда. Эта подробность есть и въ поэмѣ Брука. Тамъ Юлія торопливо выпиваетъ,наконецъ, напитокъ,изъ боязни, что дальнѣйшее раздумыванье помѣшаетъ ей исполнить это рѣшеніе. Юлія Шекспира видитъ опасность, грозящую ея Ромео отъ Тибальда, и немедленно прибѣгаетъ къ единственному средству раздѣлить его участь:
"Иду, Ромео. Пью; чтобъ быть съ тобою!"
О дѣйствующихъ лицахъ, группирующихся частью вокругъ героя, частью вокругъ героини, распространяться не буду. Превосходно нарисованная фигура -- вспыльчивый, страстный старикъ Капулетъ. Не особенно симпатично дѣйствуетъ на насъ его жена, которая гораздо его моложе: ея отношенія къ мужу совершенно внѣшнія, и съ дочерью тоже соединяютъ ее узы только крови; связи душевно-духовной не существуетъ. Тутъ еще и кормилица -- типъ вульгарной, болтливой бабы, индивидуализированной мастерски, съ художественнымъ реализмомъ и -- вопреки извѣстному выраженію Гете -- для пьесы необходимой, во-первыхъ, какъ pendant къ характеру Юліи, затѣмъ, чтобы сдѣлать для насъ совсѣмъ понятнымъ полное одиночество молодой дѣвушки въ родительскомъ домѣ.
Родители Ромео -- какъ того требуетъ ходъ дѣйствія -- держатся болѣе на заднемъ планѣ. Зато мы близко знакомимся съ его друзьями: съ покойнымъ, разсудительнымъ Бенволіо, беззаботнымъ, добродушнымъ, смѣлымъ, остроумнымъ Меркуціо. Эта личность есть вполнѣ созданіе Шекспира; въ поэмѣ Брука она появляется всего одинъ разъ, въ видѣ намека. Меркуціо -- олицетвореніе бьющей полнымъ ключемъ молодой мужественной силы, жизнерадостный и, вмѣстѣ съ тѣмъ, наблюдающій свѣтлыми глазами жизнь юмористъ, придаетъ первой половинѣ пьесы яркій блескъ. Его фигура имѣетъ огромное значеніе не только, какъ освѣщающая характеръ Ромео, но и по способу, какимъ Шекспиръ вплетаетъ ее въ драму семейной распри.
Этой стороной своего матеріала -- трагедіею ненависти -- Шекспиръ занялся едва ли менѣе прилежно, чѣмъ трагедіею любви, которую, вѣдь, только эта ненависть и сдѣлала трагедіею. Шекспиръ не довольствуется тѣмъ, что трагическую гибель своей четы мотивируетъ энергически для ума читателя. Онъ съ самаго начала старается дѣйствовать на наше чувство, съ самаго начала приготовляетъ насъ къ трагическому концу, тысячею художественныхъ мелочей умѣетъ вызвать въ насъ впечатлѣніе, что эта исторія ни теперь, ни когда бы то ни было, не могла имѣть счастливой развязки. Этой цѣли заставляетъ онъ служить все: характеръ своей четы, молодость Юліи, ея полное одиночество, ея незнаніе свѣта, пагубную быстроту, съ которою разгорается ея страсть, мрачныя предчувствія, которыя въ рѣшительные минуты возникаютъ въ ея душѣ. Но главнымъ образомъ служитъ этой цѣли живое, наглядное изображеніе семейной распри, и тутъ обнаруживается искусство, съ которымъ Шекспиръ строитъ свою драму, пускаетъ въ ходъ свои различные мотивы. Уже первая сцена вводитъ насъ въ эти отношенія. Изъ незначительныхъ, даже комическихъ зачатковъ развивается серьезная, отчаянная борьба. Только благодаря вмѣшательству владѣтельного герцога, который весьма энергически выступаетъ со своимъ авторитетомъ, дѣло не доходитъ до послѣдней крайности. И въ этой же первой сценѣ появляется передъ нами Тибальдъ, двоюродный братъ Юліи, заклятый врагъ Ромео, дикій драчунъ, въ которомъ семейная ненависть находитъ себѣ полнѣйшее воплощеніе. Въ сценѣ бала Тибальдъ выведенъ снова -- возмущенный безстыдствомъ Ромео, съ трудомъ сдерживаемый своимъ старымъ дядей, въ мрачныхъ клятвахъ мести дающій выходъ кипящей въ немъ ярости, которую въ данную минуту ему не позволяютъ примѣнить на дѣлѣ: "Но дерзкое вторженье въ этотъ домъ -- теперь пріятное, не кончится добромъ". Тибальдъ ищетъ Ромео, вызываетъ его на бой. Ромео отказывается драться съ родственникомъ Юліи: все что близко къ ней, ему дорого. Тогда Меркуціо, смущенный и разгнѣванный мягкими словами, съ которыми его другъ обращается къ забіякѣ, предлагаетъ Тибальду поединокъ съ нимъ. Ромео снова появляется въ ту минуту, когда бой въ самомъ разгарѣ, кидается между дерущимися и такимъ образомъ неповинно становится поводомъ къ смерти Меркуціо. Съ Меркуціо исчезаетъ изъ драмы веселый блескъ жизнерадостности, видно приближеніе ночи. Доброе намѣреніе Ромео принесло совершенно противоположный ожидавшемуся результатъ. Его другъ по его же винѣ и ради его убитъ. Ему должно отмстить за эту смерть; не случайно, при самозащитѣ, какъ это происходитъ у Брука, а сознательно, по чувству долга обязанъ онъ обнажить мечъ на родственника Юліи и умертвить его. Нѣсколькими словами выражается то, что онъ чувствуетъ послѣ совершенія этого дѣла: "Горе мнѣ, игрушкѣ судьбы!..." Собственной рукой, потому что иначе нельзя было поступить, нанесъ Ромео смертельный ударъ блаженству, которое ему принесла любовь. Здѣсь снова, какъ и въ первой сценѣ трагедіи, появляется герцогъ; тогда онъ укрощалъ и грозилъ, теперь караетъ. Невинные, любящіе падаютъ жертвами правосудія -- Ромео изгнанъ.
Въ третій разъ видимъ мы герцога уже тогда, когда трагедія окончилась. Жертвы, которыхъ потребовала любовь, утишили и ненависть. Грустно увѣщевающимъ, участливымъ зрителемъ, стоитъ тутъ государь -- стоитъ какъ свидѣтель мира, который недавніе враги заключаютъ надъ открытой могилой.
(Статья взята изъ публичныхъ лекцій Страсбургскаго профессора Бернгарда тен-Бринка. Во II томѣ мы даемъ подробную характеристику Шекспировскаго творчества, принадлежащую перу этого талантливаго ученаго, скончавшагося въ 1892 г.)-- Ред.
В. Шекспиръ в двухъ томахъ. Подъ редакціей А. Е. Грузинскаго. Том I.
Типографія т-ва А. А. Левенсонъ. Москва. 1912