По прибытии фрегата в Кастель-Ново, на другой день, 13 мая, вице-адмирал с кораблями "Селафаилом", "Св. Петром", "Москвой" и фрегатом "Венус" отправился в Триест, как для освобождения задержанных австрийцами судов, так и для проводу их мимо Истрии, в портах которой французы усилили свою гребную флотилию. 14-го числа у острова Меледо встретились с кораблем "Елена" и семью корсарами под военными флагами, кои сопровождали 38 бокезских судов. "Елена" отсалютовала адмиралу 9 выстрелами, подошла к кораблю его под корму для переговору. После оного на "Селафаиле" поднят сигнал поставить все возможные паруса; но 15-го у острова Лиссо ветер переменился и сделался противный. Тут встретились с нами 5 английских транспортов с войсками, без успеха покушавшимися взять остров Тремити. Тихие переменные ветры удержали эскадру в море по 20 мая; сего же числа в полдень нашел сильный попутный шквал с дождем; корабли полетели, и скоро по обходе Истрии, при пушечных выстрелах подняты сигналы приготовиться к сражению и стать на якорь со шпрингом {Стать на шпринг - значит поставить корабль на якорь таким образом, чтобы помощью канатов мог он обращаться во все стороны.}. Едва в Триесте заметили наши корабли, как эскадра в боевом порядке остановилась под самыми батареями города. Вскоре триестский военный комендант фельдмаршал-лейтенант Цах прислал своего адъютанта поздравить с прибытием и просить, чтобы эскадра, в силу повеления императора, отошла на пушечный выстрел. Вице-адмирал отвечал на сие: " Стреляйте! я увижу, где ваши ядра лягут и где мне должно стать ". Адъютант, не ожидавший такового ответа, раскланялся и уехал. Во всю ночь палубы кораблей были освещены фонарями, люди стояли у пушек, фитили курились и вооруженные шлюпки разъезжали вокруг гавани. Задержание наших судов и грозное положение эскадры подали справедливую причину гражданам города опасаться худых следствий. Они в боязливом недоумении ожидали утра, мы с своей стороны желали знать, чем кончится столь неприятное обстоятельство.
Ночью фельдмаршал-лейтенант Цах доставил повеление австрийского императора о закрытии портов его для российских и английских кораблей. Главнокомандующий утром 21 мая отвечал на оное в сих кратких словах: "Объявление ваше получил и оставлю порт как только исправлю некоторые повреждения моих кораблей". После сего начались переговоры, чиновники беспрестанно то приезжали на "Селафаил", то возвращались в город. Австрийские дипломаты, продолжавшие переговоры во всю ночь, старались уверить вице-адмирала, что постановление о запрещении входа последовало по настоянию Наполеона, который, в противном случае, дал повеление занять Триест и Фиуме, единственные гавани, оставшиеся Австрии; уверяли, что 20-тысячный французский корпус стоит в близком расстоянии и уже два генерала прибыли в город с тем намерением, если российская эскадра не удалится, то завтрашнее утро войска вступят в Триест.
Потом, ссылаясь на искреннюю дружбу и твердый союз наших дворов, просили и надеялись, что российский адмирал, конечно, не решится без особого повеления своего императора поступать так, как французские генералы, которые требования свои и во время мира приводят в исполнение штыками и насильственными мерами. Положение ваше затруднительно, отвечал Сенявин, а мое не оставляет мне ни малейшего повода колебаться в выборе. Поступок ваш, мне как генералу, а не политику, кажется не соответствует дружеству и союзу, в которых вы меня уверяете. С долгом моим и силой, какую вы здесь видите, не сообразно допустить вас унижать флаг, за что ответственность моя слишком велика; ибо сие касается чести и должного уважения к моему Отечеству.
В продолжение сих сношений в полдень прибыл на рейд фрегат "Автроил" с известием, что французы заняли Старую и Новую Рагузу и угрожают нападением на Катаро. Сие новое нарушение прав народных побудило вице-адмирала принять решительные меры. Корабль "Петр" и фрегат "Венус" получили повеление, по причине совершенной тишины, тянуться завозами, первому к батареям нового Карантина, второму к С. Карловской пристани, так что корабль и фрегат, вошед в самую гавань, находились бы в тылу главной и сильной батареи, находящейся на мели, к старому Карантину примыкающей, у которой адмиральский и корабль "Москва" стояли на пистолетный выстрел. На последнюю ноту генерала Цаха главнокомандующий вручил австрийским чиновникам следующий, достойный замечания, ответ:
"ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО!
В ответ на письмо ваше сего дня я приказал одному из кораблей моих, который, может быть, находился ближе пушечного выстрела, отойти - и вы это видите. Корабль же, на котором я нахожусь, хотя и не думаю, чтобы был ближе выстрела, также отойдет, если ветр и жестокие шквалы то мне позволят. Впрочем, как вы уверяете меня, Г. Генерал-лейтенант в постоянной дружбе Августейших наших Дворов и согласии о запрещении входа в ваши порты Российским кораблям; хотя и я не имею на сие повеления моего Императора, но с моей стороны желая избегнуть недоброжелательства, я запретил моим офицерам съезжать на берег, и вам известно, что сие исполнено. Чрез час, я надеюсь, как к вашему, так и к моему совершенному удовольствию, отправиться отсюда в дальнейший путь.
Дм. Сенявин.
Генерал-Лейтенанту Цаху,
Военному Коменданту Триеста.
21 Майя 1806 года Корабль "Селафаил" ".
Отпуская австрийских чиновников, главнокомандующий сказал им: "Теперь нет времени продолжать бесполезные переговоры. Вам должно избрать одно из двух: или действовать по внушению французских генералов, или держаться точного смысла прав нейтралитета. Мой выбор сделан и вот последнее мое требование: если час спустя не возвращены будут суда, вами задержанные, то силой возьму не только свои, но и все ваши, сколько их есть в гавани и в море. Уверяю вас, что 20 000 французов не защитят Триеста. Надеюсь, однако ж, что чрез час мы будем друзьями, я только и прошу, чтоб не было и малейшего вида к оскорблению чести российского флага клонящегося и собственно для вашей же пользы, чтобы не осталось и следов неудовольствия. Скажите генералу Цаху, что теперь от него зависит сохранить дружбу августейших наших монархов, которая столько раз была вам полезна и впредь пригодиться может. Уверьте его, что чрез час я начну военные действия".
Грозное движение эскадры, несмотря на угрозы французских генералов, гораздо скорее, нежели дипломатические убеждении, принудили генерала Цаха и триестского губернатора графа Бриджидо вполне удовлетворить требованию Сенявина. Когда уже все было готово, и мы ожидали, признаюсь, с великим нетерпением первого выстрела адмиральского корабля, как в назначенный для начатия боя срок в гавани раздались громкие восклицания Vivat! и мы с удовольствием увидели на задержанных судах поднятые российские флаги. В ту же минуту корабли "Селафаил" и "Петр" вступили под паруса. Капитан корабля "Москвы" получил повеление, в ожидании прибытия курьера в Триест, блокировать Венецию и провождать мимо Истрии освобожденные суда, которые фрегаты "Венус" и "Автроил" должны были препроводить в Катаро. Отшествию адмирала купеческие наши суда приветствовали пальбой из пушек и ружей и криками ура! На "Селафаиле" отвечали им музыкой, которой согласные звуки по тихости ветра далеко были слышимы. В сие время на Триестской цитадели подняли флаг, в городе пронесся слух, что российский адмирал посетит губернатора, отчего множество народа покрывали набережную.
Таким образом Сенявин сделал первый шаг на дипломатическом поприще и, можно сказать, первый из генералов законных держав, показал средство, коим можно воздержать неслыханную наглость требований французских генералов и агентов, которые во время мира не менее, нежели в продолжении войны, стараются уничижать достоинство тех, кои боятся их угроз. Сим решительным поступком Сенявин разрубил Гордиев узел, хитро связанный рукой Наполеона, и тем прекратил и уничтожил то неудовольствие, которое могло бы произвесть не только охлаждение, но и самую войну. Уже считали ее верной, но ошиблись. Сенявин своей твердостью успел поддержать союз наш с Австрией и не оставил ни малейшей причины для дипломатической переписки.
Ночью, по причине штиля, течением приблизило корабли "Селафаил" и "Петр" к крепости Капо д'Истрии. Две канонерские лодки, вышедшие оттуда, на безобидном расстоянии сделали несколько выстрелов на воздух. Корабли им не отвечали, ибо ядра их далеко не доставали. На другой день наш консул Пелегрини прислал следующий монитер: "Храбрая флотилия королевства Итальянского мужественно напала на огромные российские корабли и меткими выстрелами принудила оные отступить далее в море. Сражение происходило близ Капо д'Истрии. Потеря неприятельская должна быть значительна, мы узнал (от кого?), что одним ядром, пущенным с лодки "Баталья де Маренго" убило адмирала Сенявина".
По отшествии главнокомандующего, дабы, с одной стороны, удовлетворить настоятельные требования французских генералов, а с другой, под благовидной причиной не пустить нас на берег, объявили нам карантин, однако ж мы остались на якоре в самой гавани и чрез брантвахту получали все нужное. Чрез два дни, вероятно, по отъезде французских генералов, офицерам, но только во фраках, позволили съехать в город. В театре нам дали кресла gratis. Купечество, которое составляет большую часть населения Триеста, превозносило похвалами поступок нашего вице-адмирала; ибо лишиться торговли не для одних их, но и для всей Австрии было бы весьма чувствительно и, конечно, по сей же причине единственное сообщение наше чрез Триест с Россией осталось свободным.