Вчера вечером в сером небе появились просветы. Это сразу насторожило всех летчиков. Мазурук сообщил, что его аэродром полностью готов, и погода также улучшается. Всю ночь Шмидт, Водопьянов, Шевелев и Спирин беседовали по радиотелефону с экипажем самолета Мазурука, давай указания о перелете сообщая координаты дрейфующего лагеря, силу и направление ветра. Мазурук предполагал ждать прибытия самолета Молокова. К микрофону подошел Водопьянов:
— Слушай, Илья, — сказал он, волнуясь, — Василий Сергеевич готов в любую минуту к полету. Но ты пойми, что бензина у нас нет. Если он полетит к тебе, то придется одну машину бросить на полюсе. Все мы летчики, и ты летчик. Жалко, Илья, бросать живую машину! Попробуй взлететь один, не выйдет — что же делать, пошлем Молокова на разгрузку твоего корабля.
Взвесив все, Мазурук сообщил, что постарается взлететь самостоятельно, не снимая с корабля ни одного килограмма ценного груза станции. На горизонте появилась светлая полоса. Чистое небо приближалось. Край облачности шел от нас к Мазуруку. Сама природа помогала нам: между лагерем и аэродромом Мазурука лежала прямая воздушная дорога, размеченная облачными вехами. И в 5 часов 30 минут утра Аккуратов дал последнее сообщение:
— Все готово, моторы прогреты, сейчас взлетаем. Сматываю антенну. Слушайте нас в воздухе.
В лагере все расставлены по участкам. Каждой бригаде, состоящей из трех человек, поручено следить в бинокли за определенным сектором неба и сигнализировать о появлении самолета. Аэродром размечен красными флажками. По полю на лыжах носился Орлов, проверяя в последний раз снежный покров. Все радиостанции перешли на прием. Через полчаса Аккуратов информировал, что самолет в воздухе, летит по курсу. Жуков немедленно начал работать на пеленг. Все напряженно всматривались в облачный горизонт.
— Вижу! — заорал Трояновский.
Десятки биноклей устремились в указанную сторону. На горизонте выделялась, полнела, увеличивалась черная точка. Водопьянов зажег дымовую шашку. Огромные клубы черного дыма потянулись к небу. Самолет, идущий правее лагеря, повернул прямо к нам.
— Красота! — радовался Водопьянов. — Сейчас все будем вместе!
Всюду оживленные, радостные лица, веселые разговоры, смех, шутки. Самолет ближе, ближе. Вот уже слышен рокот моторов, Мазурук низко пронесся над лагерем, сделал два круга и блестяще сел. Мы все кинулись к самолету. Начались восторженные объятия и поцелуи. Все товарищи здоровы и выглядели прекрасно. Машина в полном порядке.
Мазурук рассказывал:
«Через 5 часов 45 минут после старта на Рудольфе штурман объявил, что мы находимся над полюсом. Для перестраховки я решил пройти прежним курсом еще десять минут — лучше быть за полюсом, чем не дойти до него. Зная координаты лагеря, мы развернулись налево, поискали немного, не нашли. Тогда я выбрал льдину и пошел на посадку. Сели хорошо. Экипаж сошел на лед. Мы выстроились, сняли головные уборы, спели «Интернационал», обнялись и водрузили на высоком ропаке красный флаг. Аккуратов немедленно стал определяться, где мы находимся. Остальные отправились осматривать льдину. Ее длина — километр, ширина — 700 метров. Кольцо мощных торосов, обрамляющих поле, свидетельствовало о большой прочности льдины. Однако вся она была покрыта неровностями, ропаками, надувами, мешающими взлету. Предстояла длительная, тяжелая работа по созданию аэродрома. Зачехлили моторы, разбили палатки, достали инструменты, и началась лагерная жизнь.
Мы провели на этой льдине десять дней, каждый из которых был доотказа заполнен работой. Особенно много сил и энергии отняли расчистка аэродрома и радиосвязь. Экипаж был небольшой — всего шесть человек. Специального радиста у нас не было, поэтому в первые дни никак не удавалось связаться с лагерем. В довершение всего порвался ремень на моторе. Мы пробовали сшить новый из постромок, парашютных лямок, изрезали даже пару голенищ болотных сапог. Ремни непрерывно рвались, причиняя огорчение всему коллективу. В немногие свободные часы развлекались, Тимофеев пел арии из «Роз-Мари» и «Баядерки».
Нас было очень немного — всего шесть человек, но мы чувствовали себя целым отрядом. И вот мы здесь — живые, невредимые, бодрые, со всем грузом, доверенным нашему коллективу.
Ваш лагерь найти было довольно трудно. На протяжении каких-нибудь 100 километров нам пришлось пересечь около 70 градусов. Труден был и взлет. Однако все обошлось удачно. Сверху ваш лагерь выглядит большим населенным пунктом…»
Закончив свой рассказ и ответив еще на несколько вопросов товарищей, Мазурук ушел в палатку и немедленно уснул как убитый. Его спутники вместе с зимовщиками принялись за разгрузку самолета. Прежде всего вытащили пресловутую гидрологическую лебедку, и Петя Ширшов сразу взялся за ее монтаж. Он хотел как можно скорее измерить глубину океана.
Задрав хвост, по льдине носился привезенный Мазуруком пятый член дрейфующей зимовки — пес «Веселый». Все ему казалось новым, приятным, соблазнительным.
Днем Ритсланд поймал зазевавшуюся знаменитую пуночку. Она забралась в одну из многочисленных пустых консервных банок поклевать остатки, и тут-то зоркий штурман ее и накрыл. Алеша с торжеством принес свою добычу в палатку. Вдруг снаружи раздался гневный хозяйский голос Папанина:
— Ты чего чужих кур воруешь?
— А ты не распускай свою фауну по всему полюсу, — обиженно ответил штурман, отдавая птицу.
Погрозив кулаком, Папанин унес пуночку в свой дом. Там она и обосновалась. Участники экспедиции гурьбой ходили смотреть на вещественное доказательство существования жизни на полюсе.
— А может быть, держать пуночку в доме — мещанство? — ехидно спросил Матвей Козлов. — Пуночка ведь это что-то вроде канарейки!
Сегодня Шмидт созвал в своей палатке командиров кораблей и поставил на обсуждение вопрос об обратном пути.
— Сколько в баках бензина? — спросил начальник экспедиции.
— Четыре тысячи семьсот литров. Должно хватить до Рудольфа, — ответил Водопьянов.
— Четыре тысячи сто литров. Хватит, — заявил Молоков.
— Три тысячи сто пятьдесят литров, не хватит, — ответил Алексеев.
— Три тысячи четыреста литров, мало, — сказал Мазурук.
Шмидт подсчитал: итого 15 350 литров. Около 600 литров нужно оставить зимовщикам. Для того чтобы спокойно лететь и не оказаться в открытом море перед островом без горючего, каждая машина должна иметь на взлете в своих баках не меньше 4200 литров. Следовательно, все машины долететь не могут. Есть два варианта: оставить одну машину на полюсе, а остальным лететь на Рудольф; и второй вариант: лететь всем сразу, двум машинам сесть примерно на 85-й параллели, двум продолжать путь до острова. Севшим кораблям бензин будет доставлен с острова при первой летной погоде. Начальник экспедиции предложил командирам высказать свое мнение.
Алексеев. Во время полета к полюсу я внимательно присматривался к состоянию ледового покрова. Полоса хороших аэродромов началась с 84-й параллели. Я считаю вполне возможной посадку тяжелого корабля на 85-м градусе. Поэтому высказываюсь против оставления машины здесь.
Молоков. Я голосую тоже за посадку. Нельзя бросать целую хорошую машину. Никто нам никогда этого не простит. Да и какой командир согласится оставить свой корабль на полюсе и лететь дальше пассажиром?
Водопьянов. Посадка на 85-й параллели связана с очень большим риском. Одно дело садиться при ярком солнце и другое — под облаками. Рассеянный свет скрадет все неровности, и машину очень легко разбить. Я предлагаю послать с острова Рудольфа на 85-ю параллель легкий самолет Крузе. Ему сесть легко, пусть он обследует район и систематически информирует нас о погоде.
Шевелев. Правильное мнение!
Шмидт. Мы обязаны закончить экспедицию так же успешно, как ее начали. Никто нас не осудит, если мы оставим здесь одну машину. Все поймут, что мы пошли на это с нелегким сердцем. Но это все же будет означать, что Арктика нанесла нам частичный урон. Мы же должны показать, что большевики уверенно владеют Арктикой, достигают победы, сохраняя в полном порядке все свои силы. Риск при посадке, конечно, есть, но в какой арктической операции нет риска? Разве не рискованно было лететь на полюс, с полюса над открытым Баренцовым морем? Кроме того, прошу не забывать, что самолет стоит государству больших денег. Никто нам не давал права ими швыряться.
Алексеев. Прошу разрешить мне посадку на 85-й параллели. — За самолет и экипаж будьте спокойны.
Шмидт. Согласен. Вторым придется, видимо, посадить Мазурука — у него меньше бензина, чем у остальных.
Мазурук. Согласен.
Шмидт. Есть предложение лечь спать.
Все разошлись. В палатке остались Шмидт и Молотов. Василий Сергеевич непривычно смущался и говорил о вещах совершенно посторонних. Шмидт испытующе смотрел на него.
— Отто Юльевич, — сказал, наконец, Водопьянов, — экипаж Мазурука устал. Разрешите мне сесть на 85-й параллели.
— Нет, Василий Сергеевич, — растроганно сказал Шмидт. Вам садиться нельзя, вы нам нужны на Рудольфе. Повидимому, именно ваш корабль должен будет доставить Мазуруку и Алексееву горючее.