Наряд пограничников озером возвращался с объезда. Под легкий всплеск весел лодка бесшумно скользила вдоль пустынного берега.
Умеренный ветерок хватал за вихры чахлый северный камыш, пригибал его к воде, забегал за корму лодки, легонько подталкивал ее.
Не доезжая с километр до причала, бойцы заметили на советском берегу огоньки.
В темноте потонули деревни, лес, поля. Лишь изредка оживал неутомимый огонек, как бы бросая вызов мраку. Внезапно появившись, он то ярко разгорался, то мгновенно исчезал. Какой-то чудак фокусничал с лампой.
На следующий вечер огонек снова заплясал на советском берегу. То же самое случилось и на третью ночь.
Начальник заставы Скворцов установил тщательное наблюдение за берегом.
С неделю ждали пограничники, когда же вновь запляшет огонек. Но он, точно назло, не появлялся.
Прошло несколько дней, и вот ночная сигнализация возобновилась.
Удалось установить, что сигналы шли от спрятавшейся в садике усадьбы. В усадьбе жил рыбак, крепкий старик, с женой, сыном и дочкой.
Как только наступала ночь, старик зажигал лампу, подходил к боковому, глядевшему на озеро окну и, взявшись за колесико горелки, то опускал, то снова выкручивал фитиль.
Он то поднимал лампу вверх, то уносил ее за широкий простенок избы, опускал вниз, прикрывал огонь.
С кем переговаривался старик? Что означали эти сигналы? Вначале Скворцов хотел разгадать код старика. Световые сигналы напоминали азбуку Морзе. Но, пробившись несколько дней над расшифровкой стариковского кода, он убедился, что Морзе тут ни при чем.
Скворцов мог бы уже сейчас задержать старого рыбака, но решил не торопиться. Не хотелось раньше времени вспугивать старика. Если рыбак (да и рыбак ли он?) держит связь с заграницей, значит, у него должны быть сообщники. Нет, уж лучше немного потерпеть.
Скворцов взял под строгое наблюдение хутор, а заодно решил навести кое-какие справки о рыбаке.
Старый рыбак ловил вместе с сыном рыбу на озере. Вернувшись домой, обычно он чинил сети, а потом отправлялся в деревню покалякать с соседями.
Высокий и костистый, ходил он по деревне, поглаживая строгую опрятную бородку, со всеми приветливо здоровался, каждому норовил сказать что-нибудь приятное, душевное.
Иногда он наведывался на заставу. Придет, вызовет старшину, попросит свеженькую газетку, а на следующий день аккуратно с поклонами возвратит ее, да еще попросит разъяснить ему какое-нибудь особо хитрое иностранное слово.
Больше всего он интересовался Испанией.
Старик задавал для виду несколько вопросов, качал головой, вздыхал и благодарил старшину за авторитетные разъяснения.
И уходил с газетой под мышкой на хутор, к своим пчелам, к саду, к своим сетям, к своему хозяйству.
Пограничники угощали любознательного рыбака душистой кременчугской махоркой, а когда наступала ночь, следили за его жильем.
В тревоге и ожиданиях прошло десять дней. На одиннадцатую ночь дозоры донесли Скворцову, что лампа снова засветилась в доме старого рыбака. Но на этот раз старик не фокусничал с огнем, а, поставив лампу на подоконник, долго не гасил ее. Все кругом давно спали. Лишь одна лампа не потухала в доме рыбака.
Что заставило старика дольше всех жечь керосин?
Усилив наблюдение за берегом, Скворцов решил лично наблюдать за подозрительной усадьбой. С наступлением темноты он пробрался с двумя бойцами к дому рыбака, укрылся за баней и стал ждать.
Старик имел обыкновение по нескольку раз в ночь выходить из дому. И каждый раз Скворцову казалось, что вот-вот они накроют хитрого рыбака, распутают загадочную историю с лампой.
Но старик, точно издеваясь над ними, кряхтя и охая, шел в сад поглядеть, не сбиты ли с яблонь яблоки. Потом брел на пасеку проведать пчел, заглядывал в огород. Сорвав огурчик, шел к амбару, проверял замки и, почесав бока, уходил в избу. Никто к старику не приходил. А лампа попрежнему светилась целые ночи напролет в окне старика.
Скворцов был в недоумении: что такое? Неужели старик дурачит пограничников. Пронюхав о дозорах, он умышленно шатается по саду. Смотрите, мол, товарищи дозорные, какой я заботливый, чистый. Кроме как о яблонях, о пчелках, об амбаре, ни о чем не думаю. Но Скворцов сейчас же гнал эти мысли. Чепуха! Старик не мог знать, что за ним следят.
Скворцова заинтересовало одно странное обстоятельство.
В дни, когда на участке заставы было спокойно, лампа в доме рыбака всю ночь мирно горела на подоконнике, но стоило только снять с западной стороны озера посты, как лампа начинала мигать. Так же мигала она и в бурю, в дождь, когда волновалось озеро.
Скворцов решил, что старик, орудуя лампой, давал знать своим сообщникам, что западная сторона озера готова к приему гостей.
Оставалось только проверить основательность такого вывода.
В один из дождливых дней Скворцов поднял по тревоге бойцов заставы, снял с западной стороны озера посты и бросил все силы в тыл, будто бы на поимку нарушителя.
Причем делал все это он подчеркнуто торопливо, давая понять, что он принужден оголить кое-какие посты.
Дорога проходила невдалеке от хутора, и Скворцов был убежден, что его действия не ускользнут от пытливого старика.
В трех километрах от деревни Скворцов остановил отряд. Двух бойцов он послал к хутору рыбака, а с остальными направился на западный берег озера, где и разбросал по укромным местам людей.
После двенадцати часов ночи в окне старика затанцовали огоньки. На противоположном берегу вспыхнул ответный огонек, дрожал в темени несколько секунд и погас.
Старик привернул лампу и вышел из дома. Прошел в сад, осмотрел яблони, пасеку, проверил в амбаре замки и, закутавшись в армяк, покрался вдоль озера. Дошел до выступа скалы, поросшей мхом, и спрятался в одной из ниш.
Из опустившейся на озеро туманной завесы бесшумно вынырнула легкая лодка. Неслышно прорезав озеро, она мягко толкнулась о берег. Из лодки выскочили трое рослых людей в майках и с небольшими мешками за плечами.
Они оттащили лодку в густые камыши, потопили ее и вышли на берег.
Старик показался из убежища, поздоровался с неизвестными и торопливо повел их в лес. Там они оделись. Через полчаса старик и трое неизвестных уже входили на хутор.
Ламповый код старого рыбака был расшифрован. Теперь Скворцов знал, отчего все эти ночи лампа спокойно горела в окне старика. Это означало, что переправляться на советский берег нельзя, он охраняется. И заплясала она лишь тогда, когда был оголен западный берег.
Фокусничая лампой, старик как бы говорил своим сообщникам: «Путь на советский берег открыт. Милости просим». Безобидная лампа в его руках была своего рода семафором.
Но что делать с гребцами, со стариком, с затопленной лодкой? Что он, лейтенант, должен предпринять теперь, когда старый шпион, хозяин явочной квартиры, и трое заграничных молодцов в его руках?
Скворцов выкуривал одну папиросу за другой, обдумывая положение.
Арестовать старика — это значило раньше времени разорить явочную квартиру. Пусть иностранная разведка, ничего не подозревая, до поры до времени засылает через озеро молодцов в майках, пусть диверсанты слетаются, как шмели на коровий след, в дом рыбака, — задерживать пограничники их будут в другом месте.
Старик долго кормить иностранных нахлебников не будет, торчать они у него будут самое большое день-два, а потом он их сплавит другому проводнику, а сам вернется как ни в чем не бывало домой, будет ловить рыбку, будет читать газеты и ходить со святой миной на заставу.
— Какой гнус! — выругался Скворцов.
Скворцов решил, что даст возможность старику отвести разведчиков от хутора, а потом их задержит. Но так задержит, что старый рыбак об этом ничего не узнает.
Пусть до поры до времени отдыхает в озере лодка. Молодцы в майках не зря утопили ее. Они, видимо, еще собираются покататься по озеру, вернуться тем же способом обратно. Ну что ж!
Лейтенант Скворцов улыбнулся, покосился на озеро и взялся за телефонную трубку.
Загадочные огоньки беспокоили не одного его, и он не мог удержаться, чтобы не сообщить об удачной развязке коменданту участка, а заодно и поделиться с ним на этот счет своими соображениями.
Утро застало старика с сыном на озере. Рыбу он ловил около скалы, где накануне ждал неизвестных и где была потоплена лодка.
«Место негодяй примечал. Узнавал, цела ли лодка», отметил про себя Скворцов.
К концу дня старый рыбак сдал в кооператив рыбу, зашел в избу-читальню, потом, внезапно почувствовав озноб в теле, зашел на заставу к лекпому.
— За порошками пришел, товарищ лейтенант, — доложил старшина, — говорит, на озере простудился.
Глядя из окна кабинета на сгорбившегося рыбака, Скворцов долго следил за ним, удивляясь его выдержке и хладнокровию.
Температура у старика была нормальной, и на заставу к лекпому он заходил, чтобы отвести от себя какие бы то ни было подозрения.
Вечером старик вышел из дому и долго бродил по саду. Вернулся в избу, а минут через пятнадцать со двора старика один за другим вышли трое неизвестных. Последним выбрался старик. Прикрыв ворота, он пошел в том же направлении, что и неизвестные.
Старик догнал неизвестных на кладбище и торопливо повел их лесными тропами к городу.
За всю дорогу они не проронили ни слова. Было видно, что они уже обо всем переговорили. В десяти километрах от деревни старик привел своих спутников к лесному сараю, где и оставил их.
Помощник начальника заставы, молодой лейтенант Зорин, окружил сарай. Арестовать шпионов он решил после того, как они уснут.
Но не прошло и часа после ухода рыбака, как к сараю подкрался низенького роста, одетый под крестьянина пожилой человек.
Услышав шум, неизвестные выскочили из сарая. Пришелец замахал руками.
— Свой, свой, успокойтесь...
— Второго проводника прислал. На смену... — пояснил Зорин бойцам и приказал людям двигаться к сараю...
* * *
На следующий день старик снова как ни в чем не бывало ловил на озере рыбу. Но, странное дело, лампа уже не чадила по ночам в его доме, он гасил ее, как и все жители деревни, в десять-одиннадцать часов вечера.
Спустя пять дней к дому старика подошли ночью двое каких-то людей. Легонько стукнув в дверь, они спрятались за крыльцо. На улицу вышел в накинутом на плечи полушубке старик. Проходя мимо крыльца, он не обратил внимания на неизвестных, а прошел к бане, побывал на огороде и, убедившись, что кругом все тихо, повел неизвестных кустарником от хутора.
Скоро они остановились около скалы, где была потоплена лодка. Двое неизвестных разделись и двинулись в камыш.
Добравшись до того места, где была потоплена лодка, они долго шарили по дну озера. Наконец, они вернулись.
— Старик, лодку отнесло... Лодки нигде не найдем... Лодку куда дел? — вполголоса обратились они к рыбаку.
— Там, там должна быть она. Правее, правее надо, — прижавшись к скале и тыча в темноту рукой, еле слышно отвечал старик. Он хорошо знал, что потопленная лодка должна находиться там, в камышах. Выезжая на рыбную ловлю, он нарочно заезжал в камыши, видел в воде лодку, а тут вдруг говорят, что ее нет.
Неизвестные снова полезли в воду, но лодки найти не могли.
Тогда старик, скинув полушубок и валенки, полез в воду сам. Нырял, ползал по дну и ни с чем вернулся обратно. Лодка исчезла. Это так поразило старика, что он, забыв о предосторожности, даже выругался.
— Что же нам теперь делать? — обступив старика, спросили неизвестные.
— Другую лодку нужно вызывать.
После короткого совещания было решено, что неизвестные останутся в лесу ждать другую лодку.
В ту же ночь Скворцов, передавая в комендатуру участка сводку о положении дел на заставе, сообщил, что старый рыбак снова лампой вызывал с того берега лодку и что наблюдение за хутором и за разведчиками в лесу продолжается.
На следующий день с наступлением темноты Скворцов с бойцами не стал больше прятаться у бани старого, рыбака, проник в его сад и залег под крыжовником.
Ночь заботливо и надежно скрывала их от постороннего взгляда. Долгое время ночную тишину нарушали крики и песни парней да звуки тальянки. Около полуночи деревня успокоилась.
Скворцов лежал съежившись и, не спуская глаз с окна дома старика, ждал, когда замигает в ловких руках хозяина лампа.
Легкий шорох донесся до Скворцова. Он поднял голову и сразу приник к земле. Шагах в двадцати от него стоял старик. По привычке он потрогал яблони, обошел сад и задворками зашагал по берегу озера.
Скворцов двинулся следом за ним. Старик шел к знакомому выступу скалы. Остановился он у того же самого места, где первый раз поджидал неизвестных.
Легкий челн, бесшумно прорезая бархатную гладь озера, вскоре зашуршал в камышах. В воду бултыхнулся камень. Это старик давал знать, куда причалить лодке. И в следующий момент узкий челн с двумя гребцами ударился о выступ скалы. Гребцы соскочили на берег и, о чем-то переговорив со стариком, потащили челн в камыши. Метрах в десяти от берега неизвестные потопили лодку. Старик, поежившись, пошел к хутору, а неизвестные подались в лес, где их задержали пограничники.
Скворцов окружил хутор. Теперь он мог побеспокоить старого рыбака. Арестовать его он решил без лишнего шума. Подойдя к крыльцу, он внезапно качнулся к стене. Кто-то осторожно открывал форточку бокового окна, выходившего на озеро. В форточке показались белые руки. Томительная пауза. Вдруг с мягким шипом, как птица, из избы выпорхнула ракета и, сделав над озером несколько замысловатых изгибов, рассыпалась тысячами огней. Форточка закрылась. Белые занавесочки у окна сошлись, скрыв от Скворцова высокую мутную тень.
Скворцов вошел в дом. В доме все спали. Сладко храпел, раскинув руки, старый рыбак.
Скворцов затормошил хозяина дома.
Старик еще сильнее засопел носом.
Скворцов направил на него карманный электрический фонарь.
— Ну, чего лежишь, вставай! Кто ракету пускал?
Старик испуганно вскочил. Увидев начальника заставы и пограничников, он истово перекрестился и долго не мог понять, чего от него хотят. Сидел, свесив босые жилистые ноги, на гольце, почесывался, зевал. Скворцов повторил вопрос.
— Ракету?.. Господи... А что это такое ракета? Что вы, господь с вами! Ракета! Ошиблись вы. Да я ее никогда и во сне не видал. Ракета?
Жена старика совой глядела на пограничников. Старик спросил ее, может быть, она знает про эту самую ракету, или товарищу начальнику все это просто почудилось.
Скворцов приставил к старику часового и приступил к обыску. Ракет, возможно, хитрый старик не держал в доме, но ракетницу наверняка не успел спрятать. Она была нужна как улика, как вещественное доказательство.
Однако розыски ничего утешительного не дали.
Ракетница точно сквозь землю провалилась. Неосмотренной осталась одна лишь русская печь, занимавшая едва ли не половину избы.
Старик и бровью не повел, когда обыскивали избу, сени, трясли тюфяки; он ничего не сказал, когда пограничники осматривали затянутое паутиной и плесенью подполье, но когда они принялись за печь, старик заерзал на лавке.
Это не ускользнуло от внимания Скворцова. Однако старик быстро овладел собой; исподлобья поглядывал он, терпеливо выжидая, что будет дальше.
Начальник заставы, осмотрев дымоход, открыл заслонку и, гремя ухватами, полез в печку, где теснились кринки с творогом. И тут старик не выдержал, бросился к печке и, оттолкнув Скворцова, воскликнул:
— Товарищ начальник, там молоко! Нешто так можно! Дайте я сам выну!
Отстранив старика, Скворцов поднял к черному, точно облитому варом чолоку фонарь и заглянул в старую с щербатым сводом печь. В дальнем углу, куда обычно хозяйки сгребают угли, из кучи золы торчал закопченный ствол ракетницы.
Не изменил старик своего поведения и на следствии. Он попрежнему разыгрывал простоватого, темного рыбака, которого задержали по ошибке.
Следователь Бессонов начал допрос с ракетницы. Просил рассказать, как она попала в печку. Старик стал уверять следователя, что это вовсе не ракетница, а дудка, которую где-то подобрал баловник-внук. Ведь дети, как сороки, все тащат домой.
Следователь сделал вид, что поверил старику, и спросил о лампе.
— Могу сказать, могу. Почему не сказать. Родственники мои живут на том берегу. Ну, я как бы переписывался с ними. Давал знать, что, мол, Аким Порфирьевич жив и здоров.
— Как ваши родственники узнали, что именно вы, а не кто другой дает о себе знать?
— Ну как же не узнать. Живут они там. В ясную погоду с моего хутора их домишко хорошо виден.
— А что означали сигналы? Это был условный шифр или какая-нибудь азбука? Буквы?
— Азбука... Буквы. А разве можно огнем буквы писать... Просто поднимешь лампу и опустишь. Дескать, здравствуйте, мы с семьей живы и здоровы, а как вы живете?
— Они что вам на это?
— Тоже лампой махнут. Дескать, и мы живы и здоровы.
— И больше ничего?
— Да вот и еще... Трясут они этой зимой лампой, копоть пускают. Что, думаю, за оказия. А через неделю письмо пришло. Сын у моего брата от оспы помер, царство ему небесное. Говорят, хороший был паренек.
— Ракеты где доставали?
— Чего? — переспросил старик. Ему нужно было время, чтобы обдумать ответ.
— Я вас спрашиваю, где вы покупали ракеты?
— У кого я ракеты куплял? Где я их куплял... Помню, где-то около базара, а вот на какой улице магазин помещался — убей, не найду...
— А вы подумайте?
И старик стал думать. Несколько секунд сидел он неподвижно, затем, точно желая помочь своей нерадивой, внезапно заупрямившейся памяти, нетерпеливо потер гладкий высокий лоб, на котором, точно роса, уже проступали капельки пота, но так ничего и не мог припомнить.
— Обманул я вас, товарищ следователь. Ракеты я не в магазине покупал, а на базаре с рук. Иду это я по толкучке, вдруг вижу: стоит какой-то товарищ в очках и эти самые ракеты держит. «Чего это такое?» спрашиваю у него. «Ракеты», говорит. Ну, я их и взял. А в магазине я тот раз калоши дочке покупал...
— Вы сами-то верите тому, что говорите, или все это предназначено исключительно для меня? Кстати, в каком году вы последний раз ремонтировали свои дома на островах?
Старик озадаченно заморгал глазами. Мельком взглянув на следователя, он уставился в пол, как бы собираясь с мыслями.
— Вы слышали, что я сказал? — немного погодя напомнил Бессонов. Поведение старика не удивило его. Он привык к забывчивой памяти разведчиков, к их мнимой глухоте.
Старик не отзывался. Ему вдруг стало душно и жарко, он расстегнул ворот черной сатиновой рубахи и, как выброшенная на берег рыба, хватал ртом воздух.
Следователь внимательно следил за поведением старика. Он терпеливо ждал, когда же, наконец, заговорит этот старый шпион и о чем и как заговорит.
Но время шло. Старик, точно чего-то ожидая, все еще молчал. Он тер серой тряпкой, заменявшей ему платок, лоб, загорелый затылок, тяжело вздыхал и потел.
— Мы знаем, что оба ваши сына находятся за границей и работают в разведке. Известно также нам и ваше прошлое. Гражданин Вешкин, много раз у вас в доме бывал Булак-Балахович?
Старик вскинул на следователя упаренное лицо и жалобно проговорил:
— Господа бога побойтесь вы, товарищ следователь. Никаких у меня сыновей за границей нет, домов тоже никогда не бывало. Наговоры, наговоры все это. Впервые слышу я о Балаховиче. Зачем же наговаривать на бедного старика...
Бессонов, насмешливо взглянув на шпиона, позвал помощника и что-то тихо сказал ему.
Через несколько минут в кабинет под конвоем вошли трое разведчиков, приехавших первый раз в лодке.
Не давая Вешкину опомниться, Бессонов спросил одного из разведчиков:
— Вы знаете этого человека?
Разведчик, высокий, лет двадцати пяти парень, покосился на рыбака и, дернув кончиками губ, глухо ответил:
— Да.
— Это он встречал вашу лодку?
— Да.
— Он вел вас до границы?
— Да.
— Лампой тоже он сигнализировал?
— Да, — отвечал разведчик, избегая глядеть на старого рыбака.
Бессонов сделал знак конвоирам, чтобы они увели разведчиков. Через несколько минут их место заняли двое шпионов, которых старик хотел переправить на тот берег.
Не успев опомниться от первой встречи, старик уже видел других своих сообщников.
— Вы знаете этого человека? — спокойно спросил следователь.
— Знаем.
— Может быть, вы скажете, откуда вы с ним знакомы?
— Это Аким Порфирьевич Вешкин, талабский купец.
— Откуда вам это известно?
Разведчик кивнул в сторону рыбака головой и, немного помявшись, ответил:
— В отряде его служил... затянул он нас тогда и до последнего времени в руках держал.
— Вы часто у него останавливались?
— Всегда, когда переходили границу.
— Вешкин — грамотный человек?
Разведчик вопросительно посмотрел на Вешкина.
— По грамоте, гражданин следователь, он вас за пояс заткнет. Дома имел. Снитки вагонами в Петроград отправлял. Церковь выстроил...
Бессонов приказал коменданту увести двоих разведчиков. Когда разведчиков увели, он закурил и спросил:
— Ну, что вы теперь скажете, гражданин Вешкин? Все ваши сообщники выловлены, и вы напрасно упорствуете, корчите из себя мужичка. Так с чего мы начнем?
Старый, матерый шпион сидел, оглушенный и раздавленный под тяжестью неопровержимых улик, от которых не уйдешь.
Как ловко провел его начальник заставы. Выследив, он разил по частям, обескровливал, выхватывая его сообщников, и он, Вешкин, ничего не знал об этом. Он надеялся на свою звезду, надеялся на свой опыт, на свой ум, а, оказывается, нашлись люди, которые обвели и провели его. Все полетело прахом. Он разоблачен, изобличен, пойман и должен, если не хочет, чтобы за него говорили другие, раскрывать и выдавать следователю своих сообщников, говорить о всех своих делах, ничего не утаивая и ничего не скрывая. Начнешь утаивать, тогда следователь, чего доброго, приведет для очной ставки и тех двух разведчиков, что прибыли в последний раз в лодке. А он сыт по горло и этими свиданиями с друзьями.
Вешкин вытер вспотевший лоб, еще раз поправил ворот рубахи, вдруг ставший узким и липким, и, не глядя на следователя, заговорил.
Он перестал корчить из себя мужика-простака, отказался и от цоканий, псковских словечек, вроде «товарищ нацальник», «байня», «куды», и заговорил на обычном русском языке, чуть-чуть налегая на «о». Перед следователем стоял степенный и рассудительный Аким Порфирьевич Вешкин, крупный купец, рыбопромышленник.
До этого Вешкин был скуп на слова, а сейчас своим многословием он даже удивил следователя. Объяснялось ли это тем, что он убедился, что дальнейшее запирательство бессмысленно, или он думал чистосердечными показаниями облегчить свою участь, — было не известно.
Он начал издалека, с революции, когда его же собственные батраки-рыбаки — а их у него было немало — захватили промыслы, дома, лавки, лишили его власти и праздной жизни, денег, положения, — словом всего того, к чему он стремился и что являлось целью его жизни.
Вешкин ушел к белым, организовал из таких же, как он, кулаков белый отряд, где кстати находились и его сыновья. Отряд Вешкина влился в армию Балаховича.
После бегства Балаховича Вешкин перешел с отрядом к генералу Юденичу и стал одним из организаторов Талабского полка.
Спокойствие изменило следователю. Но это продолжалось недолго. Скоро он взял себя в руки и, ничем не выдавая своего волнения, продолжал слушать. С какой, однако, гадиной разговаривал он.
Сформированный из кулацких сыновей, Талабский полк был самой надежной частью армии генерала Юденича. И вот один из организаторов этого полка, кулак сейчас сидит перед ним и спокойно повествует о черной истории этого полка вешателей и мародеров.
После разгрома Северо-западной армии Вешкин не прекратил борьбы. С чужим паспортом он уехал из города, где находились его дома, магазины, и под видом старого рыбака поселился на берегу озера в глухой деревне.
В его доме контрабандист и шпион всегда находили приют и убежище, чтобы переждать грозу, отсидеться, укрыться от опасности.
Хорошо изучив местность, он устраивал переходы шпионов через границу, помогал им пробираться в глубь Советской страны для диверсионной работы. Он не складывал оружия до самого последнего дня.
Старый шпион замолчал и взглянул в глаза следователю, как бы говоря: «Больше я ничего не скажу. Вы все уже знаете».
На лице следователя он без слов прочел беспощадный приговор.