Он придет, обезумевший мир,

Который поэтом прославлен.

Будет сладостным ядом отравлен

Воздух и самый эфир.

С каждым мигом впивая отраву,

Обезумеют бедные дети земли:

Мудрецы — земледельцы — певцы — короли —

Звери — птицы — деревья — и травы.

Станут распускаться странные цветы,

Яркие как солнце, дышащие пряно,

Открывая к воздуху жаждущие рты.

Яркостью нежданной заблестев, поляны

Заструят томительный, жгучий аромат.

Птицы исступленные стаями взлетят,

Над блестящим городом и на месте диком

Замелькают с радостным, многосложным криком.

Островами новыми встанут в океане

Сонмы рыб, теснящихся в ярости желаний.

Разбегутся звери по полям и нивам,

Прыгая, кувыркаясь в полусне счастливом;

И на белой площади северной столицы

Будут ползать змеи и скакать тигрицы.

И люди, медленно пьянея,

Забудут скудные дела,

Как будто первая Астрея

В мир изнемогший снизошла.

Затихнут страшные машины

И фабрик резкие гудки,

И не подымет ни единый

Пилы, лопаты иль кирки.

Все будут в праздничных одеждах,

В полях, в пути, на площадях,

Твердя о сбывшихся надеждах,

Восторженно целуя прах.

И вдруг все станет так понятно:

И жизнь земли, и голос рек,

И звезд магические пятна,

И золотой наставший век.

Восстанут новые пророки,

С святым сияньем вкруг волос,

Твердя, что совершились сроки

И чаянье всемирных грез!

И люди все, как сестры-братья,

Семья единого отца,

Протянут руки и объятья,

И будет радость без конца.

Земля, как всегда, не устанет кружиться,

Вкушая то знойного света, то ночи,

Но снами никто не захочет упиться,

И будут во мраке восторженней очи.

В полярных пустынях, в тропических чащах,

В открытых дворцах и на улицах шумных

Начнутся неистовства сонмов кипящих,

Пиры и веселья народов безумных.

Покорные тем же властительным чарам,

Веселые звери вмешаются в игры,

И девушки в пляске прильнут к ягуарам,

И будут с детьми как ровесники тигры.

Безмерные хоры и песен и криков,

Как дымы, подымутся в небо глухое,

До божьих подножий, до ангельских ликов,

Мирам славословя блаженство земное.

Дыханьем, наконец, бессильно опьянев,

Где в зимнем блеске звезд, где в ярком летнем

свете,

Возжаждут все любви — и взрослые и дети —

И будут женщины искать мужчин, те — дев.

И все найдут себе кто друга, кто подругу,

И сил не будет им насытить страсть свою,

И с Севера на Юг и вновь на Север с Юга

Помчит великий вихрь единый стон: «Люблю!»

И звери меж людей на тех же камнях лягут,

Ласкаясь и любясь, визжа и хохоча,

На ступенях дворцов, у позабытых пагод,

В раздолии полей, близ моря, у ключа.

И странные цветы живыми лепестками

Засыплют, словно снег, лежащие тела.

И будет в яркий день лазурь гореть звездами,

И будет ночи мгла, как знойный час, тепла.

Среди чудовищных видений и фантазий,

Среди блуждающих и плоть принявших снов

Все жившее замрет в восторженном экстазе

И Смерть закинет сеть на свой последний лов.

Ничто не избежит своей судьбы блаженной,

Как первые в раю — последние уснут…

И ангел вострубит над смолкнувшей вселенной,

Все тысячи веков зовя на общий суд.

1903